Меня сожрала птица? Вот это поворот. Не успел появиться на свет, как тут же стал лёгкой закуской.
Не подавись, птичка!
И спасибо, что без боли, без мучений, без расчленёнки! Был бы я на твоём месте — покрошил бы на мелкие кусочки, а потом, с наслаждением, насаживал бы их на вилку и ел. Но птица не я, она тупая, заглотила целиком, даже не насладившись моей вкусной плотью.
Но мне всё равно приятно, словно я очутился у себя дома в тёплой постели. На меня наваливается дюжина потных пышек и трутся своими тёплыми сиськами о моё лицо, тело. Опускаются ниже, щекоча меня своими кончиками волос. Ниже — и кто-то щекочет мои волосатые ляжки, тянет пальцы к прибору. Какие жадные баба! Одна схватилась за мой рычаг со всей силой и начинает тянуть! Тянет и тянет! Их пот течёт тонкими струями, быстро меня увлажняя. Он липкий и густой. И в какой-то момент моя кожа начинает гореть! Пот обжигает, как огонь или кислота!
Да что происходит, мать вашу!
До меня начинает доходить: я проскочил через глотку, и сейчас нахожусь в желудке. Полностью погрузился в желудочную кислоту, бултыхаясь в ней, как тонущая собака в бассейне, пытающаяся удержать голову на поверхности. Как жжётся! Это невыносимо. Долго я так не протяну, надо что-то делать! А что? Выйти как зашёл? Можно попробовать выйти через задний проход, но успею ли я… Может попробовать методику, которая уже спасла меня один раз? Похуй, живём один раз!
Начинаю тереться обо всё, что меня окружает, представляя жирных голых тёток. Вот я одной закладываю под складку жира, вот другой пихаю между сочных, бугристых булок в тот момент, когда третья толстуха чешет мне спинку своими длинными коготками. Ага… вот так… уххх… как хорошо то… ТРИСЬ! ТРИСЬ!
Жжение быстро проходит. Сработало. Я словно обильно пропотел, но это явно другое. Бедная птичка: получит несварение из-за моей слизи, но в этом она сама виновата — надо думать, что тянешь в рот с пола. Одну проблему решили, теперь надо выбираться отсюда нахой! На ум приходит только одна идея — своей слизью заполнить весь птичий желудок, заставив тем самым пернатую отрыгнуть. Отрыгнуть так, чтобы и меня нахер отсюда вынесло. Выкинуло взрывной волной.
Погнали…
Фантазия взрывается яркими красками, освещая глубокие участки памяти. То я лезу на пышек, то они ложатся на меня, расплющивая в блин. Но я всё равно остаюсь царем горы! Ловко вылезаю из-под мягких мясистых мешков и карабкаюсь на вершину, хватаясь за жирные сиськи, к которым так и хочется присосаться, но я мужественно выношу данное испытание, стремясь только к цели. Хватаюсь за длинные волосы, болтающиеся канатами. Хватаюсь за ягодицы.
ЖРАТЬ!
ДА БЛЯТЬ!
ТРУСЬ! ТРУСЬ! У меня всё получиться…
ЖРАТЬ!
ЗАТКНИСЬ! ТЫ отвлекаешь меня! Я не смогу спустить, если постоянно буду думать о еде!
Трусь-трусь, — и нифига не выходит. И дело не то чтобы в чувстве голода, воющем волком в моей голове, дело совсем в другом. Дело в молофье, которая тупо у меня закончилась. Её больше нет! Моей слизи нет. Источник высох. Запасы были потрачены во имя спасения, а не во имя неимоверного удовольствия!
Н-е-е-е-е-е-е-е-т!
До меня доходит, что голод и мои выделения тесно связаны. Связаны на прямую. И мне придётся что-то сожрать, иначе я сварюсь заживо!
