Люди сновали по помещению штаба, таская разные документы и свежие распечатки между притащенными из других комнат столами. Связисты переговаривались на повышенных тонах, то и дело нервно похлопывая ладонями по корпусам сбоивших раций. Николай Александрович с несколькими офицерами стоял над картой Смоленской губернии, разложенной на рабочем столе графа — достаточно большом, чтобы вместить пару-тройку квадратных метров бумаги — и о чём-то спорил с военными. Было непонятно, о чём речь — мешанина голосов размывала любые слова из центра кабинета. Что-то мне во всём этом не давало покоя…
Стоило мне попытаться сунуться за порог, как парочка дуболомов с автоматами преградила путь. Местные работники, пашущие на графа Булычева, себе бы такого не позволили. Николай Александрович постарался, чтобы меня знало в лицо как можно большее количество его подчинённых.
— Стой! Дальше нельзя, — грозно посмотрел на меня сжимающий автомат солдат. На чёрной повязке, что была повязана у него на плече, так же как и у его товарища, были всего две белых буквы: «ВП». Военная полиция, значит. Что-то такое я видел ещё в прошлой жизни в разных репортажах.
— Мне можно, у меня доклад для Его Сиятельства, — никакого доклада, разумеется, не было. Мне была нужна хоть какая-то причина, лишь бы пропустили. Я не сомневался в том, что граф уже был в курсе, что я доставил Анастасию Николаевну. Слишком важное дело, чтобы ему о таком не доложили.
— Имя-фамилия-звание?
— Ронин Иван Андреевич. Зять Его Сиятельства, — пока ещё не совсем, но этим ребятам об этом знать вовсе не обязательно. Мне поверили на слово — раз уж я до самого штаба дошёл, то точно не случайный человек. Пусть и не сразу:
— Выглядите не очень, как для зятя Его Сиятельства, — вступил в разговор второй из военных полицейских.
— Разумеется, я только что атаку отражал. Да и вы не как на параде выглядите, если честно, — немного поддел я солдат. Те в ответ переглянулись.
— Пропустим?
— Да, пожалуй, — поморщился первый и отошёл в сторону, кивнув головой в сторону прохода. За ним отошёл и второй.
— Вот и хорошо, — я кивнул излишне бдительным военным и пошёл прямиком к Николаю Александровичу. Наверное, без опоры на стену у меня получалась смешная походка. Жаль, бросить на себя взгляд со стороны нельзя. Ноги в стороны дёргались практически непроизвольно.
Запах в штабе стоял премерзейший. В любую свободную минуту практически каждый из офицеров — но не солдат, что любопытно — принимался смолить, заполняя дымом всю комнату. А выйти на балкон они не могли — вдруг понадобятся, или же резко изменится ситуация? Ничем иным я объяснить повисший смог не мог. И как граф Булычев всё это терпит? Хоть бы окна открыли… А, точно. На улице вонь ещё хуже, да и вреднее в разы. Но всё равно это не повод так поганить воздух!
Николай Александрович заметил меня ещё у входа, но прерывать что-то рассказывающего ему майора не торопился. Нет до меня дела, или в обиде на то, что я выручил княжну, рискуя своей жизнью? Но когда я доплёлся до его стола, меня всё же поприветствовали:
— Ваня, с возвращением. Слышал, Анастасия Николаевна немного пострадала? — граф стоял немного нахмурившись.
— Немного, вы правы, — и к чему вообще говорить о состоянии княжны здесь и сейчас? Чтобы как можно больше народа узнало, что Её Высочество теперь с нами? Это как-то бессмысленно, учитывая недавнее нежелание самого Булычева её спасать. Пусть и не надеется на то, что я об этом забыл.
— Ты как раз вовремя, у нас возникли проблемы с демонами.
— Да, я в курсе. И даже уже разобрался с теми гигантами, между прочим.
— Какими гигантами? — посмотрел на меня Николай Александрович исподлобья. Так, я справился с проблемой ещё до того, как ему доложили, или что?
— Которые пришли вместе с последней волной демонов, Ваше Сиятельство.
— А, ты про это. Это не проблемы, так, ерунда, — ничего себе ерунда! Их танковые снаряды не брали, между прочим. Но только я хотел высказать своё возмущение, как граф Булычев пояснил свои слова: — Демоны теперь идут не волнами, а сплошным потоком. И началось это тогда, когда рядом с вихрем, что у Лопатинского сада, разгорелся сильный огонь. Куда сильнее, чем от пожаров.
Николай Александрович потянулся к стопке бумаг, что лежала на краю карты, и выудил несколько фотографий. На них виднелись с высоты птичьего полёта руины того самого парка, где я не так давно бегал вместе с Ако.
Сакуры и все прочие деревья обгорели и превратились в своеобразные, но безусловно удобные для демонов виселицы. Куча народа висела на чёрных ветках — не на верёвках, а наколотыми на заострённые ветки, словно на зубочистки. Одно тело за другим — мужчины, женщины, дети, старики. Все, кому не повезло оказаться рядом с огненным вихрем в момент начала вторжения. Вокруг деревьев тоже хватало ужасов. Нанизанные на колья головы, расчленённые тела, чьи внутренности использовались как гирлянды. Я такого насмотрелся за тысячелетия войны против чёртовых хозяев Преисподней, сильно шокирован не был. Но всё равно в груди было неприятное ощущение, на грани с тошнотой.
А в центре всего, на площадке, совсем недалеко от Мостика вздохов стояла чаша, полная ярчайшего пламени. Прямо из огня выходили один за другим демоны, что были убиты в недавних атаках и переродились. И не в Аду, а в нашем мире.
