Тихо входим в школу. Шаг. Ещё один. Очень аккуратно, почти бесшумно, избегая любопытных глаз техничек. Ещё шаг, вроде пожилая и ворчливая женщина меня не заметила, а значит не будет кричать, из чего следует, что учителя, особенно завучи и Марина Леопольдовна, не заметят моего опоздания и вообще присутствия. Уже прозвенел второй звонок, а на часах в холе горело восемь сорок пять. А я что виновата, что я такая соня? Я люблю спать, спать любит меня, понимаете, у нас взаимная любовь, поэтому на первый урок я опаздываю. Редко. Ну может, часто. Но раз в неделю я обязательно являюсь вовремя! Ещё один аккуратный шаг, скрип двери позади меня.
— Иванова! — писклявый голос окликнул меня. Ох, до боли знакомый голос классного руководителя и по совместительству главного редактора школьной газеты. Мои глаза поползли вверх, а зубы проскрипели, но надев маску очарования и невинности я повернулась в ту сторону, откуда доносился голос.
— Марина Леопольдовна, — улыбнулась я на все тридцать два зуба. Я знала, что моя улыбка действует безотказно, поэтому через секунду я ловила довольный и радостный взгляд классного руководителя. — Я честно не хотела сегодня опаздывать, но эта подушка с кроватью были особенно настойчивыми…
— Что? Варечка, что ты! Думаю Михаил Антонович простит эту небольшую задержку, — улыбнулась мне учительница, подходя ближе. Я представила разъярённое лицо учителя истории, на урок которого я опаздывала, прыснув, я выкинула ненужные мысли из головы. — Варечка, ты подготовила статью о прошедшем фестивале? — мамочки мои, я уже хотела на урок к разъярённому Михаилу Антоновичу, потому что, зная классного руководителя, из-за неподготовленной статьи она превратится в настоящую гарпию, что чревато моим расчленением.
— Э-э, Марина Леопольдовна, — впустила в ход я всё своё обаяние, которое должно было подействовать, если бы не насторожённость учителя.
— Ты мне хочешь сказать, что ничего не подготовила? Варвара, — повысила голос и посмотрела жёстким взглядом на меня педагог.
— Нет, что вы! — солгала я. Что ж, в моей «профессии» журналиста это необходимо. Я была не совсем таковым, потому что только была редактором и автором статей в школьной газете, а ещё местной ищейкой и «любопытной Варварой» всех мероприятий, но я истинно верила в моё предназначений и мой огромный вклад в будущее СМИ. — Я листок дома забыла, — опустила я глаза, и, как только их подняла, наткнулась на рассерженный взгляд учительницы, — но помню всё отлично! Так что к концу дня у вас на столе будет лежать готовая статья! Я вам гарантирую!
— Ну смотри у меня, Иванова!
Прибежав на историю, выслушав огромный, далека не самый приятный, монолог учителя, я села на место, достала листок бумаги и стала делать наброски событий вчерашнего дня.
К шестому уроку статья была готова, переписана и проредактирована, поэтому мою рукопись, которую я сочиняла на всех пяти уроках, я собиралась отнести учителю, когда я пошла к Марине Леопольдовне, её не оказалось в кабинете, но вместо неё прилагалась записка, которая гласила о том, что бы я сама распечатала последний выпуск газеты, вставив туда свою статью. К статье я приложила несколько историй личного характера, которые происходили на моих любопытных глазах. Да, те истории были конфиденциальными и не относились к событиям фестиваля, но, на мой взгляд, они больше интересуют читателей, чем описательные моменты главного действа. А что такого?
Прозвенел звонок. Нет, не будильника, а школьный звонок с урока. Причём с первого. Сегодня я опоздала как никогда, проспав почти весь первый урок.
— Привет, — улыбнулась я подруге, выходивший из кабинета иностранного языка.
— Привет. Кстати, нас уже ознакомили с новым выпуском газеты.
— Правда? Ну и как? Я старалась!
