— Ты говорил о деньгах, — сказал Тимур. — Вот деньги! — Он кинул горбуну мешок.
— Вход в Старую башню охраняют люди из цахской долины. Их нельзя подкупить. Но к Эрике ходит человек с кухни — он тибериадец, приносит еду. Сегодня приходили белошвейки — они шьют свадебный наряд для Эрики. Попробовать можно.
Келья Атиллы Лавениуса являла собой типичную картину лаборатории алхимика.
Когда Януар отворил двери, Лавениус внимательно следил за чем-то ядовито-зеленым, бурлящим в колбе.
— О! Благодарение небесам! — с наигранное радостью воскликнул придворный лекарь. — Сам Януар осчастливил эти зловонные стены своим появлением.
Он что-то бросил в колбу — колба яростно забурлила и мгновенно окрасилась всеми цветами радуги. Что-то бросил в тигель — тут же раздался взрыв, взметнулся дым. Сделал жест — и оглушительно, на разные лады, завыли крохотные еще зверолюди за решетками клеток.
— Я всегда так делаю, Януар, — по-простецки объяснил Лавениус, — когда кто-то навещает меня в моем уединении. Человек сразу же преисполняется трепета и почтения перед моими занятиями.
— Зря старался. Я и так преисполнен почтения.
— И все же… Позволь еще один фокус? Его еще никто не видел. Быстро слил из нескольких кувшинов какие-то жидкости, встряхнул.
Что-то немощно зашипело, поплыл тощий дымок.
Лавениус сморщился.
— Не получилось, верховный советник… Не изволь казнить. Должно быть, твой приход слишком взволновал меня, — почти весело прокомментировал он свою неудачу.
— Меньше вони будет.
— Тогда взгляни хоть на моих ребятишек! Я боюсь пасть в твоих глазах. Обрати внимание, им нет еще и года, а зубы у них, как у вполне взрослого шакала. У них не будет этой смешной человеческой привычки ходить прямо. Зато в проворстве бегать и прыгать они не уступят горной кошке. Хороши? Сознайся, Януар! Они тебе нравятся?
— Меня тошнит глядеть на твоих „ребятишек“! — отозвался Януар. — Ты знаешь это. Когда ты умрешь и попадешь в ад, надеюсь, терзать тебя будут именно они.
— Неужели я попаду в ад? — с притворным ужасом вскричал Лавениус. — Ты это точно знаешь? Откуда? И расхохотался, безбожный человек.
— Десебр хочет, чтобы сегодня к вечеру Эрика, дочь Даута, уже вкусила твоего настоя.
— Наш юный жених от нетерпения роет землю копытом?
Януар посмотрел холодно:- Ты не настаиваешь, Лавениус, чтобы я передал твои слова Десебру?
— Пожалуй, что я не настаиваю. Впрочем, дело твое.
— Настой готов?
— Или я зря сижу в этой темнице? Вот он. Он показал невзрачный глиняный флакон, заткнутый тряпицей.
— Не хочешь попробовать?
Он подманил кошку, греющуюся в солнечном квадратике на подоконнике. Капнул из флакона на пол. Кошка недоверчиво обнюхала, лизнула. Затем жадно вылакала все, что было налито. Даже камень дочиста вылизала.
— Посмотри, что с ней сейчас будет. Кошка сделалась словно бы пьяная. Вдруг начала двигаться какими-то замысловатыми кругами… затем пала набок, томно отбросив лапы… затем перевернулась на спину… Стала верещать требовательно и страстно. Затем и вовсе уже непристойные вещи стала проделывать.
— Бедная Эрика! — почти искренно сказал Януар. — Неужели она будет вытворять то же самое?
— Чувствовать она будет то же самое… — отозвался Лавениус. — Даже одно только прикосновение мужской руки к ее руке сделает ее покорной и беспамятной, как народ солнпеподобной Фаларии. Этого вы хотели с Десебром?
— Ну… Пожалуй, что этого.
— Я счастлив, что сумел угодить влюбленному Десебру!
— Твои шутки, Лавениус, приведут тебя на плаху.
— Все дороги ведут на плаху. Просто не все проходят эту дорогу до конца. Слышал я, что Даут идет на Перхлонес?
— Тебе-то что беспокоиться? Ты просто лекарь.
— Я и не беспокоюсь. Этот вопрос — к твоим словам о плахе. В случае чего обращайтесь с Десебром ко мне: у меня есть дивная композиция! Стоит только помазать, и отрубленная головенка приклеивается намертво!
— „Намертво“ сам себе приклеивай, старый циник. Сколько этого зелья требуется влить в кувшин с вином?
— Лей, не жалей, Януар! Десяти капель хватит даже для глубокой старухи.
Януар взял флакон осторожно и боязливо. Бережно опустил в карман одежды.
Блюдо для дочери Даута было уже приготовлено.
Януар, спустившийся в кухню, спросил у тибериадца, готового взять поднос:
— Эрика, дочь Даута, что-нибудь съела за день?
— Ничего не ела. Ничего не пила. Ничего не пила, потому что пить было приказано ей не давать.
— Сейчас дай.
На блюде появился кувшин с вином и еще один — с водой.
Януар накапал в каждый кувшин из глиняного флакона.
— Неси!
Тибериадец понес блюдо вверх по крутой лестнице.
На одном из поворотов глаза у него полезли из орбит от страха.
Перед ним стоял горбун, направляя острие копья к горлу.
Посуда забренчала на блюде.
Тибериадец затравленно оглянулся — с другого бока его подталкивал Тимур. Лицо Тимура было наполовину закрыто плотной повязкой.