Хикмат Исфагани, хорошо знавший подлинный смысл слова "приобрести", не мог сдержаться.
- Подлец ты этакий! Чего же ты мне голову морочил болтовней? Сразу так и сказал бы. Берите! Грабьте! Обдирайте!
Выпалив это, Исфагани выскочил вон, но, пройдя несколько шагов, остановился. Он понял, что негодованием и бранью мазандеранского имения не спасет, только даст лишний повод "дворцовой крысе" вооружить против себя шаха.
Он вернулся и, подавляя гнев, проговорил со смиренной улыбкой:
- И имущество наше и жизнь наша полностью принадлежит его величеству. Завтра же я пришлю формальный акт!..
И вихрем вылетел в дверь.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Международные события развивались бурно. Все новые и новые неожиданности приносили они миру. Разгоревшийся на территории Восточной Европы пожар, поглотив Польшу, стал, казалось, затихать. На самом же деле он только разгорался.
Правящие круги Англии, бросившие поляков в огонь и в трудную минуту предавшие и покинувшие их, теперь готовы были принести в жертву Францию. Казалось, они искали новую жертву, чтобы бросить ее в пасть ненасытному чудовищу. Увидев, что их планы, рассчитанные на то, чтобы натравить ненасытного демона на великий Советский Союз, провалились, они не прочь были отдать ему по частям всю Европу.
Перед лицом этих исторических испытаний трещал во всем швам государственный режим, который в течение пятнадцати лет поддерживался деспотией Реза-шаха и казался многим иранцам незыблемым и постоянным. В сознании общества постепенно рождалась и крепла мысль о возможности скорого крушения прогнившего строя. И только страх, порождаемый во всех кругах иранского общества все более откровенным и безудержным террором, несколько задерживал внешние проявления этой уверенности.
Хикмат Исфагани принадлежал к числу тех, кто желал уничтожения пехлевийского абсолютизма, но мысль, что это расшатает и основы того социального строя, на которых держался этот абсолютизм, приводила его в ужас.
Он чувствовал, что борьба против кровавого пехлевийского режима неизбежно примет форму социального возмущения, и инстинкт самосохранения толкал Хикмата не на борьбу с деспотизмом, а на всяческое сближение и поддержку Пехлеви. Он готов был смиренно переносить и унижения и обиды, готов был пожертвовать несколькими поместьями в пользу Пехлеви, нежели лишиться всех земель.
Убеждение это укреплялось в нем все сильнее и сильнее именно в последнее время. Размышляя о торжестве народного освободительного движения в Латвии, Литве и Эстонии, он приходил к выводу о необходимости всемерного укрепления деспотической власти Реза-шаха.
Брошюра "Работы, хлеба и свободы!" попала ему в руки в те самые дни, когда мировые события заставили его особенно встревожиться.
"Ах, черт возьми! - думал он. - Мы спим, а наводнение, оказывается, уже у наших дверей! Оно готово поглотить нас. Эти зловредные мысли, способные перевернуть вверх дном Иран, надо вырывать с корнем, выжигать раскаленным железом! Иного пути нет!.."
Он был еще во власти этих дум, когда к нему позвонил Хакимульмульк. Предупреждая министра двора, Исфагани сказал в трубку:
- Господин везир, докладываю твоей светлости, что у меня все готово. Ходатайствуйте перед его величеством, чтобы он не отказал в милости принять от меня ничтожный дар - мазандеранское поместье.
- Зачем такое беспокойство? Ты нас слишком обязываешь, господин Хикмат Исфагани, - схитрил Хакимульмульк. - Но сейчас вопрос идет о другом. Его величество имеет к тебе более важное поручение. Вчера я забыл передать тебе его.
"Интересно, что ему еще приглянулось!.." - мелькнуло в голове Хикмата Исфагани.
- Приказывай, мы - ничтожные рабы его величества, - проговорил он с внутренним волнением.
Когда Хакимульмульк рассказал о брошюре и передал поручение Реза-шаха о необходимости начать в печати кампанию против бунтарей, Хикмат Исфагани облегченно вздохнул.
- Что касается нас, будь спокоен! - проговорил он в ответ. - Напишем как надо. Быть может, уже сегодня выпустим экстренный выпуск. На этот счет не беспокойся.
Хикмат Исфагани едва успел опустить телефонную трубку и вызвать Софи Иранпереста, как доложили о прибытии мистера Гарольда.
Своего американского друга он встретил глубоким поклоном на лестнице.
