Затем он повел нас из леса — просто сделал знак подыматься и пошел прочь.
Шел он быстро, уверенно, так словно не боялся упасть в яму или какое-то озеро. Он будто знал весь лес наизусть, и мы едва поспевали за ним.
По поваленным стволам мы переходили овраги, мелкие речушки.
За все время пути он ни разу не обернулся, не полюбопытствовал — не тяжело ли нам, не отстали ли мы.
Но странное дело — если весь день мы часто просто продирались сквозь чащу, то теперь лесник вел нас тореной дорогой. Ветки расступались, на пути не встречалось особых колдобин или препятствий.
Наконец, мы вышли из леса, перешли поле. За ним на холме размещалась деревушка. Деревня была маленькая, — домов в шесть. Домишки были скромными, деревянными, в один этаж. Да и холм тот был невелик.
Ни в одном окне в деревне не горел огонь.
Я бы сказал, что дом лесника был с краю, ну так если в деревне полдюжины домов, как ни крути — не меньше четырех хат будет стоять на краю деревни.
Мы вошли в дом.
На столе стояла керосиновая лампа — электричества здесь, похоже никогда не водилось. Старик зажег огонь.
Тогда-то я и увидел его при свете.
Старик-лесник производил впечатление, будто высеченного из дерева. Причем для этой цели стамеску выбрали побольше да поплоше. Казалось, прислушайся еще немного и услышишь, как скрипят его суставы.
— Вам тут из Хмырова гостинец собрали. — отдала Василиса ему передачку.
Старик принял узелок и тут же развязал его. Внутри было две бутылки самогона, лесничий отставил их под лавку с видом крайне недовольным:
— За кого они меня держат, — пробормотал он.
Зато плиткам жевательного табака оказался рад, отложил и спички.
— Давайте-ка перекусим, — пробормотал он, вдруг смутившись, — да отдыхать… А то как-то нехорошо, не покормил, спать не уложил, а за подарки схватился. Я-то обычно, в это время сплю, да вышел на крыльцо, чтоб значит после чая… — лесник посмотрел на Василису и поперхнулся. — Ну да, так вот, вышел, гляжу дым над лесом. Так я бегом… Завтрева баньку вам истоплю.
Трапезничали молча. На завтрак снова был чай, хотя думаю, отвар какой-то травы, смахивающей на чай. Чтоб окончательно сбить запах, дед потчевал Василису полудюжиной видов варенья и тремя сортами меда.
— А ты чего не ешь, — обратился он ко мне.
— А я это… На диете.
— А это как?
— А я после заката не ем.
— А, ну ясен — корень, так бы и сказал, что постишься…
Только раз он спросил:
— Что вы тут делаете?
— По делу или так, заблудились.
— Вообще-то заблудились, но шли по делу…
Василиса, скорей всего хотела рассказать старику про клад, но тот не дал ей молвить слово:
— Ну по делу так по делу. Только ваше дело пущай до утра потерпит. Потому как в темноте никакое дело делать несподручно.
Затем уложил нас спать — Василисе место определил на кровати, меня положил на лавку возле окна, сам залез на печь.
Как водиться, долго не смыкали глаз, разговаривали, Лесник на сон грядущий рассказывал нам то ли сказки то ли чистую правду.
Прямо не разберешь.
— Речка, что мы переходили когда в деревню шли, еще две версты протекает и в болоте теряется. Там клюква, я вам доложу!.. Но токма вам луче туда не ходить. Потому как топь там хитрая — только прошел по твердому, а она, значит, хлоп и переползла… А еще на том болоте когда-то дракон жил.
В том болоте когда-то жил дракон…
Был он древний и трехголовый. Не дать не взять — Змей Горыныч из сказок.
Вообще-то его предки были самыми обыкновенными — двухголовыми. С них еще известного орла рисовали.
А предки их и того проще были — одноголовыми были.
Народец дракона, конечно, видел, но все больше издалека. А что видел — прописал в былинах. Ну а чего не видел — придумал и тоже прописал. К примеру, решили, что трехглавый дракон в три раза страшней одноголового. А другие былинщики и вовсе заврались — и про шестиголовых спели, и про двенадцатиголовых. И даже про змеев о двух дюжинах голов. Только враки это все. Ну сами посудите — что это за дракон такой получится, больше на ежа похож будет.
Только дракон был незлобив — только в порядке самообороны съел одного богатыря, трех красноармейцев и двух партизан. И все…
Мало того, этот дракон, так же именуемый Змеем Горынычем, был незлобив, застенчив и нерешителен.
И хотя желудок один, но у всех трех голов свои интересы. Одной голове спать хочется, другой, скажем — пошалить, человеческим голосом с заблудившимся подорожним поговорить. Третьей хочется полетать над миром, поискать — а нет ли поблизости какой-то молодой незанятой драконихи, пусть и одноглавой. В случае чего — две головы и отвернуться могут…
Да мало ли…
Жизнь он прожил долгую и неспокойную.
Дружил с беглыми каторжанинами, раскольниками-староверами, возил волхвов в тайный град Китеж.
Последним его другом был геолог, человек, который не верил в драконов.
Вы можете себе это представить? И такое, оказывается, бывает!
Да, так вот… Геолог в него не верил, считал его плодом своего воображения, что не мешало дракону верить в человека, конкретно в этого и в человека как в абстрактную категорию.
Вот вы скажете — человека можно встретить на углу всех улиц, а драконов не бывает. Это почему же не бывает? Только потому что их не видели? Так вот Антарктиду, положим, много ваших друзей-знакомых видели? Может, это заговор, может и нету никакой Антарктиды, а что-то иное — Земля Санникова туда переплыла, Эльдорадо, или, положим, все тот же Китеж-град перелетел.
А драконы, позволю себе заметить, хоть и велики, но гораздо меньше Антарктиды.