Ветер встряхивал море серебряного ковыля, ритмичный перестук копыт клонил Айен в сон, но она держалась, на закате спать — плохая примета. В жёлтое небо ввинчивались комариные стаи. Цветов было много.
Воспоминаниями можно лишь разбередить сердце, но мы, люди, делаем это, зная, что будет больно. Младшая сестра стала для Ай лучшей подругой, единственным человеком, которому всегда хотелось доверять и верить.
Та наивная робкая девочка, что прощала издевательства над своими куклами, стала подозревающим всех суровым лидером эмпатов, которую любили и боялись до дрожи в коленях. В детстве леди Ай тяжело переживала, чувствуя, как сестра ей врёт, снова и снова, но ничего не могла с этим поделать. Зачем-то Маре нужны были парни Ай, она начинала встречаться с ними, утешая брошенных и жалея тех, кто не смог впечатлить сестру более, чем Амелис. Казалось даже, что Мара переживала отношения Айен больше, чем сама Айен, и гораздо сильнее, чем Амэ.
Для леди на первом месте всегда были её отношения со Временем и Снами, а мальчики лишь ненадолго отвлекали от этого болезненного предназначения.
В детстве Мару украли сектанты. Через пару дней ребёнок вернулся сам домой, но с тех пор жизнь её изменилась. Тех людей искали законники за воровство и убийства детей. Что Мара пережила, не знал никто.
Ведуньи пытались лечить девочку, но всё было тщетно. Душа её была словно насильно оторвана от тела, Мара перестала верить в счастье.
Жаждала подруг, но никак не могла наполниться дружбой. Искала любви, но чувства утекали сквозь пальцы, как и время.
И только отшельник смог понять её боль. А она — понять его одиночество.
Прошло несколько лет с тех пор, как сёстры разъехались в разные части страны.
Сейчас Мара жила в степи.
Ушла из родительского дома, чтобы помогать отшельнику творить странное искусство. Не для всех. Особые фигурки, элементы, которым тот придавал особый смысл, никто не видел, кроме избранных. Пастух Оледжо рассказывал, что ему показывали «элементы», но «чёрт его знает, может это какой язык рунический, новый, создавался».
Отшельник, сын лесника, призрел семейное дело и уехал в степь подальше от людей. С Марой они придумывали картинки-пазлы из фальшивых денег разных королевств. Их клеили в альбом и гордились мировым вкладом в искусство будущего, это не приносило прибыли, дом обветшал, как и сами жильцы. Словно леший и ведьма, они жили, как хотели, свободные от всего, кроме друг друга.
Чем ближе дом Мары, тем больше попадались деревья без листьев, полностью занятые вороньими гнездами. Тишь степи, чёрные пятна и карканье.
«Пока взбираешься на холм, зрелище прямо-таки удручающее и немножечко даже страшное. Особенно на закате», — думала Айен и ёжилась от пугающих вороньих криков.
На вершине холма стало видно подворье. Изба, сарай, курятник, огороженные чёрным забором без калитки.
Путники спешились. Пришлось лезть через забор, а коней привязать снаружи. В домах, в которых нечего красть, обычно не запирают двери.
— Сестра! Сестра, это я, Айен, твоя «чуни» приехала!!!
Амелис с Даном переглянулись и поспешили в хижину вслед за леди.
Мара гладила худосочного енота, сидя в круглой куче из пёстрых тряпок и дымя трубкой.
Айен растерянно застыла на пороге, сомневаясь, как следует себя повести.
Дан заговорил первым:
— Девяносто восемь запрещённых трав в составе. Редкая смесь.
Мара, выпуская дым ему в лицо:
— Гений что ль? А… это ты… лучший мальчик, сын маминой подруги… ненавижу тебя, всю жизнь ненавидела, чистюльчик! Ты вообще лучше нас всех только потому, что родился с членом, а-ха-ха! Тьфу!
Лицо её исказила гримасса злобной усмешки.