— Видно! — услышала я необыкновенно резкий голос подруги Сони. Почему-то где-то под сердцем странно ёкнуло, как от предвкушения страшных событий.
— Иванова, ты глупая! — бросила мне эти слова Нинка, которая только что выбежала из класса. Я, немного обалдевшая, продолжала стоять и хлопать глазами. Потом я, проснувшись от шока, кинулась вслед убежавшей в слезах Нине. За мной бросилась и Сонька. Я бежала по коридору вслед за ускользающим белым силуэтом, который с каждой секундой становился все мельче и мельче. Она прибавила бег? Нет, это я убавила шаг, потому что стала обращать внимания на друзей и незнакомых мне школьников, которые чуть ли пальцем на меня не показывали. В голове пульсировало сердце. Да, потому что стук сердца достигал мозга и оттуда сообщался по всем клеточкам моего тела, ноги подкашивались, на глаза наворачивались слёзы. Что происходит? Я не понимала этого сама, но суть происходящего доходила до меня с переосмысливанием всех событий. Итак, мой окончательный вердикт: во всём виновата моя статья. Там было много ненужного, личного, кстати, и про Нину там было. Я очнулась из забытья, когда стояла посередине коридора и служила мишенью насмешек и презрения. Мне было больно. В чём я виновата? В чём? Я огляделась, Соня стояла чуть поодаль. Я бросила на неё жалостливый взгляд. Но она лишь покачала головой, развернулась и стала проталкиваться сквозь толпу школьников, которая образовалась около меня. Я смотрела вслед исчезающей подруги и, вдруг, на меня нахлынула волна ненависти, отчаяния и ярости. Я сдержала подступивший слёзы, крепко сжала в руках сумку и бросилась сквозь толпу. Это оказалось не сложно, передо мной они расступились, как будто я тиф, которого нужно обходить стороной. Но тиф боятся, а меня презирали, хоть и так же ненавидели. Я бежала вниз по лестницы, пробираясь к выходу из школы. В холе школы я столкнулась с Нинкой, которая успела утереть свои слёзы. Теперь она выглядела, как разъярённый монстр, готовящейся к нападению. И, к сожалению, его жертвой по стечению обстоятельств оказалась я. Её глаза снова наполнились слезами, а руки сжались в кулаки. Но в мгновение ока кулаки разжались, а ладони оперлись мне в плечи, толкнув меня с такой силой, что я незамедлительно упала на мраморный пол. От боли и обиды захотелось кричать, я была боевая, поэтому, яростно встав, я толкнула девушку в отместку. Нина была крупной девочкой, поэтому от моего прикосновения она только пошатнулась, но на ногах устояла, в отличие от её самоконтроля. Она вцепилась мне в волосы, мои длинные кудрявые локоны, которые превратились в мощное оружие против меня. Я визжала, запустила руки в волосы девушки и со всей силы стала дёргать. Лучше бы я это не делала, потому что она с ещё большей силой и яростью стала вырывать мои. Мы кричали изо всех сил, мой голос садился, но тут прибежали учителя и завучи, которые были шокированы столь неподобающим поведением девиц в школе. В голове промелькнула мысль, точнее смутное предположение, что мне за это может быть. С огромным трудом нас разняли и попросили пройти в кабинет директора.
Стоя на коврике у директора, я видела Нину, выглядела она не наилучшим образом: взлохмаченная, красная и заплаканная. У меня были смутные предположения, что я выглядела так же. Директор сидел молча в своём кресле. Он будто испытывал нашу совесть, которая с каждой секундой краснела всё больше и больше. Я почти плакала: не приходилось мне быть в подобной ситуации, а вот Нинка стояла и дулась. Похоже, затяжка времени никак не сыграла на её совести. Мне бы так!
