- Но ведь их опасно устанавливать!
- На то я и инженер, чтобы не бояться таких опасностей. - Воронов сорвал тальниковый прут, подошел к самому приплеску. - Присядьте. Чего вы волнуетесь? - указал он на большой валун.
Катя села и невольно оглянулась - отсюда их не видно было - заслоняла скала.
- Я вас не понимаю, - сказала она, с недоумением пожимая плечами.
- А чего же тут понимать? Кому-то надо исправлять ошибки. Дело стоять не должно.
- Но нельзя же молчать!
- А я и не собираюсь молчать, - задумчиво произнес Воронов, чертя прутом по влажному песку.
Они старались не смотреть друг на друга, испытывали какую-то странную неловкость, молчали... Но говорить ему хотелось с ней, только совсем о другом, о том, что она пришла к нему, пришла сама, и массивы тут ни при чем... Все проще и важнее - он ждал ее, ждал последние дни и ночи, и сам хотел к ней, и пошел бы, если бы не эта дьявольская занятость, если бы знал, что она выйдет навстречу...
- Значит, зря я сюда шла, - сказала она наконец.
- Нет, почему же! Очень даже не зря... Очень. - Он смотрел на нее как-то растерянно и робко улыбался. - Хотите знать - я бы сам к вам пришел.
Она встала.
- Сергей Петрович! Сережа, милый!.. - она бросилась ему на грудь и вся тряслась и плакала, приговаривая: - Прости меня, прости...
Он целовал ее прохладные, отдающие морской влагой волосы и бормотал:
- Ну что ты, что ты, глупая! За что же? За что?
11
Голубые стены лукашинского коттеджа в летний день совершенно тонули в густой листве амурских бархатов, кленов и ясеней. Здесь, у бугристых, выпирающих из земли корней таежных исполинов, было тихо, свежо и тенисто. Лучшего места для отдыха и не найдешь. Лукашин любил под вечер растянуться в гамаке с газетой в руках, слушать заливистый хохот своей многочисленной неугомонной детворы и добродушную воркотню дородной супруги, оберегающей цветники.
Вечернее солнце с трудом пробивалось сквозь заслон деревьев: в подсвете красноватых лучей трепетали серебристые перистые листья бархата и мельтешили в глазах, как морская рябь. Лукашин отложил газету и, закинув руки за голову, долго смотрел на протекающее сквозь листья синее небо и думал о том, что вот прошел еще один день, что завтра будет новый, что дни, в сущности, так мало отличаются один от другого, как и эти листья.
- Сеня! - послышался от цветников голос жены.
- Аиньки!
- К тебе Петя пришел.
- Так пусть проходит, - не вставая, сказал Лукашин.
От дома шел Синельников, одетый, как всегда, щеголевато - он был в светло-сером костюме и кофейного цвета шляпе.
- Ну, что стряслось? - спросил Лукашин. - Ты, деятель, и после работы не даешь покоя. - Он, кряхтя, стал подниматься.
- Да вот распоряжение о закладке фабрики пришло, - подал Синельников депешу. - Пришел посоветоваться, кого послать завтра на рудники.
Лукашин прочел бумагу.
- Ну и кого думаешь? - спросил он.
- Мне думается, Воронова надо послать, - предложил Синельников. Закладка фабрики - дело ответственное. К тому же там строительство жилого поселка идет скверно. Может, пристегнем ему и поселок? Я думаю, он двинет дело.
- Правильно мыслишь, деятель. Он потянет. Феня! - крикнул Лукашин, обернувшись к жене. - Принеси-ка чего-нибудь из графинчика!
- Сейчас.
Над гамаком, раскинув свои пестрые крылья, спланировал дятел и, усевшись неподалеку на толстый ясень, начал деловито постукивать носом. Лукашин с минуту наблюдал за ним. Потом перевел свои робкие глаза на Синельникова, усмехнулся:
- Видал, птаха какая? Порхает, суетится, а дело свое делает и место свое знает. Не лезет в соловьи. Так вот и в жизни, деятель, важно занять свое место.
- Правильно, Семен Иванович! Да не каждый знает, какое место отведено ему, - сказал Синельников в тон Лукашину, с оттенком многозначительности.
Жена Лукашина, седеющая женщина с могучим тройным подбородком, принесла графинчик густой вишневой наливки, две рюмки и тарелочку свежих парниковых огурцов. Лукашин снял с себя полосатую куртку, расстелил на траве, разложил на ней все это богатство и присел на колени.
- Давай сюда, деятель! - Он налил обе рюмки.
Синельников, боясь запачкать костюм, присел на корточки.
- За новую фабрику, - поднял рюмку Лукашин.
- И за успех Воронова, - добавил, улыбаясь, Синельников.
На следующий день он занес в производственный отдел папку с чертежами фабрики, положил на стол Зеленину.
- Вот, передайте Воронову чертежи. Пусть отправляется завтра закладывать обогатительную фабрику.
- Значит, Воронова решили на рудники послать?
- Да, Воронова. И передайте ему, чтобы он принял там еще жилой поселок.
- Но почему же Воронова? - вышла из-за своей перегородки Катя. - Ведь у него план повышенный. Он сорок человек отпустил с основных объектов!
- Вы напрасно беспокоитесь за него, - любезно возразил Синельников. Он отличный производственник. И потом, если ему не под силу, он может сам отказаться. - Синельников слегка кивнул головой и вышел своей легкой походкой.
- Леонид Николаевич, да что же это такое? - с бессильной горечью спросила Катя. - Он план может провалить.
- К этому и ведут, - зло ответил Зеленин.
- Но зачем?
- Чтоб не лез поперед батьки в пекло. Вы знаете, что будет, если ваш Воронов выполнит план без сорока человек? Строительству удвоят жилищную программу. Понятно? А от Синельникова потребуют выполнить ее. - Он взял оставленную Синельниковым папку и сердито вышел.
В вестибюле за длинным некрашеным столом одиноко сидел шофер дежурного "газика" и выкладывал столбики из домино.
- Поехали в рыбный порт, к Воронову, - сказал ему Зеленин и, не задерживаясь, пошел к машине.