— Спать будете в сарае.
Как Айен находила с ней общий язык? Какими-то прибаутками, кличами из детства, вспоминая игры юности. Сёстры уже скоро смеялись, смешно называя друг дружку самозванками и извергами, зеркаля слова, нелепо пританцовывая.
Они несколько лет играли в свою Глорию Монти, в мир, созданный ими не во снах, а в реальности, в воображении и на картоне. Куколки бережно хранились в комнате Айен, как и все архивы с досье на каждого персонажа длинной истории Монти. Их игры были полны запретных тем, но так уж растут дети, постигая мир через кукол.
*****
Амелис смеялся с ними, но в разговор не вмешивался, присел на пороге и внимательно вслушивался в голос Ай.
Сын маминой подруги решил остаться снаружи. Прислонившись к стене он жевал сочный колосок и глядел на закат. Его жёлтые глаза отражали вишнёвые блики, если бы вы видели их в тот момент, то вам бы, как и мне, показалось, что взгляд Дана горит огнём, или заряжается от солнца, как от источника питания.
Мара сообщила, что у неё вечер песен Джорджа Майкла, и попросила всех вон.
«На улице зябко. И где этот отшельник? Как искать опору в этом мире, когда даже в нём есть сомнения… Что реально, а что придумано», — Ай поёжилась, осматривая, хорошо ли привязаны лошади.
Амэ направился проверять сарай на прочность — не обвалится ли за ночь. Любил этот парень брать на себя какой-нибудь эпический труд. «Не починить, так доломать», — смеялся он сам над собой. По звукам стало понятно, что Амелис решил всё же укрепить постройку перед сном, чтобы не проснуться под одеялом из старых стен.
Возле костра Дан методично строгал иглы из специально отобранных для этого веток.
Леди вспомнила всё, что Мара сказала ему. «Как же неловко. Как сказать этому чужому человеку «сожалею», да и стоит ли?»
Вода в котле вскипела, и Айен решилась.
— Дан… Не принимай близко её слова. Она всех ненавидит. Даже папу и маму. И Лорда ненавидит. У неё всё так, тяжело ей любить. Прости.
Лекарь молчал. Но Айен заметила, что глаза его слегка покраснели, а скулы напряглись и ещё сильнее подчеркнулись резкими тенями. Он рукой достал из огня уголь, похожий на чёрное сердце, и прикурил тонкую сигарету.
Какие травы он туда закрутил, Айен, конечно, не ведала. Но стало заметно, что напряжение с его лица улетучивается.
— Вы очень добрая, — сказал он почти беззвучно, будто трещал костёр, — Госпожа Айен, не извиняйтесь передо мной за чужие слова. Она взрослый человек и сама выбирает, что ей говорить и кому. Прошу вас более не думать о таком пустяке, как мои чувства.
Дан вылил часть кипятка в маленький котелок. Достал несколько мешочков с травами и порошками и стал добавлять по щепотке, составляя только ему ведомую формулу.
Айен гадала: это яд или снотворное он варит?
Как интересно было смотреть за его плавными движениями. Как он развязывает тонкими пальцами мешочки, как завязывает хитрые узелки на золотистых веревочках, как наклоняет голову, и свет костра красит его лицо в оранжевые и чёрные линии.
Через час тонкие иглы были пропитаны отваром, высушены и аккуратно уложены в кожаный колчан.
Айен заворожено смотрела на то, как Дан начищает скальпели и другие хирургические инструменты. Тщательно, педантично.
В один момент он взглянул на Айен и что-то хотел сказать, но Амелис внезапно появился из тьмы, обнимая девушку пледом и отстраняя от костра:
— Эй, не так близко! Боюсь, что попалишь брови, и будет у тебя лицо лысое, как коленка!
Ну и конечно они начали сравнивать волосатость коленок. А потом подставлять голые ноги под ветерок и смеяться от того, как воздух ощущается волосами на ногах.
