Вновь назначенный фельдмаршал всегда признавал правоту Гитлера и безоговорочно поддерживал все его планы и стремления к тому, чтобы поставить другие народы на колени и сделать их рабами арийской расы. Во имя этого он вел своих солдат и сам шел туда, где подстерегала смерть. Он считал, что игра стоит свеч. Это убеждение он постоянно внушал и своим подчиненным — генералам и офицерам, велел так думать всем в подразделениях и частях. В академиях и на различных курсах усовершенствования Модель лично углубил разработку фашистской военной теории, а участие в сражениях обогатило его опыт штабиста и командира. Анализируя теперь нарисованную в Бергхофе фюрером картину будущих действий на востоке, он чувствовал, что слишком иного было во всем этом импровизации. Фельдмаршал хорошо знал, что импровизация в планировании боевых действий на фронте приводит к морю бесплодно пролитой крови и невозместимым потерям. Положение на фронте значительно отличалось от воображаемого Гитлером. Модель знал, что планы фюрера на лето этого года нелегко будет осуществить, если только… Ну конечно, если действительно новое оружие сотрет с лица земли вражеские города. «Выдержать, выдержать, любой ценой, любой… Это возместится, возместится, возместится…» Фельдмаршалу показалось, что эти слова скандируют моторы самолета.
Шум буквально ввинчивался ему в уши. Модель не привык к этому: на самолете летал по необходимости, предпочитая сидеть хоть в танке, но на земле. Обернувшись назад, в сером свете матовых лампочек Модель увидел несколько фигур, втиснутых в узкие сиденья. Все спали. Модель вспомнил, как, заняв места в самолете, они принялись что-то потягивать из плоских бутылок или пузатых фляжек. Он не сомневался, чем они были наполнены. Тогда Модель только с удовольствием усмехнулся: чувство страха перед смертью никому не чуждо. Теперь, на момент задумавшись, от тоже вынул плоскую бутылку из лежащего рядом на кресле портфеля, откупорил и поднес к губам.
Сидящий сзади адъютант зашевелился, как бы демонстрируя готовность исполнить пожелания своего шефа, а может быть, только хотел доказать, что не спит. Модель не обратил на него внимания, спрятал бутылку и, вытерев платком губы, погрузился в мягкое кресло.
Этот седеющий фельдмаршал, участник нескольких войн, не был безразличен к солдатской доле. Бесспорно, ям руководили не жалость и сострадание. Как один из старейших командиров армии Гитлера, фельдмаршал отдавал себе отчет в том, что каждая его разбитая или взятая в плен дивизия, ликвидированные часть или даже подразделение — это уже уменьшение шансов на победу, во всяком случае, шансов на скорую победу. Кроме того, Модель знал, что тысячи немецких солдат своей гибелью облегчают врагу приближение к границам рейха. Но чтобы это предотвратить, нужно было бросать новые войска в смертельные схватки. А в свете задач, вставших перед войсками группы армий «Северная Украина» в соответствии с приказами Гитлера, следовало считаться с тем, что потери будут больше расчетных.
Фельдмаршал был протеже самого Гиммлера и пользовался особым его доверием.
«Генерал Модель является искренним национал-социалистом, полностью преданным партии, первый среди всех командиров попросил меня назначить ему адъютантом эсэсовца…» — докладывал в свое время рейхсфюрер СС Гиммлер обожествляемому им фюреру. И хотя позже, под Москвой, Модель потерял почти все танки своего корпуса, он решительно продолжал быть фаворитом фюрера, человеком, в каких Гитлер нуждался в периоды военного кризиса. Конечно, не только Модель, не моргнув глазом, посылал свои полки и дивизии на кровавую бойню. Ему подобными были Рейхенау, Клюге, Кюхлер, Кессельринг, Шёрнер и многие другие фельдмаршалы и генералы. Но Модель был тем, кого Гитлер назвал «пожарной командой, спасающей в безнадежных ситуациях». Фельдмаршал Модель должен был погасить огонь, который к границам Германии несли советские солдаты, а также поддерживающие Советскую Армию различные советские и польские партизанские группировки. То, с чем не могли до сих пор справиться стратеги такого масштаба, как фельдмаршалы Манштейн и Клюге, должен был сделать именно он.
