Миэко, не выглядя скромной, выпрямилась.
— Я знаю о ядах больше всех в Полной Луне. Я лучше всего подхожу для лечения Такеда-самы.
— Не отводя взгляда от Миэко, Чийомэ пробормотала Братишке, что был перед ней:
— Мальчик там?
— Да, госпожа.
— Иди с ней туда. Мальчика отошли. Проследи, чтобы ничего не случилось.
Братишка коснулся лбом пола.
Чийомэ-сама оперлась на локти, глядя на Миэко.
— Не делай глупостей, девочка.
Миэко поклонилась свободнее и выбежала из двери, Братишка старался не отставать.
«Я знаю о ядах…»
— Рисуко! — крикнула леди Чийомэ.
Ноги несли меня к двери. Я знала, что нельзя оставлять Миэко с Масугу-саном, ведь она уже угрожала его убить. Умереть от яда самурай не мог. Масугу-сан умереть…
Моргнув, я повернулась к госпоже, опустилась на колени и поклонилась, коснувшись подноса с грязными тарелками.
— Расскажи Ки Сану о случившемся. Пусть… он поможет в лечении Масугу. Скажешь, что можешь ему помогать, если понадобится.
Вскочив на ноги, я бросилась на кухню, замерла, попыталась повернуться и поклониться, а потом побежать, но споткнулась, поднос и миски полетела в воздух. Несколько разбилось. Я попыталась поднять их, и Чийомэ-сама проревела:
— Брось тарелки, балда. ИДИ! — я выбежала, слыша ее рычание. — Остальные остаются здесь.
29
Обязанность
— Полынь! — прорычал Ки Сан, вытаскивая крошечные пилюли из травы. — Могуса! Старики говорят сжигать такое каждый год, да?
— Да, — сказала я. Руки дрожали. Я надеялась, что Братишки следили за Миэко. — На Новый год. Одна пилюля…
— …на один год, да, да, — он глубоко вдохнул. — Зажги эти и держи у его пяток, слышишь? Пока не проснется. Вскрой мозоли, если нужно будет. Не останавливайся, пока не проснется.
— Да, Ки Сан.
Он схватил миску маринованного имбиря.
— Помаши этим под ее носом.
— Ее?
— Его! Его носом! — он, казалось, бросит глиняной миской в меня. — Не беси меня, девчушка.
— Да, Ки Сан-сан, — я забрала имбирь и прижала обе травы к животу.
— Иди, — он повернулся к котелку с водой на огне, она закипала. — Я буду, как только приготовлю настой.
— Да, Ки Сан-сан.
— Иди!
И я пошла. Разум не покидал недавний сон об отце, танцующим, как Миэко, и ссора, которую я подслушала, и звук падающих тел солдат Имагавы на татами. Я знала, что Миэко была убийцей. Она казалась милой и грациозной, даже доброй ко мне, но ее учили забирать жизнь. Я не могла отдать ей жизнь Масугу-сана.
Снег перестал идти, тучи расступились, и утро было ясным и очень холодным. Я бежала по покрытому снегом двору, держа имбирь и полынь так нежно, как только могла дрожащими пальцами.
Старший из Братишек стоял у входа в гостевой домик, словно статуя на входе в храм Будды на Сосновом берегу. Его ноги были широко расставлены, а рука лежала на рукояти меча. Хотя выражение его лица было спокойным, смотрел он с яростью.
— Я п-принесла травы для М-масугу-сана, — он не отошел, и я добавила. — От Ки Сана.
Его лицо не смягчилось ни на йоту, но он отошел и отодвинул дверь для меня.
Внутри творился хаос. Ширмы валялись, татами лежали не на местах, посреди пола оказалась ваза. Я начала поднимать ее, но поняла, что у меня уже полные руки, и что у меня есть задание важнее, чем уборка в комнате лейтенанта.
Другой Братишка стоял у входа в спальню с отвращением на обычно теплом лице. Я услышала стон из другой комнаты и тихое пронзительное ругательство.
— Скрывать все! Я говорила, — рычал высокий голос, и я убедилась, что это могла быть Миэко. — Игры с куноичи приносят лишь боль. Я говорила!
Я хотела броситься на помощь Масугу, но страх приковал ноги к полу.
Лейтенант издал стон, и Миэко прокричала:
— Нужно было выпить все, идиот! — и пропажа — бутылка сакэ — вылетела из дверей и разбилась о стену над головой Братишки. Впервые за все время он дрогнул.
Теперь мои ноги освободились. Я вбежала в комнату, все еще прижимая лекарства к животу, готовая защищать Масугу.
Лейтенант лежал на матрасе, глаза были открыты, но ничего не видели, а лицо блестело от пота. Миэко тоже вспотела, но его лицо было бледным, ее же — необычно красным. Ее волосы, что обычно были уложены, свисали растрепанными прядями. Она напоминала медведя. Злую медведицу.
Она ударила его по плечу с удивительной силой, он застонал. Она зарычала и затрясла его, бормоча:
— Идиот! Все. Ты должен был выпить все прошлой ночью, так? Бака-яро! — Миэко тряхнула Масугу еще раз, а потом ударила по спине.
Я, видимо, вскрикнула, потому что она подняла голову, увидела меня и нахмурилась.
— Ты.
— Я не дам ему умереть, — пропищала я.