Мысли устремились в ином направлении. Отошли в сторону Реза-шах, Хакимульмульк, Исфагани... "Германская империя!..." Точно на карте простерлась она перед его внутренним взором от берегов Ла-Манша через Персидский залив до Индийского океана...
Но мечты его шли дальше: вот фон Вальтер от имени великой империи правит Ираном. Реза-шах, Хакимульмульк и прочие иранские сановники, почтительно склонив головы, покорно слушают его указания о новых арийских порядках в управлении провинции Ирана, а потом тихо, так тихо, как только что сделал это Махбуси, выходят из комнаты.
Телефонный звонок прервал его мысли. Говорил посол. Просил ускорить встречу с представителями иранского купечества.
Повесив трубку, фон Вальтер посмотрел на часы и вспомнил о предстоящей встрече с Хикматом Исфагани. Уже время! Позвонив, приказал подать машину. И, в последний раз взглянув на себя в овальное зеркало, вышел.
Хикмат Исфагани, учтиво улыбаясь, проводил Вальтера до самых дверей. Даже постоял у крыльца и поглядел ему вслед. Потом вернулся в кабинет и, согнав с лица улыбку, позвал служителя:
- Подай кальян и попроси ко мне господина Курд Ахмеда... Софи Иранпереста тоже.
Уже две недели, как Курд Ахмед, успешно завершив операции по отгрузке товара, вернулся из Басры. Каждое воскресенье он с нетерпением ожидал на складе Фридуна. Несколько раз порывался расспросить служащих склада, но из осторожности не делал этого.
Всевозможные предположения роились в голове Курд Ахмеда. Быть может, Фридун раскаялся, отступился, а то, что произошло на гумне, было лишь случайной вспышкой молодости?
Курд Ахмеду тяжелы были эти сомнения. Фридун нравился ему. Больше всего пугала Курд Ахмеда мысль о том, что он попал в руки полиции. Но в таком случае серхенг Сефаи должен был знать об этом и, конечно, не преминул бы сообщить все Хикмату Исфагани. Почему же тогда молчит его хозяин?
Эти мысли не покидали его все последние дни.
Когда Курд Ахмед вошел в кабинет Хикмата Исфагани, Софи Иранперест уже сидел там и угодливо улыбался.
Хикмат Исфагани принял Курд Ахмеда радушно, поинтересовался здоровьем:
- Вы неважно выглядите... Уж не больны ли?
Поблагодарив за внимание, Курд Ахмед задумался о причине столь любезного обращения с ним. Но Хикмат Исфагани уже начал беседу, стараясь придать ей сердечный характер.
- Я вас пригласил к себе, господа мои, чтобы попросить у вас помощи. Я попал в весьма затруднительное положение. - И Хикмат Исфагани продолжал все тем же мягким и даже несколько грустным тоном: - Мне надо либо отказаться от своих убеждений, либо потерпеть банкротство и превратиться в нищего. На первое я не могу пойти. Как может мужчина поступиться честью и совестью ради земных благ! Не дай бог! Не дай бог! Разве буду я тогда достоин папахи, которую ношу на голове?!
Нет! Нет! Но я боюсь не голода, а бесчестий. Разорись я, и мои противники - Бадр, Никпур, Манук Мартин и другие - растопчут мою честь, ославят мое доброе имя, сотрут с лица земли...
Что делать? Как быть? Посоветуйте мне!..
Курд Ахмед открыл было рот, чтобы сказать, что он ничего не понял из его речи, но Хикмат Исфагани продолжал:
- Дело в следующем, друзья мои! Только что господин фон Вальтер сообщил мне по секрету, что эти сукины дети - Бадр, Никпур и Манук Мартин - тайком сговорились с германскими и английскими торговыми представительствами скупать на рынке все виды импортных товаров: сахар, мануфактуру и прочее. Затем они назначат на все это цену, какая им вздумается. Одновременно они намереваются выбросить на рынок отечественные товары, предназначенные на вывоз, - шерсть, кожу, жиры, меха. Это сразу же обесценит их. Теперь вы понимаете, какая это бесчестная игра? Хотят без ножа народ зарезать.
- Этого нельзя допустить! - с жаром сказал Курд Ахмед, который ясно представил себе, в какую пучину бедствий ввергнет эта операция сотни тысяч крестьян, мелких торговцев, ремесленников и городскую бедноту. - Сейчас как раз у крестьян сезон продажи шерсти, кожи, мехов, и, конечно, если выбросить эти товары на рынок, цены на них неудержимо покатятся вниз, и тогда крестьянину не окупить и десятой доли своего труда. С другой стороны, скупка импортных товаров поведет к непомерному росту цен на них, и эта спекуляция особенно ударит по простому народу - прежде всего по крестьянству. Помещик, конечно, выколотит из крестьян все свои потери.
Хикмат Исфагани слушал Курд Ахмеда с закрытыми глазами, покуривая кальян.
- Все это так, братец! - со вздохом проговорил он. - У этих людей поистине нет ни совести, ни чести... Но что же нам делать?
- Тут долго думать не приходится! - взволнованно ответил Курд Ахмед. Разве мы обязаны поддерживать торговые операции только с немцами и англичанами? Разве нет у нас более мощного покупателя и продавца? значительно добавил он.
Хикмат Исфагани понял намек. Всплеснув руками, он быстро прошелся по комнате.
- Конечно, так! - заговорил он. - Вы имеете в виду нашего северного соседа? Какое мне дело до большевизма и социализма? Я же не идеи буду покупать у него! Я буду сбывать ему свой изюм, шерсть, кожу, а получать у него сахар, ситец, машины. Всему миру известно, что русский ситец, русский сахар ни с каким другим в сравнение не идут. Но нет! Наши господа хорошие не желают этого, не можем мы, говорят, торговать с большевиками!