Но фельдмаршал Модель не поделился своими мыслями и сомнениями с фюрером. Для него звание фельдмаршала, пост командующего группой армий «Северная Украина» и новое задание, полученное от самого Гитлера, значили намного больше, чем потоки слез германских жен я матерей, море крови немецких солдат, обреченных на истребление. Поэтому, когда Гитлер наконец закончил свой длинный монолог, фельдмаршал вытянулся и коротко, по-солдатски, заверил его, что он на своем участке фронта претворит в жизнь слова и волю фюрера.
Гитлер подошел к верному фельдмаршалу и положил ему на плечо дрожащую руку…
Теперь, во время полета, Моделю все еще казалось, что он чувствует на плече дрожащие пальцы и слышит охрипший голос человека, который при каждом удобном случае хвастался: «Я избавил людей от грязного, унизительного и отравленного кошмара, от совести и морали».
— Я непреклонно верю, что рейх будет господствовать над всей Европой, — говорил Гитлер, глядя в глаза Моделю. — Мы должны будем выиграть еще много сражений, и они приведут к прекраснейшим победам…
— Вырисовывается практический путь к господству над миром. Кто владеет Европой, завоюет весь мир, — дополнил Геббельс.
— Прошу вас, господин фельдмаршал, еще раз передать солдатам то, что я уже неоднократно им говорил, — давал последние указания Гитлер, — что вопросы добра и зла вообще не принимаются в расчет. Проигрыш в этой войне был бы для германского народа величайшим злом, победа даст нам величайшее добро! Только победитель может оправдать свои поступки в глазах общественного мнения. Поэтому постоянно следует поддерживать дух сопротивления простого солдата, ибо в таких условиях у него не рождаются человеческие чувства… Это особенно важно… Итак, прошу вас, господин фельдмаршал, идти туда, где куется вечное существование и господство над миром Великой Германии…
— А немецким генералам, господин фельдмаршал, следует постоянно напоминать, что победитель всегда будет судьей, а побежденный — подсудимым, — пожимая на прощание руку Моделю, буркнул Геринг. Разве этот тучный морфинист, рейхсмаршал, мог предполагать, что такие же слова он вынужден будет произнести в октябре 1945 года после прочтения обвинительного акта, который ему и другим военным преступникам будет вручен перед процессом в Нюрнберге?..
Новый фельдмаршал рейха вышел из салона Гитлера ободренный. Он все еще внушал себе веру в гений фюрера, хотя эта встреча — несмотря ни на что, Модель должен был это признать глубоко в сердце — не произвела на него уже такого впечатления, как когда-то…
— Я доложу фюреру о выполнении задачи раньше, чем обещал, — сказал он несколько позже Кейтелю.
Высокого роста, худощавый, с сильной проседью, фельдмаршал сидел задумавшись, время от времени хмуря свои мохнатые брови. Лицо шефа ставки было мрачным.
— Только бы фронт не двинулся, Вальтер, — ответил он тихо.
— Фронт! Большевики получили передышку. Пока они подтянут резервы, тыловые части, снабжение, пройдет много времени.
Модель чувствовал, что, говоря это, он не был искренен, а лишь старался таким выглядеть только для того, чтобы скрыть тревогу.
— А с этим новым оружием прошу поспешить. Армия ждет его как спасения… Мы должны победить, а потом…
Фельдмаршал Модель не сказал старому другу, что будет потом. Это были его скрытые мечты.
Теперь же, вдали от прекрасных Альп и высокогорной резиденции Гитлера, далеко от Берлина, некогда города триумфов и славы, перед Моделей предстала картина руин польской столицы и теней ее жителей. Он не мог не признать, что во всем этом есть и его «заслуга».