(Не, ребята, вот только не надо представлять, что у Леди лысые ноги. У неё они природно волосатые. Но в волосатости она уступала мужчинам, конечно. Зато меняла цвет волос. И на ногах тоже.)
Открыли вино, которое Амелис взял с собой для «романтики у костра», леди жарила хлеб на палочке и тихонько напевала.
Потом начала хлопать в ладоши, а друг её блондин, неожиданно, танцевать вокруг костра, постепенно снимая с себя одежду. Айен смущалась, но всё равно хохотала и хлопала. Такое ведь не каждый день случается. Дан помрачнел и сообщил нарочито официальным тоном, что пойдёт оглядеть окрестности.
Высматривая степных волков, лекарь ушёл во тьму, чтобы ни один зверь не помешал Леди Айен быть счастливой.
Отошёл он достаточно далеко, обернулся и увидел, как блестит от костра мускулистая спина Амелиса. Тот снял нижнюю батистовую рубашку и повязал её на пояс. Красивые руки знали не только тяжесть меча, но и плавность танца. В его родной деревне пляски у костра были необходимой традицией, а учитывая упорство, с которой парень тренировался, танцевать сейчас он умел в совершенстве. А вот леди до сих пор чувствовала себя «понаехавшей», хоть и жила в селении с пяти лет.
Айен смеялась.
Амелис танцевал.
Жёлтые глаза Дана светились в темноте.
Позже, когда костёр тлел в черноте ночи, а тени сгущёнкой поглотили вечер, Дан вернулся из добровольного изгнания.
Блондин дремал, положив голову на колени Айен, она перебирала его волосы и улыбалась во тьму.
Комары пировали на прессованных кирпичах мышц парня, а он просто лежал и был счастлив.
— Идите спать. Я сегодня на карауле первый, — тихо сообщил Дан.
Амелис вздохнул, зыркнул на него, но встал.
Леди ушла вслед за ним.
Их считали парочкой даже родственники в селении. Правда к близости особо не спешили. Для Амелиса было бы оскорблением трогать подругу более, чем она могла бы позволить, но регулярно он всё равно проверял границы дозволенного, так что иногда они целовались, а иногда он убегал от Леди и её топора.
Мальчишка рос крепким и добивался успехов в стрельбе из лука и владении мечом, чтобы защищать Айен и нравится ей. И он нравился, конечно.
Шевелюра цвета колосьев, лукавый взгляд, ласковый щекочущий смех. Парень был очень красив, на него заглядывались девушки.
Амелис неистово ревновал любимую к друзьям во снах, но сердился лишь на себя. И Леди ни разу не пожалела о том, что рассказывает другу про сны. А всё потому, что к сожалению, у него очень плохо выходило снобродить.
Айен много раз пыталась научить его, но он с трудом осознавал себя во сне, если ему всё-таки что-то снилось.
Поэтому он оставался для неё лучшим другом и любимым мальчиком наяву. А сны… были для него закрыты.
Леди просила Учителей принять парня на обучение, но те лишь качали головами.
Каково же ей было встретить сноходца, так похожего на Амелиса!
Перед глазами стало светло, и Айен поняла, что уснула. Она оказалась в доме того Стражника снова. Как странно. Даже ничего не делала, не представляла, оно само! Возможно, получила ключ к его дому.
В доме было прибрано, на самой высокой аккуратной куче вещей лежал свиток.
И, конечно, светился.
Айен взяла его в руки. Буквы заплясали на белоснежном лице пергамента: «Под каждой вещью в этом доме я спрятал свитки. Тебе нужно научиться читать во сне. Да, это трудно. Но всё требует практики. Находи и читай. Не проснёшься, пока все свитки не найдёшь».
Айен не любила такие штуки. Когда нельзя проснуться по своему желанию. И, конечно, решила выйти из сна. Она пыталась найти дверь шатра, вылететь сверху в окно, пройти сквозь стены.