— Итак, юные леди, предоставляю вам слово, — начал директор свою убийственную речь. Ненавижу, когда он так говорит. Когда он меня ругал, он всегда начинал именно с этой нотки, растягивая обращение на множество раздражающих слогов, каждый из которых резал мою нервную систему на несколько частей. Кстати, я не сказала, что мой отец — директор? Нет? Так вот, теперь все прояснилось. Я никогда ничего не творила, всегда вела себя прилежно, чтобы не попадать в такую ситуацию. Что же мне делать? Варианта два: либо я останусь виноватой, либо Нинка. Первый вариант меня вообще не прельщает, ведь я знаю, что я не виновата, ну, может, только немножко, да и даже если я признаю, что я виновата, дома мне «Гитлер, капут». Есть второй вариант, но что тогда скажут в школе? Что, мол, она, то бишь я, дочка директора и именно поэтому я оказалась права? Я не хочу, что бы моего папу считали несправедливым, поэтому придётся искать грань между двумя вариантами наказания.
— Алексей Михайлович, — начала я, но Нина бросила на меня яростный взгляд и я замолчала. Собственно, почему я замолчала? Не знаю, но в воздухе повисла гробовая и душащая тишина. Сердце сжималось, видимо, отцу тоже было некомфортно. Школа вообще у нас была хорошая, драки случались редко, а между девочками… это первый случай. Я узнала выражение папиного лица: он зол, но не хочет этого показывать, а в его голове крутится куча возможных вариантов исхода данной ситуации. Нинка молчала, как рыба, а у меня упала одна слезинка, но резким рывком руки я смахнула не прошеную гостью, и снова приняла невозмутимое выражение лица. Этот жест не остался незамеченным ни от папы, ни от Нины, которая смотрела на меня яростными глазами.
— Ну? Так и собираемся играть в молчанку? — строгим, вкрадчивым голосом спросил Алексей Михайлович. Ответом ему была тишина. За окном поднялся ветер и его вой раздражал, как будто скрипка в два часа ночи. Нет, в три. — Свободны.
Мы подняли глаза на директора, глаза, полные непонимания и отчаяния. Хотелось крикнуть: «И это всё?», но здравый смысл вовремя меня остановил и заткнул мне рот. Что ж, всё, так всё. Я пошевельнулась и направилась к выходу, но Нина и с места не сошла. Она обернулась и, посмотрев на меня полными призрения глазами, дала понять, что она остаётся, а я должна уйти. Молчаливая беседа не осталась незамеченной директором.
— Уходите все, — повторил он тоном, не требующим повторения фразы.
Я вышла из кабинета директора, дальнейшее для меня было шоком: около кабинета столпились школьники разных возрастов. Многие стояли со школьной газетой в руках. Там стоял парнишка, который мне нравился. Он смотрел на меня, но никаких приятных эмоций его взгляд не выражал. Слёзы подступили к глазам, а сердце защемило, парень долго смотрел на меня, потом покачал головой, развернулся и ушёл. Я готова была броситься за ним, если бы не директор, который вышел на шум толпы, стоящей прямо перед дверью его кабинета.
— Варька виновата! Вы видели, что она написала в газете? А про меня? Вы видели? Это же ужасно! — кричали со всех сторон, но эти фразы были самые отчётливые. Слёзы хлынули из глаз, и я, пробившись сквозь толпу, кинулась к выходу.
Я бежала до дома, не сдерживая горьких слёз, которые разрывали моё сердце. Что же такое? Почему это случилось со мной? Я ведь ни хотела ничего плохого, я лишь хотела, что бы газета была интересной!
— Варя, что случилось? Что с тобой? — испуганно закричала мама, но я пропустила её слова мимо ушей и кинулась в свою комнату. Испуганная мама побежала за мной. Что она сейчас могла подумать и вообразить? Зная фантазию моей мамы и её пессимистичность, то в её голове уже мелькали невообразимо страшные вещи. Я упала на кровать, свернувшись калачиком, как мама подошла ко мне уже налитыми слез глазами.