Не только Модель переживал внутренний душевный разлад и беспокойство, столь обычные у людей, предчувствующих свою гибель. Душевный разлад и тревожные, хотя и глубоко скрытые мысли беспокоили многих немцев. Так было в 1944 году.
А до этого?
…Когда еще вермахт под прикрытием эскадрилий люфтваффе шествовал триумфальным маршем, занимая города и страны, когда с наступлением сумерек прерывались военные действия и солдаты шли на ужин, а потом на заслуженный отдых, никто не сетовал на войну: германские генералы, офицеры и солдаты упивались успехами, в рейхе радовались военным трофеям и рабам из покоренных стран. Но все это изменилось уже на второй год войны с Советским Союзом.
Правда, в течение первых десятков дней войны советско-германский фронт отодвинулся на 350–600 километров в северо-восточном и восточном направлениях. Однако за каждый километр в глубь России немецкие войска расплачивались убитыми, ранеными и уничтоженной техникой.
Уже в конце ноября наступление немецких войск на Москву было остановлено. С этого времени наступательные действия и боевые марши «непобедимых» гитлеровских армий на многих участках фронта утратили силу и размах, превратившись в оборонительные бои. План «молниеносной войны» потерпел крах. Несмотря на территориальные успехи, достигнутые ценою огромных потерь, военные действия не приносили Германии долгожданной победы. А в тылу ее армий все большую роль начало играть польское и советское партизанское движение, которое наносило врагу тяжелые потери.
В январе контрнаступление советских войск под Москвой превратилось на многих участках в общее наступление, и уже в феврале фронт продвинулся далеко на запад от столицы Страны Советов. Эта победа имела всемирное значение: гитлеровские войска потерпели первое стратегическое поражение в ходе осенне-летней кампании. Перед союзническими народами открылась реальная перспектива победы над третьим рейхом. Год спустя советские армии разбили немецкие войска под Сталинградом, на Северном Кавказе, под Курском и вышли к Днепру. Резкий перелом в ходе войны повлек за собой изменения и в настроении многих до тех пор спесивых и уверенных в победе немецких генералов, офицеров и солдат. Как же могло быть иначе, если в ходе этих кампаний немцы потеряли свыше ста дивизий?
Одержанная победа позволила Советской Армии провести в 1944 году ряд крупных наступательных операций, а их успехи, несомненно, повлияли на решение правительств Соединенных Штатов и Англии об открытии второго фронта в Европе, что заметно ухудшало экономическое, военное и политическое положение Германии.
Но не будем забегать вперед — второй фронт был создан лишь 6 июня 1944 года. Теперь же стоял только конец марта, на многих участках советско-германского фронта было затишье. Так было в Полесье и на Волыни, дальше на север и немного южнее фронтовых районов Белоруссии и Украины, что значительно ободряло фельдмаршала Моделя. Он знал, что 2-й Белорусский и 1-й Украинский фронты Советской Армии, которые сейчас находились перед его армиями — 9-й общевойсковой, 1-й и 4-й танковыми и 1-й венгерской, а также перед армиями фельдмаршала Буша на почти 500-километровой полосе фронта, — не были пока в состоянии продолжать серьезное наступление. И если он говорил Кейтелю, что «советские войска залечивают раны, собирают силы, подтягивают тыловые части», то имел основания для такой оценки. Слова же Гитлера о новых видах оружия и пополнении потрепанных в боях передовых войск укрепили его в убеждении в том, что необходимо стоять на месте и ждать… Какая цена будет заплачена в этом случае, никого не интересовало.