Где взять еду, находясь в едком болоте медленно переваривающим тебя заживо? Ответим себе на один простой вопрос: куда из желудка уходит переваренная еда? Правильно! В кишки! Значит и нам надо в кишки. Вот надо было так угораздить…
Начинаю двигаться, извиваться. Пробую нащупать стенки желудка и уже по ним спуститься к пилорическому сфинктеру. Я как в комнате без света, пытаюсь нащупать на стене выключатель, водя рукой по щербатым обоям, но попадаю пальцем в розетку. Дырка кусается, но это единственный выход. Иначе никак. Просовываю голову в мягкую дырку, слегка её расшатывая, чтобы пройти без проблем, и начинаю полное погружение. Ага, вот оно — тонкая кишка. Нужно целиком разместиться и оценить ситуацию. Но что-то мне подсказывает, что тут будет заебись. Переваренная мягкая пища, вода, тепло окружающее меня со всех сторон. Что еще надо для комфортной жизни? Тут мы и поселимся.
Странно, то ли началась деградация, то ли еще чего, но я начинаю думать как примитивный организм. Но бля, тут так комфортно, что я просто готов визжать от радости! Тут действительно так комфорта, что на ум приходит красивый рекламный слоган: Комфортно и сухо и толстый-толстый слой шоколада, вот и всё, что для жизни мне надо! Конечно, здесь далеко не сухо, скорее влажно и душно, как в тесном подвале. И этот запах…
Смрад пронизывает мои органы осязания, возвращая мой разум в детство, где мы две недели прятались в подвале, не выходя на свет. Две недели тело дяди Пети медленно гнило в углу на грязном матрасе. Его жена — тётя Валя — не подпускала никого к мужу, кто пытался его вытащить наружу, но даже когда женщины смогли силком оттащить её в сторону — вход в подвал завалило и все осознали свою обречённость.
Первую неделю еще было терпимо, а вот на вторую начался сущий ад. Запах пота смешивался с запахом гнили и фекалий, и мне казалось, что кто-то запихивает мне в глотку два пальца, пытаясь там что-то нащупать. Собрав все скисшие овощи, мы обложили тело дяди Пети с головы до ног, пытаясь хоть как-то заглушить запах. Помогло. На время. Наваленное на тело бельё пропиталось соком трупного перегноя и дало течь. Струйка кислого сока быстро приближалась к жилой части подвала, и кто знает, чем всё закончилось бы, не откопай нас жильцы соседних домов. В последние дни многие уже не замечали блевотного запаха. И когда вышли наружу — тоже ничего не замечали, даже дуновение свежего ветерка. Запаха горячей еды. Чтобы не травмировать организм, мозг отключил обоняние, и эта особенность всех нас устроила.
Вот и сейчас, особенность моего существования меня более чем устраивает. Мне нравиться! А больше всего, меня привлекает горячий шоколад, окутавший меня со всех сторон. Я углубляюсь в него и начинаю жрать. Присасываюсь как пиявка и начинаю сосать соки, предназначенные для птицы. Не переживай, пернатая, я не жадный — оставлю тебе чуть-чуть.
С хвоста капает на стенки кишок.
Я уже привык к ускорению, и уже понимаю, что птица где-то уселась. Сидит себе спокойно и смотрит с издевкой на детей, упустивших вкусняшку прямо из-под носа.
Когда я жру, внутри моей головы просыпается необузданное желание, объяснить которое я не могу, но оно сравнимо с тем, что я испытывал на той сухой палке. Может действительно — так работает инстинкт самосохранения? Мне хочется двигаться, тереться… тереться… тереться…
Тереться и жрать.
И я трусь.
И жру.
Трусь о касающуюся меня слизистую, о мягкий шоколад, обдающий меня теплом. Извиваюсь и трусь. Ага… отлично… да-да… ох как хорошо… ТРИСЬ! Ооооо… пошла волна! Моё тело изрыгает скользкую слизь во все стороны, заполняя пустоты в кишках птицы. Она сочиться из моих узких отверстий, покрывая меня тонкой плёнкой, защищающей меня от агрессивной среды организма, в котором я поселился. Откуда я это знаю?