— Солнышко моё, кто тебя обидел? Что случилось? Расскажи маме, — начала сюсюкаться мама. Я любила её такой. Мама легла на кровать и прижала меня к себе, а я как маленький ребёнок обхватила её руками.
— Мам, я не хотела ничего плохого…я не специально… я не знала, что всё так будет, мам, — без разборчиво и взахлёб ревела я. Мама после таких моих слёз немного успокоилась и поняла, что это не что-то катастрофически страшное, а всего лишь юношеские проблемы. Мама сжала меня сильно-сильно, и из меня слёзы хлынули с новой силой.
— Поплачь, поплачь, давно не плакала, — улыбнулась мама. Так мы пролежали около двух часов. Мы просто лежали, и мама молча успокаивала меня. — Жизнь продолжается, — сказала она спустя некоторое время. Я заглянула в её нежно-голубые глаза, в которых было столько любви, заботы и ласки, и сейчас мне было без разницы, что подумают в школе, что будет потом, главное она меня любит такой, какая я есть. И, действительно, жизнь продолжается. А, значит, всё будет: будут слёзы, будет радость, будет разочарование, будет всё, поэтому жизнь продолжается. Мама — незаменимый человек, который только своими словами может поставить на ноги, согреть душу, спасти из бездны отчаяния.
— Мама, — сказала я. Слёз больше не было. Они высохли.
— Пошли чай пить, я такой час вкусный заварила, с мятой, как ты любишь. Пошли, вставай, чудо моё.
Чай был вкусный, но сердце было не на месте. И я знала причину этого, скоро должен прийти папа, который испортит и так никудышное настроение. Хлопок двери. Вот и настал судный час. Точнее, минута.
— Привет, — поприветствовал папа маму, чмокнув её в щёчку. Стоп, я здесь чего-то не понимаю? У папы нормальное настроение.
— Привет, — немного насторожено произнесла я. Но папа сделал вид, как будто меня нет. Да нет, он не сделал вид, он, правда, меня не заметил! Мама пожала плечами и ничего не сказав, стала накрывать мужу на стол. Я сидела молча и просто наблюдала, как папа улыбается маме, выглядит обычно, как всегда. Но я чувствовала, что это странное и необъяснимое затишье перед бурей, перед очень страшной бурей! Я аккуратно встала из-за стола и поблагодарив за обед направилась к себе в комнату, ожидая, что папа меня окликнет, как всегда бывало в подобных ситуациях. Но, странно, папа не сказал ни слово, как будто меня не было!
Я вбежала в свою комнату, закрыла дверь и оперлась на неё, после чего медленно скатилась вниз.
— Папочка, зачем ты так? Ненавижу, когда ты сердишься, а именно это ты сейчас и делаешь! — шептала я, пытаясь заплакать, но получались лишь тихие всхлипывания.
Я сделала уроки, чисто инстинктивно, сама не понимая зачем, наверное, для того, что бы расслабиться. Я знала, что завтра я в школу не пойду, даже не смотря на грозные взгляды и разговоры мамы, я для себя всё решила. Вечером ко мне зашла родительница, поцеловав меня в щёчку, она легла рядом со мной.
— Папа мне всё рассказал, — было её репликой. Потом минут двадцать мы лежали в темноте. За окном шумел ветер, который так надоедал мне сегодня в кабинете директора. Восстанавливая цепочку сегодняшних событий, сердце сжалось и во мне проснулся страх. Я жила в селе, школы было всего лишь три, но в каждой все друг друга знали, поэтому, я была уверена, смена школы здесь не поможет. Всё равно все всё узнают. На меня находил панический страх, я думала очень глобально, вплоть до того, не переехать ли мне одной куда-нибудь в пустыню, что бы никто меня не нашёл, не узнал о моём поступке.
— Варвара-краса, длинная коса, чего нос опустила? — вдруг вывел меня из раздумий неожиданно-ласковый голос мамы. На сердце потеплело.
— Мам…я люблю тебя, — прошептала я и прижалась к родительнице очень-очень сильно, как будто от этого зависит мою жизнь.