Но ничего не вышло!
«Я ему задам трёпку, когда явится», — решила она.
Читать во сне. Этот навык был вырезан из её сознания Учителями при расформировании команды. Как обидно. Но, с другой стороны, если этот квест будет обладать формой обучения, то и навык вернётся к ней снова.
Всё-таки это задание отличается от остальных предыдущих. После распада команды, она работала как Утешитель. Она учила смиряться умирающих, или тех, кто потерял близких. Или тех, кто в безвыходном положении…
Как однажды было с девочкой, которую продали замуж в Аргонию. Третьей женой. В 12 лет. Ей сделали ритуальное обрезание, и она мучилась от боли, стыда и ужаса, в другой стране, не зная языка, без родителей. Она хотела смерти. И Айен дали задание… примирить девочку с судьбой. И Леди стала говорить с ней, стала голосом внутри неё. Она пела ей песни, и говорила с ней на её языке. Переводила ей аргонский. Учила её петь «Песню счастья». Девочка думала, что с ней говорит богиня. Все думали, что с ней говорит богиня.
Когда выучили песню, Айен нужно было просыпаться. В слезах, прощаясь навсегда, оставляя в Аргонии маленькую одинокую душу.
Айен надеялась, что поселила вместе с песней в девочку свой голос, который будет утешать и примерять её с судьбой. Айен проснулась тогда в слезах и в ужасе. Она хотела найти её, спасти её, выкупить её и защищать всю жизнь.
Но ей пришлось примирить девочку с той жизнью, которую она не выбирала.
Это был ужасный период в жизни Айен, когда она долго отказывалась спать, из протеста перед такими «миссиями».
В конце концов Амелиса уговорили дать ей снотворное. И она заснула. Но сновидений долго ещё не было.
Поэтому сейчас Айен прочла все свитки.
Для дислексиков прыгающие числа и буквы во снах не становятся проблемой, потому что наяву с ними происходит тоже самое. Для них проблема совсем в другом — как отличить явь от сна, если и в яви прыгают буквы и меняют смыслы?
Прекрасно, да? Они тогда учатся, как удержать мгновение жизни в этом моменте подольше. Как длить миг. Как растягивать время. Потому что именно эта способность помогает не стать вихрем и не потерять ценность жизни.
Да, всё очень скоротечно. Но такова эта жизнь.
Итак, Айен прочла все свитки, на одном дыхании, сразу, не перечитывая, не возвращаясь на предыдущую строку. Дав себе шанс первого впечатления.
Но просыпаться не торопилась, хотя дверь материализовалась перед ней. Она нагородила кучу хлама и полезла наверх, в круглое окно.
Снаружи шатёр выглядел как конус, вершиной которого сейчас была Айен.
Она сделала рывок, чтобы вылезти, но вдруг окно сжалось вокруг её талии, словно накрахмаленная юбка, и развернулась серебристо-белой лентой, постепенно опуская Ай на землю.
Скорее пластиковую опору, а не землю. И вокруг ничего, словно…
«Пластмассовый мир победил», — прочла Айен надпись на небе. Чувство безопасности мигом покинуло её.
«Здесь другой хозяин. Я ушла из мира Стражника, в чужой?»
Издалека стала увеличиваться точка, приближаясь. И вот это уже белый лимузин, из которого выходит высокий лакей в высоченном цилиндре на голове. В руках у него шикарная чёрная трость с прозрачным камнем наверху. Странное чувство родства волной накрыло Ай, но ощущение резко пропало, словно воздух сна специально очистился весь целиком, унося с собой не только все эмоции, но и запахи.
— Мадам, — лакей снял шляпу и поклонился, — сегодня вам крупно повезло, вы увидите другие миры.
Айен подняла бровь и скрестила руки.
— Нет, я пойду домой.
В глазах лакея вспыхнули огни, он широко улыбнулся:
— Домой? Ты конечно пойдёшь домой. Но не сейчас.