Почувствовал…
ЖРАТЬ!
Белая вспышка больно обжигает мозг, практически отключая моё сознание!
Бац, и еще одна вспышка. Мне становится дурно. Начинает тошнить.
Да что происходит?!
Вспышка. На секунду в мозгу всплывает картинка густого зелёного леса.
Вспышка, и я вижу колышущуюся листву перед своим носом. Носом? Нет, скорее, это похоже на… Клюв?
ЖРАТЬ!
Да что, мать его, происходит?!
Вспышка, и я начинаю чувствовать. Слышу запах. Запах зелени и наисвежайшего воздуха, несущего различные нотки окружающей среды.
Происходящее чем-то напоминает выход из наркоза. Ты открываешь глаза, медленно хлопаешь веками, видишь свет и сразу же пробуешь пошевелить руками, затем кончиками пальцев, которые тебе чуть не оторвало разорвавшейся рядом гранатой. Ты их чувствуешь. Шевелишь и улыбаешься. Шевелишь и видишь, как чёрные крылья вытягиваются из твоих плеч с обеих сторон.
Какого хера? Пробую помахать — и, мать их, машется! Они машут! Ядрён батон! Болт мне в клоаку закрути!
Я, мать вашу, машу крыльями! Оп-оп… Вдох-выдох.
— К-а-а-а-а-р!
Ёпты, это я сказал?
— К-а-а-а-а-р!
Я!
А зрение у меня — это полный пиздец! Я вижу всё. На одной стороне крыла я вижу, как ветер шевелит листьями, а на другой — зелёную гусеницу, ползущую в узенькой прожилке древесной коры.
ЖРАТЬ!
ДА БЛЯТЬ! Бьёт по голове тяжёлым молотом. Хорошо-хорошо, жрать так жрать.
Ноги? А что у меня там?
Опускаю голову и бью себя клювом по мягкой груди, покрытой чёрными, переливающимися на солнце стальным отливом перьями. Больно, блин. И ничего не видно. Я как толстяк, не видящий своих причиндалов, но он хотя бы может их потрогать, а что я могу сделать своими перьями? Лишь пощекотать себя…
Поворачиваю голову в бок. Хлопаю глазёнками, пытаясь сфокусироваться на ветке, на которой сижу. Картинка становится чётче. Опускаю глаза ниже, и вот они — тёмно-синие, покрытые грубой кожей как у динозавра, лапища, с длиннющими когтями. Опаньки, а на этой лапе не хватает одного пальца! И на второй тоже одного нет! Что за херня!
ЖРАТЬ!
Да-да, где наш маленький друг? Ага, попался!
Нацеливаюсь на гусеницу и начинаю медленно к ней семенить. Крыльями помогаю себе держать равновесие, но чувствую, что могу сделать только хуже, в конце концов, я не цирковой акробат, балансирующий на канате. В памяти всплывают фрагменты из научных программ про животных, где ведущий Дроздов протягивал мне невидимую руку и отводил меня в невероятный мир, в котором птицы при помощи одного прыжка могли приблизиться к добыче, и клювом, словно ножом, пронзить тушку или схватить насекомое, прятавшееся в коре дерева.
Попробуем.
Я отталкиваюсь от ветки. Взмываю в воздух. И срываюсь, улетая нахуй к земле.
Бьюсь о ветку, затем еще об одну. Больно… еще ветка… снова больно… Но при всём при том, ощущения падения нет. Как будто шагаю себе по дороге, не боясь, что меня к херам сметёт машина; всё легко, в любой момент я могу сойти на обочину. И схожу.
Я тупо вскидываю крылья и начинаю ими махать, вопя во всю глотку:
— К-а-а-а-а-р!
Плюхаюсь на мягкую траву, никак себе не навредив. Везёт птицам! Пробую встать. Так, теперь надо пройтись, попробовать — как это! Поднимаю шершавую лапу без среднего пальца, как вдруг, в моё сознание вырывается седобородый Дроздов и орёт мне в лицо:
— Вороны не ходят! Они прыгают, тупая ты башка!