— Я тоже тебя люблю, ты же моё чудо. Знаешь, жизнь продолжается. Ты только начинаешь жить, на твоём пути встретятся множество препятствий, с которыми нужно будет справляться. Я понимаю, для тебя твоя проблема кажется глобальной, и ты не знаешь, как жить дальше, но, Варя, даже если ты упадёшь, нужно подняться. Подняться с высоко поднятой головой. Пусть на тебя будут показывать пальцем, смеяться, но ты должна встретиться с трудностями лицом к лицу. Будет больно и сложно, не никто не говорил, что жизнь лёгкая штука, но только настоящий человек выживет под натиском всех и вся, только настоящий человек, пройдя все трудности, может вздохнуть вольно, сказав, что жизнь прекрасна, и начать улыбаться новому дню. Знаешь, даже если тебе будет больно — улыбайся, смейся всем преградам назло. И тебя зауважают и полюбят. Та девчонка, Нина, она крутила романы с двумя парнями, а ты разоблачила её ложь. Виноваты вы обе, но ты умнее, поэтому попроси у неё прощенья. И Нина это частный случай, были те, которым ты действительно причинила боль, написав что-то сугубо личное. Скажи, тебе обязательно было писать, что какая-то там Маша плакала из-за ссоры с подругой? Она тебя об этом просила? — на этих словах мама была немного резкой, из-за чего я почувствовала свою вину, а главное — осознала её. — Варечка, нельзя писать что-то личное о людях, без их ведома, ведь ты не журналист жёлтой потрёпанной газетёнки, ты будешь профессионалом, знающим своё дело. Варя, твои статьи интересно читать без дополнительной цели. Извинись завтра перед всеми, чью гордость и чувства задела в газете. Напиши опровержение той статьи и в своей колонке попроси прощение ещё раз. И даже не думай завтра прогулять школу, ведь ты…
— Мама, — умоляюще заныла я, — я не могу, пожалуйста, как я завтра всем в глаза смотреть буду?
— Когда ты это писала — не думала, а тут в тебе проснулась совесть? Варвара, нужно уметь отвечать за свои поступки. Не показывай себя трусишкой, если натворила дел, будь добра, разобраться с ними без чьей-то помощи и вмешательства. Хорошо?
— Мам, я не могу…понимаешь…
— Не хочу понимать! — оборвала меня мама. — Завтра ты идёшь в школу и извиняешься перед всеми. Ты будешь поступать подобающе человеку, а не страусу, который прячет голову в песок. — сказала мама, усмехнувшись такому сравнению. Она помолчала, а потом сухим голосом добавила. — Твой папа столько натерпелся сегодня. Ему так стыдно за всю жизнь не было. Понимаешь, он привык, что ты у него самая прилежная и умная, а тут такое… ему было некомфортно.
— Попроси у него прощение за меня, но я завтра в школу не пойду! — грубо крикнула я и укрылась одеялом с головой.
— Пойдёшь.
Наступило утро. Вечером я много думала и много плакала. С утра глаза были опухшие, что ещё больше надавило на моё решение остаться дома и ослушаться родителей. Я проснулась сама, без будильника, потому что вчера сильно наплакалась, и организм проснулся рано из-за встревоженных нервов. Будильник позвонит через пять минут. Я лежала и обдумывала её слова. В глубине души я понимала, что мама права, но всепоглощающий страх затуплял разум. Я не знала что делать. Лежала в постели и думала о сегодняшнем дне. До безумия хотелось повернуть время вспять, вернуться в ту точку отсчёта, с которой всё начиналось. В то утро, когда опоздала на урок и встретила Марину Леопольдовну. Звонок будильника, лёгким и привычным движением я отключила его и продолжила лежать. На глаза хлынули слёзы. Стук в дверь, я смахиваю слёзы и приподнимаю голову, ожидая увидеть маму, но вошёл папа.
— Доброе утро, — как же приятно слышать его голос.