Словно фокусник он развернул простраство в ленту мёбиус. Вокруг сделалась пустота.
Из багажника лакей достал штатив и начал устанавливать телескоп.
Дверца машины робко приоткрылась, и оттуда выглянул человек.
Лакей:
— …
Человек:
— …
— А можно мы выйдем?
Лакей:
— Ой, ну ладно, выходите уже, и зачем я вас с собой взял?
Из лимузина вышло человек двадцать. (Да как они там поместились?)
Люди тихо переговаривались, сетовали, что не в парадном, а кто-то был даже без штанов и очень смущался.
Создалась нелепая очередь. Лакей приглашал всех посмотреть в телескоп.
Айен тоже подошла и присмотрелась в черноту окуляра.
— А теперь увеличь. Не бойся, крути, крути, зумируй, зумируй смелей!!
Сердце начало стучать сильнее.
В телескопе стала видна галактика.
— Зумируй! Зумируй! — шептал лакей прямо в ухо, и снова волна очарования и любви затопила сердце Айен, но опять была жестоко отфильтрована вместе с запахами.
Планета.
Материки.
Дома.
Длинные белые дома в белокаменном городе. Айен никогда не видела такой сдержанной красоты.
Люди. Люди??
Не совсем люди. А живые факелы, люди с огнём вместо головы.
Глаза одного факела посмотрели прямо в глаза Айен.
Ледяной взгляд, в котором читалось: «Я вижу, что ты видишь меня».
Ай отскочила от телескопа, с силой вырывая из головы образ человека-огня, белокаменного города, янтарной планеты и галактики с семью сияющими рукавами.
Она резко дёрнулась из рук лакея, который настойчиво приглашал в лимузин прокатится с ветерком, да с такой силой всколыхнула ленту мёбиус, что люди попадали в пропасть, и лимузин повис на краю.
— Эй, эй! Не буянь-то! Ухожу, — он неряшливо бросил телескоп, провернулся на каблуках и заговорил стихами.
Вчерашняя осень смотрела цветами
С картинок.
Любовь и ромашки.
Душа одиночеством пахнет.
Танцует в руках васильковый
Платок из сатина.
Дальше слова стали появляться из пустоты и пропадать, но Айен теперь снова умела читать во сне.
Не встретились. Небо.
Пальто нараспашку.
Зачем же тебя
в известных Мирах нет?
Вдох. Бесконечность. Выдох.
День тянется лентой.
Мёбиус.
В глазницах моих живут тысячи жизней.
В груди миллиарды птиц.
Сказать я хочу, но сегодня я рыба,
Задыхаюсь от паники лиц.
«Спасибо», губы шепчут, песок на подушке.
Слезы. Улыбка. Спасибо. Весна.
Лишь пара секунд —
И мы встретились взглядами.
Всплеск. Взмах. Луна.
Поделились
Адами.
За пару секунд
Сна.
Лакей сел в лимузин на заднее сиденье и укатил в космос, оставив Леди на сияющей ленте. Это стихотворение казалось ей знакомым. Но кто его написал? По щекам поползли непрошеные слёзы, но объяснений происходящему не было.
Песня зарянки разбудила Айен. Рядом тихо спал Амелис и мило хмурился во сне. Его рука держала руку Ай, так что пришлось аккуратно освободиться.
Дан вглядывался в рассвет, будто утренние облака расписали ему события дня на светлеющем полотне неба.
После шумной Мары и необычных снов хотелось тишины. Потрескивал костёр. Пели птицы. Степь просыпалась, ветер приносил запахи цветов.
Айен захотелось запомнить этот момент, это прекрасное утро. Навсегда. Когда Дан, хоть и не улыбался, но выглядел очень спокойным. Когда Амелис вышел из сарая со смешным помятым лицом, вынимая солому из волос. Когда обнимаешь кружку, в которой дымится ароматный чабрец. И никогда. Никогда больше этого всего не повторится.