Эти слова Хикмата Исфагани, намекавшие на срыв иранским правительством в 1938 году советско-иранского торгового договора, заставили Курд Ахмеда насторожиться.
- Но как же вы думаете поступить, сударь? - спросил он, окинув фигуру Хикмата Исфагани недоверчивым взглядом.
Хикмат Исфагани сел в кресло и снова взялся за кальян.
- Не знаю, милый мой, не знаю! - проговорил он, закрыв глаза. Посоветуйте, как быть? - И тут же добавил, не ожидая ответа: - Самое верное дело: бить врага его же оружием. Надо задержать на складе весь импортный товар, который вы отгрузили из Басры, и скупить весь подобный импортный товар у мелких и средних купцов. А запасы кожи, шерсти, мехов, жира выбросить на рынок.
Курд Ахмед хотел было возразить, но Хикмат Исфагани остановил его:
- Выслушайте до конца, сделайте одолжение! Я уже сказал, что совести своей ни за какие деньги не продам. Послушайте дальше. Когда эти господа барды и никпуры увидят, что мы тоже наводнили рынок отечественными товарами, они уже не оставят на своих складах ни одного золотника этих товаров и взамен будут лихорадочно закупать импортные. Вот тогда-то мы при поддержке нашего друга фон Вальтера приберем к рукам и выбросим на рынок импортных товаров в десять раз больше, чем запасено нашими конкурентами. Цены на импортные товары сразу упадут. И пусть покупает их бедный люд, крестьяне, неимущие, сколько их душе угодно. Далее мы закупим на рынке все наличные запасы сырья - кожи, шерсти, мехов и сдадим германскому торговому представительству, конечно, по прежнему курсу. Пусть крестьянин привозит на рынок всю свою продукцию, какая есть у него в хозяйстве. Так мы спасем от кризиса и крестьян и мелких торговцев, дадим им хорошенько заработать. Пусть знают тогда все, что есть люди, которые заботятся о народных нуждах!
Курд Ахмед вышел, напряженно соображая, какой оборот примет план хозяина на практике.
Хикмат Исфагани повернулся к Софи Иранпересту, который все это время сидел молча и только почтительно кивал головой.
- Ну! Что пялишь глаза, сударь? Ты, конечно, видишь, что я по капле отдаю всю кровь за благополучие народа? Ступай и напиши в своей газете хоть десятую долю того, что ты сейчас здесь услышал и увидел!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Сертиб Селими сидел в просторном кабинете с огромным, во всю стену, окном и просматривал последний номер газеты "Эттелаат". В газете были напечатаны позаимствованные из лондонской и парижской печати обширные материалы о московских переговорах. Писалось в них о составе делегаций английского и французского правительств, высказывались предположения о возможных результатах этих переговоров между тремя державами, причем подчеркивалась неизбежность безоговорочного принятия советским правительством предложений Англии и Франции. Центральным вопросом, который занимал всю печать, был вопрос о Польше: газеты утверждали, что Франция и Англия озабочены больше всего соблюдением государственных интересов Польши, защитой ее суверенитета и независимости.
Сертиб Селими хорошо понимал, почему так много и так громко говорят о "национальной независимости" и "государственной безопасности" Польши представители крупнейшего в мире колониального государства, угнетающего сотни миллионов людей во многих частях света.
Он встал и, швырнув газету на стоявший в углу столик, вышел на балкон.
Сертиб Селими казался сегодня более обычного расстроенным и грустным. Он пришел к убеждению, что после тебризских расследований ему невозможно оставаться в министерстве внутренних дел.
Вначале все члены комиссии, обсудив материалы о поведении Гамида Гамиди, пришли к единодушному решению - указать в своем акте действительные причины, побудившие этого во всех отношениях честного и искреннего человека выступить против политики правительства.
И на самом деле произвол и беззаконие помещиков и землевладельцев перешли все границы допустимого. Города переполнены безработными и нищими. Положение народа невыносимо. А ведь все, чего добивался Гамид Гамиди, - это провести необходимые меры к облегчению тягостной для народа жизни.
В этом духе сертиб Селими и собирался написать заключение комиссии, но в результате интриги серхенга Сефаи комиссия в полном составе была, неожиданно вызвана к министру внутренних дел.
Выслушав сообщение комиссии, министр сказал:
- Как бы его величество не подумал, что комиссия состоит из единомышленников Гамида Гамиди. Ступайте и еще раз подумайте над заключением! Правительство его величества не может ставить интересы крестьян выше интересов помещиков и крупных землевладельцев.
И вот все члены комиссии, за исключением Явера Азими, словно потеряв рассудок, стали в один голос утверждать, что Гамиди не более как бунтовщик и предатель родины. Когда же сертиб Селими попытался возражать, ему было заявлено, что он может написать особое мнение, а комиссия в целом даст только такое заключение.
Сертиб Селими оказался в безвыходном положении. Он был неспособен погубить честнейшего Гамиди. А написать особое мнение значило дать в руки серхенга новый материал, которым тот воспользуется при первом же удобном случае, чтобы окончательно его потопить.
Как же быть?
Сертиб Селими не находил ответа.
А тут еще эта история с германским советником. В министерстве внутренних дел было восемь немецких советников, они вмешивались в повседневную работу отделов, проверяли каждого работника, от начальника отдельного района до высшего чина администрации, требовали назначения на ответственные посты бесчестных, продажных людей.