Земля начала уходить из-под ног. То ли всё ещё отравление ядовитыми парами, витавшими в воздухе, то ли накатила слабость от воспоминаний о штурме зала с точно такой же чашей.
— Чаша Бездны…
В голове прорезалось ещё одно воспоминание. На этот раз о тех летающих глазах, что стреляли огненными лучами. Хранители пламени Бездны. Они зорко следили за тем, чтобы это пламя никогда не угасало, и убивали всякого, кто мог бы попытаться разрушить чашу. Страшно представить, какие ещё важные сведения не всплыли в моей памяти…
— Что за чаша Бездны, Ваня? В чём её смысл? — положил граф Булычев руку мне на плечо и, прижав поближе к себе, спросил меня вполголоса: — Это какие-то особые врата для этих тварей, или что-то другое?
Я зажмурился, глубоко вдохнул, медленно выдохнул. Дурнота стала понемногу отходить. Так, что я теперь мог ответить на вопрос. Но говорить ли, в насколько глубокой заднице мы теперь оказались? Не начнётся ли паника у Николая Александровича и всех штабных офицеров от такой новости? Возможно, лучше будет мне умолчать обо всех подробностях, да разобраться самому, не втягивая простых людей в разрешение этой ситуации?.. Нет, замалчивать проблемы и не предоставлять полной картины тому, кто способен повлиять на ход всей войны — прямой путь к поражению! Я таких детских ошибок допускать не намерен.
— Знаете, Ваше Сиятельство. Эта чаша — очень нехороший знак для всех нас. Обычно погибшие демоны развоплощаются, и их души отправляются прямиком в Бездну. Но чаша Бездны — уловка, с помощью которой демоны обходят все уготованные им на дне Ада страдания. Они воплощаются вновь в пламени этой чаши, — глаза графа начали понемногу расширяться и ползти на лоб. И чем больше я ему рассказывал, тем больше смесь удивления и страха на лице Николая Александровича сменялась пасмурной тревожностью. Едва забегавшие глаза сощурились — не был бы он графом, если бы не сумел взять себя в руки. Отметив это, я понял, что паники теперь можно не опасаться, и продолжил: — Так что теперь все демоны, каких мы сумеем прикончить, будут возрождаться сразу же, на Земле. Такой вот у этой чаши смысл. И, насколько я знаю, на каждом кругу Ада всего по одной такой чаше.
На некоторых кругах, правда, чаш Бездны не было вовсе. Мы все решили, что эти важные и могущественные артефакты просто-напросто успевали спасти от неминуемого разрушения, что принесли бы с собой мятежные души грешников. Уносили их всё дальше, в глубины Преисподней.
По спине пробежал холодок от мысли, сколько чаш будут ожидать нас на самом глубоком из кругов Ада. Удастся ли нам прорваться через нескончаемо возрождаемые орды демонов? Даже уничтожение одной-единственной далось нам крайне тяжело. А если чаш Бездны будет сразу восемь? Что тогда? Наступление неминуемо замедлится, а то и остановится навсегда. Для грешных душ это всё равно что поражение в Войне Воли.
Тем важнее уничтожить ту чашу, что принесли в этот мир. Победа сейчас может означать победу и в далёком будущем. Нельзя, чтобы демоны одержали верх. Хотя бы потому, что мы столько боролись — мы уже заслуживаем лучшего.
— Так что же это получается, Ваня? Если мы уничтожим эту странную чашу — то, получается, победим? — Николай Александрович хлопнул рукой об руку и потёр ладонями, словно бы уже предвкушая победу. Но вдруг дёрнулся вперёд и застыл, слово каменное изваяние.
Я резко обернулся и увидел одного из связистов за спиной графа. В руках у него был окровавленный нож. Я бросился вперёд, но было уже поздно. Нож успел вонзиться в спину Булычева ещё раз пять, прежде чем я сумел вклиниться между ним и предателем. Отточенным движением перехватил руки и выбил из них нож, после чего припечатал связиста лицом в пол.
По штабу волной разлилась тишина. Николай Александрович, лишь слабо повернув голову назад, рухнул на пол. Под его стремительно бледнеющим телом тут же образовалась лужа тёмной крови.
— Что вы стоите, идиоты?! Помогите ему! — военные, явно не ожидавшие предателя в своих рядах и оттого впавшие в лёгкий ступор, зашевелились. Самые сообразительные подбежали к графу и начали пытаться закрыть колотые раны. Но как на зло, прямо сейчас в штабе не оказалось ни единого целителя. Кроме…
Оглушив барахтающегося связиста ударом в шею, я бросился к Николаю Александровичу, надеясь хоть как-то сымпровизировать и компенсировать своё незнание силой. Но опоздал. Когда я оттолкнул предателя в сторону, граф уже был обречён истечь кровью. Вот же… слов не хватает. Даже если бы я умел, то помочь бы уже не смог.
Взгляд зацепился за болтающиеся на проводах наушники и микрофон от рации. Той, с которой и работал напавший связист. И тут же я понял, что именно мне не понравилось в тот момент, когда я зашёл в штаб. Переговоры по рациям. Их вообще не должно было быть из-за поставленных демонами помех. Не иначе как эти твари ослабили свой напор, да влезли в голову этому военному.
— Ведите сюда инквизитора! Он одержим! — ткнул я пальцем в того, кого посчитал поначалу предателем: — И отойти всем от раций, если не хотите разделить его участь!
Связист бешено вращал глазами, придавленный к полу. Подняться ему не давали сразу четверо здоровых мужиков, но барахтался он так, что тем едва удавалось справиться. Неестественная силища ничем не ограниченных мышц.
Я вновь посмотрел на Николая Александровича. Его глаза застыли навсегда. Ничего не оставалось, кроме как прикрыть их. И думать, что же делать дальше.