Ясно, спасибо! Но постой секунду, что ты делаешь в моей голове?
— Я — плод твоей больной фантазии, вызванный защитить тебя от собственного безумия, готового поглотить тебя с головой. Не каждый день выпадает возможно ощутить себя червячком, птицей… И вот этот список пока нужно притормозить. Понимаешь?
Ну, ты и пизданул, я нихуя не понял!
— Просто, прыгай, имбецил!
Делаю прыжок в бок. Вроде ничего сложного. Еще один прыжок. Терпимо, но мне кажется, что я похож на мартышку, только я не руками упираюсь в землю, а крыльями. Тупость! Почему ворону нельзя ходить? Кто сказал? Природа? Пошла она в жопу! Живём один раз…
Делаю шаг. Топ. Топ. Топаю как солдат на параде, и, вроде, всё получается. Ну и что он гонит — ворон может ходить, только это выглядит со стороны, словно я пьянствовал пару дней беспробудно. И ничего страшного, ноги дорогу домой найдут всегда! И крылья!
ЖРАТЬ!
Точно!
Вскинув огромные чёрные крылья, начинаю ими махать. Присаживаюсь. И вместе с взмахом крыльев отталкиваюсь. Взлетаю, и меня сразу же накрывает чувство контролируемого ускорения, которое нельзя сравнить с бегом, скорее подойдёт езда на мотоцикле, где ручкой газа ты можешь быстро ускориться, а ручкой тормоза — затормозить. И именно эта резкость ощущается с каждым взмахом крыльев.
Кайф.
Газ, тормоз.
Газ, тормоз.
Вернувшись на ту самую ветку, начинаю искать сочную зелёную закуску, блуждающую в трухлявых туннелях. Вращаю головой на 360 градусов: обалдеть, вот это обзор! Маленький глист, ты от меня не скроешься!
Вижу его! Засёк… Спрятался в коре, забился в узкую щёлку, и думает, что его никто не заметит! Ну уж нет, дружище, тут ты облажался по полной программе.
Подхожу… Протягиваю пальцы, пробуя достать червячка чёрными когтями, но возникает непреодолимая трудность в виду того, что на одной лапе у меня не хватает среднего пальца, а на другой — указательного. Пробую и так и сяк, и нихера не получается. Это как писать левой рукой заявление на отпуск перед бухгалтершей, считающей тебя немного умственно отсталым.
Тем временем, сочная гусеница манит меня как сокурсница!
Дроздов, где же ты! Ты мне так сейчас нужен… Как никогда раньше… я так хочу жрать… Помоги!
— Ну а хер тебе на что?
Он вернулся!
— Хер? — спрашиваю я, немного прихуев.
— Да, клюв!
— А-а-а-а! Клюв! А какой именно? Вроде, у меня их два.
— Один! — авторитетно заявляет Дроздов. — У ворон монокулярное зрение. Закрой один глаз, и осмотрись, не поворачивая головой.
Ох, ёпти! Вот это кайф…
Вижу край клюва, ствол дерева, даже ветку, на которой сижу. И самое главное, вижу червячка. Целюсь, как дротиком в дартсе. Бросок — мимо! Еще попытка. Это не так просто, как кажется. Открыв оба глаза, снова вижу два клюва: один слева, другой справа — напоминает прыщ, вскочивший на кончике носа, а вы всё никак к нему не привыкните. Но тут я вижу не просто прыщ. Я вижу стальную рельсу, тянущуюся до самого горизонта, и тем самым скрывая от меня долгожданную жрачку.
Возле червяка появилось пару отметин от моего клюва, и я уже мог примерно прикинуть, куда нужно бить. Поправка на неопытность — пару щелчков вправо, как на снайперском прицеле. И я бью. Промах!
Один щелчок влево — и я снова бью. И попадаю!