Первые золотистые лучи солнца появились над восточной частью горизонта, куда продолжал лететь «кондор» под прикрытием истребителей. Ночные тени еще мелькали над землей, но здесь наверху, среди идеально чистого неба, самолеты одиноко купались в блеске встающего дня. Серп луны становился все бледнее. Летели навстречу красному шару. Модель с интересом смотрел через маленькое круглое окошко на редко наблюдаемое явление — как земля словно бы наклоняется к солнцу. Сбоку, примерно в нескольких стах метров от «кондора», плыл в воздухе истребитель, сверкающий серебристыми крыльями. Модель улыбнулся, увидев черный крест на металлическом корпусе. Он был спокоен: такой же летит с правой стороны, а третий — сверху. В узких креслах спали офицеры из штаба 9-й армии. Фельдмаршал Модель решил тоже немного вздремнуть и задернул занавеску иллюминатора.
Самолеты летели над Польшей.
…Шли. Над ними мигали звезды, и месяц плыл по бескрайнему небу. Шли ночами. Днем отдыхали, прячась от разведывательных самолетов врага. На заре ложились кто где мог, а засыпая, наблюдали еще за стаями диких уток, которые с криком тянулись над болотами. Глаза партизан угрюмо смотрели вверх, никто не стрелял по жирным птицам — помнили приказ командира. Знали также, что враг прислушивается, ищет их. А между тем пустые желудки давали о себе знать.
Дни стояли ясные, теплые. Казалось, сама природа хочет помочь партизанам пережить горечь поражений и потерь, залечить раны, забыть погибших товарищей. Далеко позади оставили они места последних боев: под Тужиском, Туропином, Замлыном, Чмыкосом, Штунем, Пустынной, Владимиром, Ягодзином, Соколом, Голядыном — места, через которые пробивались из шацких лесов, оставляя холмики партизанских могил…
Много этих безвестных могил бойцов за свободу Родины осталось на пути боев 27-й Волынской пехотной дивизии Армии Крайовой с момента, когда немцы, остановив наступление советских войск на Ковель, организовали мощный удар, чтобы очистить тылы…
Правда, до 2 апреля, во время боев под Любомлем, Замлыном и Чмыкосом, гитлеровцы понесли большие потери: свыше 180 убитых, много раненых, 90 пленных. Кроме того, в руки партизан попало 9 станковых, 7 ручных пулеметов, свыше 150 винтовок, много боеприпасов, более десятка транспортных машин… Однако радовались партизаны недолго.
9 апреля в боях за Пустынку гитлеровские штурмовики прикрыли действия своей пехоты, а их танки прорвались к штабу дивизии, и только благодаря помощи, оказанной 54-м и 56-м полками 13-й кавалерийской дивизии Советской Армии, партизаны восстановили положение. Не удался также удар на Владимир и Овлочин, организованный 11 апреля силами 23-го полка капитана Гарды и батальона «Тшаск» при взаимодействии с 56-м советским кавалерийским полком. Контрудар 4-го бронетанкового дивизиона СС остановил эту атаку; хуже того, немецкие войска приступили к действиям, чтобы замкнуть кольцо… В течение шести дней отряды партизанской дивизии Армии Крайовой вместе с 54-м и 56-м полками Советской Армии боролись в окружении. Тогда-то под хутором Добрый Край 18 апреля погиб подполковник Олива. Командование дивизией принял майор Жегота. После продолжавшихся несколько дней боев в ночь на 21 апреля под Ягодзином отряды вырвались из неприятельского кольца и форсированным маршем направились к шацким лесам и болотам в верхнем течении Припяти. Перед этим еще были бои за Замлын и за переход через Неретву…
Не всем удалось выйти: было 90 убитых, много раненых и пропавших без вести. Был разбит батальон поручника Ястреба и часть батальона поручника Сивого. Оставили весь обоз, много станковых пулеметов, запасные радиостанции и почти всех лошадей.
Полоса поражений продолжалась… Шацкие леса не дали уставшим польским и советским партизанам возможности укрыться и отдохнуть. Здесь же были и партизанские отряды имени Куйбышева из соединения Буйного — майора Андрея Грабчака (включавшие группу поляков), конный отряд майора Леонида Иванова и польские партизаны из бригады имени Ленина (брестская группировка) и польская рота из советского отряда имени Г. Жукова под командованием Чеслава Шеляховского. А штаб группы армий «Северная Украина» внимательно следил за ними и уже готовил партизанам новые испытания.
