Когда выросла же, оказалось, что знакомых много, а вот друзьями как-то обзавестись и забыла. Совершенно классическая история — юноши видели в ней человека близкого настолько, чтоб не ухаживать, но все же девчонку, с которой не пристало делиться своими тайнами и секретами. Еще меньше общего у нее было с подругами — она совсем на них не походила.
Василиса носила короткие стрижки, из одежды предпочитала свитера и джинсы. Одевала и другие брюки — но почти никогда платья или юбки.
Оказалось, она была правнучкой того самого профессора, с которым я когда-то был дружен, впрочем, думаю, прадед вряд ли что-то ей мог передать обо мне. Они разминулись лет на двадцать.
Обнаружилось это так — я следил за ней, и оказалось, что она живет в той же квартире, что и мой покойный друг.
Изначально я счел это чудовищным совпаденьем, но затем узнал, что они все же были родственниками, хотя уже далекими и даже с разными фамилиями.
Ну что же они были родственниками, и это многое отвечает — может, пройдет время и ученые найдут тот самый ген что отвечает за возможность видеть призраков и, кто знает — колдовать.
Больше всего я боялся, что она не придет на свое следующее дежурство. Она была в списке дежурных, но я опасался, что в ту ночь я видел ее в этих в стенах последний раз.
Конечно, она не могла всю свою жизнь провести на виду — когда-то бы она осталась одна и я бы вышел из любой стены.
Не явись она в ту пятницу — и я бы знал: она не хочет меня видеть.
Но она пришла — не обязательно, для того, чтоб увидеть меня, но все же у меня был шанс.
С ней был мальчишка — ее напарник. Я следил за ними из стены, ожидая своего времени. И оно наступило. Часа в два после полуночи паренька сморил сон — он взял ключи и ушел спать в оружейную.
Мы остались одни — два одиночества.
Я не вышел из стены, не стал смотреть ей в спину, пытаясь загипнотизировать. О нет, я слишком долго жил здесь, чтоб дремотная и хитрая Византия не въелась в мою кровь, не вошла в мою плоть. Я пошел в соседнюю аудиторию — там тоже стояли компьютеры, завязанные в сеть с компьютерами в кабинете Василисы.
Нажал две кнопки — включил компьютер. Дождался приглашения, ввел пароль и имя подсмотренные двумя днями раньше.
Сеть была замкнутой, и чтоб не бегать каждый раз из комнаты в комнату нашли программу, которая рассылала сообщения по сети.
Именно ее я и запустил.
Я размял пальцы и коснулся клавиш, набрал адрес.
Что-то родное и проснулось в моей душе. Я, кажется, не говорил что до войны я работал клоподавом. Иными словами — телеграфистом.
— Привет, — отбил я.
Я ожидал крика, шагов по лестнице. Но нет, в коридоре было тихо.
И ответ, появившийся на экране был для меня неожиданностью:
— Привет.
Вечная проблема — что сказать второй фразой при знакомстве. Какая сегодня погода? Да достаточно посмотреть в окно. Который час? Так часы висят на экране. Как пройти в библиотеку? А что делать, если ответит? Идти по указанному направлению? Спросить — кто ты? Но ведь я и так знал. Я неделю только то и делал, что лез в ее жизнь. Ну что же, сформулируем вопрос иначе:
— Кто я?
— Никто, — был ответ.
— Ну а кто говорит тогда с тобой? Неужели меня нет?
— Тебя нет, — согласилась она, — ты вирус в компьютере, ты — случайные помехи на линии.
— А может, я все же существую.
Я задумался, размял пальцы. Страдают ли призраки отложением солей? Вряд ли — но мои пальцы отвыкли от клавиатур. Хотя, о прогресс, клавиши телетайпов «Telefunken» и «Tesla», на которых мне приходилось работать, нажимались трудней.
Наконец, я придумал что ответить:
— Тогда зачем ты пришла?
Надо отметить, что набирала она гораздо быстрей меня. На то была еще одна веская причина — последний раз я печатал семьдесят лет назад на машинке с немецкой раскладкой. Здесь раскладка была другая. Но я знал — еще немного я и привыкну. Ведь я имперский клоподав — мой телеграфный адрес «parabellum»…
Пришел ответ:
— Посмотреть в глаза своему безумию.
— Отлично! — набрал я. — Я не стану отводить взгляд. Сама подойдешь, или мне зайти?
Я тут же отправил, даже не вникая в смыл написанного. И лишь когда сообщение было в пути, подумал: не стоило так расставлять акценты.
Но выбор сделан, камень брошен.
Я поднялся с места, по пандусу спустился на первый этаж аудитории, вышел в коридор.
Именно там мы и столкнулись.
В полутемном коридоре, который из-за своей ширины и длины именовался Бродвеем, мы сделали то, чем минутой раньше грозились друг другу — посмотрели один одному в глаза.
Я бежал, бежала и она. Мы вылетели — она из двери, я из стены и я просто проскочил через нее.
Мы остановились, обернулись, стали лицом к лицу, смотрели в глаза. И вот оно! Я видел свое отражение в ее зрачках. За моей спиной было метров триста коридора, но ее зрачки были маленькими — она смотрела на меня.
Я сделал полушаг назад и вправо. Она зеркально повторила мое движенье.
— Привет! — сказал я.
— Уже здоровались, — ответила она.
— Видишь, я существую и без проводов. Кто я?
Мы кружили, рассматривая друг друга, будто танцевали — каждый с собственной тенью.
— Ты легкое расстройство рассудка. Ты плод воображения.
— Чьего? Твоего? Или своего?