Хватаю мелкого засранца, зажав в клюве. Задираю голову, открываю ключ, и чувствую, как в глотку проваливается долгожданная пища. Глотаю целиком. Нет вкуса. Нет наслаждения. Я словно откусил кусок пустоты, и мне еще хочется! Мало! Стало только хуже…
Я ХОЧУ БОЛЬШЕ!
— К-а-а-а-а-р!
В приступе голодного безумия, я начинаю дергать головой, пытаясь хоть что-нибудь заметить. Смотрю влево. Смотрю вправо.
Вверх.
Вниз.
И замечаю ворона, похожего на меня как две капли воды: огромный и чёрный. Я смотрю на него. Он на меня. Мы крутим головами. Мы понимаем друг друга. Через какое-то время, он говорит:
— К-а-а-а-а-р!
И я ему отвечаю:
— К-а-а-а-а-р!
Мы замечаем голубя, подбирающего крупицы какого-то дерьма на выпученных корнях дуба, на котором сидит мой новый приятель. Ворон резко дёргает головой, а я, с пониманием, дергаю ему в ответ. Он говорит мне, что один не справится. Голубь увидит его, когда тот будет планировать с дуба, и улетит. Эти крысы очень быстрые и зоркие. Мы придумываем план: вместе мы спрыгнем на голубя, но полетим не на него, а рядом. Попробуем окружить, а когда он дёрнется — выбор у него будет не велик: или ко мне, или к приятелю.
Мы прыгаем. Проскочив сквозь ветки, я распускаю крылья. Мы быстро приближаемся, и я вижу, как голубь резко дёргается, взмахивает крыльями, и пытается дать дёру от меня.
Попался, голубчик. Взлетев на пару метров от земли, крыло голубя угодило в лапище моего приятеля: острые когти сжались как зубы волка, продырявив плоть насквозь. По инерции голубь дёрнулся в бок, замахал крыльями, выкидывая в воздух перья, но под весом ворона, рухнул на землю. Я быстро подлетел и ударом своего клюва проламываю его хрупкий череп. Приятель бьёт — и клювом попадает ему прямо в глаз.
Я бью в мясистую грудь. Еще удар. Тёплая кровь пачкает мой клюв, мои перья. Сейчас со стороны я напоминаю аиста марабу, чья голова постоянно покрыта множеством слоёв застывшей крови.
Еще удар, — и я вырываю кусок плоти вместе с лёгким, что смог ухватить. Запрокидываю голову. Тёплое мясо валится мне в глотку. Мой приятель делает тоже самое.
Мои костлявые губы хватают горячие кишки и выхватывают их наружу. Вырывают из тушки, брызгая кровью. Я пытаюсь их проглотить, но замечаю, что их конец у приятеля в клюве. Кишки как сочная макаронина, пропитанная томатным соусом, растянулась между двух изголодавшихся птиц. Мы словно на соревнованиях по перетягиванию каната, тянем на себя что есть силы, стараясь захапать кусок посочнее. Тянем и тянем. Тянем и тянем. Кишки рвутся, окропляя всё вокруг тёплой кровью. Капли попадают на зелёную траву, на жучков, решивших поживиться нашей добычей, на землю, вспаханную нашими черными лапами.
Но нам мало…
По очереди, мы продолжаем вонзать наши головы в растерзанное тело, наслаждаясь каждым ударом. Каждый удар успокаивает назойливый голос, сверлящий твой мозг тонким сверлом под названием — “жрать”.
Мы запрокидываем головы и бьём.
ЖРАТЬ!
Я жру…
ЖРАТЬ!
Я жру! ЖРУ! Но ему всё мало. Он не затихает! Не умолкает!
Заткнись! ПОЖАЛУЙСТА, ЗАТКНИСЬ!
От голубя уже ничего не осталось, а голос продолжает мне насаждать, пытаясь заставить меня вернуться к охоте.
С клюва капает на рыхлую землю.
И я возвращаюсь.