Фельдмаршал Модель приказал создать второй котел, чтобы завершить ликвидацию дивизии Армии Крайовой и советских партизанских отрядов. В борьбу опять вступили немецкая 211-я пехотная дивизия и 4-й танковый дивизион СС, разведывательные самолеты и штурмовики. В последующие дни к операции дополнительно подключились две дивизии из резерва группы армий.
20 мая гитлеровские войска наступали в направлении Орехова, Мельника и Гуты Ратненской. Направление удара указывало на то, что гитлеровцы хотят столкнуть польские и советские партизанские отряды в болота у Лисовского канала.
Вновь начались ожесточенные бои, особенно тяжелым было положение 27-й Волынской пехотной дивизии Армии Крайовой. Так, в 24-м полку осталось всего лишь около 44 процентов состава, в 50-м полку в двух батальонах по 50 процентов, а остальные два батальона погибли под Замлыном… Многих партизан мучила малярия, другие болели тифом. В боях дивизия потеряла уже свыше полутора тысяч человек, все тяжелое оружие, обозы, полевой госпиталь. Положение становилось трагическим. У дивизии остался единственный шанс на спасение — пробиться через фронт на советскую сторону. Майор Жегота принял такое решение 21 мая. Он доложил о нем главному командованию Армии Крайовой, но, не ожидая ответа, приказал пробиваться на север к Дывину. Местом сосредоточения назначил район Коширского Камня. Дивизия выступила, разделившись на три колонны: 33-й пехотный полк под командованием капитана Гарды, к которому присоединился конный отряд майора Иванова, колонна 50-го пехотного полка, а также штаб дивизии и тыловые подразделения.
Решение о переходе дивизии на советскую сторону не было одобрено «верхушкой». Для главного командования Армии Крайовой оно означало исключение этих отрядов не только из плана «Буря», но и вообще из рядов Армии Крайовой, поскольку в районе Гадомич находилась 1-я армия Войска Польского…
22 мая майор Жегота получил срочную радиограмму. Командующий Армией Крайовой приказывал: «Со всеми силами дивизии перейти за Буг, на Люблинщину».
Однако менять решение было уже поздно. И вот теперь польско-советская партизанская группировка капитана Гарды и майора Иванова общей численностью свыше семисот человек шла в сторону фронта, к Припяти, в район Ратны…
Уже несколько ночей подряд плелись партизаны через леса, подмокшие луга и глинистые поля, по трясине и топям. Брели, вытаскивая из болота раскисшие сапоги, размокшие башмаки или чаще всего босые ноги. Болото, заросшее скользкими, змеевидными растениями, затрудняло продвижение вперед. Водяные растения переплетались с размешанным ногами людей илом. А под водой зачастую скрывалось болото. Смерть подстерегала каждого, кто пытался сворачивать вбок, чтобы найти лучшую дорогу.
С упорством, шаг за шагом брели вперед партизаны — серые сгорбившиеся фигуры с заросшими лицами и лихорадочно пылающими, покрасневшими от недосыпания глазами.
Ночи были прекрасные. Потоки лунного света заливали окрестности, превращая листья желтых кувшинок в серебряные диски, а длинные перья тростника в блестящие султаны. Кое-где среди трясины сверкал как серебро папоротник. Часто из-под ног выскакивали вспугнутые лягушки и тут же исчезали в болотной трясине. Нечем было защититься от комаров, которые лезли за ворот, в рукава гимнастерок, попадали в глаза, уши, нос, безжалостно кусали шею и щеки.
— Эх, кровопийцы, словно фашисты, чтоб их… — сетовали и чертыхались партизаны, отмахиваясь от назойливых насекомых.