- Вы осчастливили нас своим посещением, мистер Гарольд, Какая честь! Пожалуйте! Пожалуйте!
Мистер Гарольд привез Хикмату Исфагани приятные новости. Он сообщил, что из Америки выслана в его адрес партия машин, сахара и промышленных изделий и что предложенные им расценки на шерсть и сушеные фрукты американцами приняты.
- Наша страна щедра в торговле, - добавил мистер Гарольд. - Особенное благородство проявляет она в отношении таких нуждающихся в нашей помощи стран, как ваше отечество.
- Мы весьма благодарны, мистер Гарольд, - еще раз поклонившись, ответил Хикмат Исфагани. - Все наши надежды на будущее мы связываем с вашей страной. Такая слабая и бедная земля, как наша, не могла бы играть в прятки с нашими могущественными соседями, если бы не поддержка вашей великой страны.
- Не говорите со мной дипломатическим языком, господин Хикмат Исфагани, - улыбнулся мистер Гарольд. - Будем говорить прямо: не соседями, а соседом. Вас пугают Советы, не так ли?..
- Да благословит вас аллах, мистер Гарольд! Так оно и есть, если говорить прямо. От этой беды не спасешься ни бегством, ни переселением.
- Ни бежать, пи переселяться не надо. Надо стоять крепко и бороться. Видели эту бунтарскую брошюрку?
- Видел.
- Так действуйте и вы! Поднимайте крик на весь мир, на всю планету! Взывайте о помощи! Всюду трубите о том, что большевики хотят уничтожить маленькое, слабое, беззащитное государство! Вы дадите нам повод поспешить к вам на помощь.
Хикмат Исфагани, привыкший с одного слова понимать мистера Гарольда, поспешил с ответом:
- Мы сделаем все, что можем, мистер Гарольд, На первом же заседании меджлиса я выступлю с такой речью, что она потрясет всю страну, и весь народ поднимется на ноги. Я призову моих единоверцев к джихаду - священной войне: "Поднимитесь, о мусульмане, русские хотят осквернить нашу религию!" Я подниму зеленое знамя пророка! "Спасите нас, американские друзья, от безбожников - большевиков!.."
В этот момент в дверях показалась голова Софи Иранпереста. Увидев мистера Гарольда, Софи Иранперест хотел было скрыться, но Хикмат Исфагани окликнул его.
- Войди, войди! - презрительно сказал он. - Лучше послушай, что говорит наш друг: стоишь ли ты хлеба, который жрешь?
- На что намекает господин? - почтительно склонив голову, спросил Софи Иранперест.
- На что еще я могу намекать, жалкий человек? Ты не видишь этой книжонки? Не видишь, что она написана в советском посольстве? Слеп к тому, что Москва вмешивается в наши дела? А если видишь, как же можешь сидеть спокойно, точно набравши воды в рот. Ведь я трачу на газету целый мешок денег в месяц! Где же твои мысли? Где умные статьи?
Слушая своего господина, Софи Иранперест смиренно вытягивал шею и только моргал глазами и поддакивал.
Вмешательство в разговор мистера Гарольда спасло Софи Иранпереста от дальнейших попреков.
Посовещавшись, друзья пришли к единодушному мнению, что выпускать экстренный выпуск не стоит, так как это может вызвать кривотолки в обществе. Они сочли более целесообразным опубликовать в завтрашнем номере "Седа" специальную статью, где была бы разгромлена и брошюра и ее авторы.
Таким образом, Софи Иранперест временно был помилован. Когда он, смущенный и взмокший от пота, направился в свой кабинет, ему встретился Курд Ахмед.
- Опять господин разругал меня на чем свет стоит, - проговорил он сокрушенно, - вылил на меня целый ушат грязи.
Почувствовав, что Софи Иранперест стремится облегчить свое сердце, Курд Ахмед взял его под руку и потащил к себе.
- Здесь тысячи ушей и не место для подобных разговоров. Пойдем ко мне...
Войдя в кабинет, Курд Ахмед запер дверь на ключ и спросил:
- За что же хозяин так напал на тебя?
- Вся эта кампания затеяна американцами и англичанами. У наших господ на это не хватило бы ума! - проговорил Софи Иранперест, рассказав Курд Ахмеду о визите мистера Гарольда. Испугавшись собственных слов, он быстро оглянулся вокруг: - Сударь мой! Эти слова я говорю только вам, надеюсь, что все это останется между нами.