- А Фридуна... тоже не знаешь? - вдруг спросил серхенг с расстановкой.
Керимхана первую минуту будто поразили в самое сердце.
"Неужели выдали? - подумал он, и тотчас же перед его глазами встал всегда улыбающийся, умный, добрый Фридун. - Если даже его приведут сюда и поставят перед моими глазами, у меня будет один ответ: "Не знаю" - твердо решил Керимхан про себя.
- Нет, не знаю, - не моргнув глазом, ответил Керимхан серхенгу.
- Послушай, - тоном сочувствия начал серхенг. - Ведь ты напрасно губишь себя. Ты стараешься отрицать ясные как день вещи. А это что?
Серхенг показал Керимхану небольшую записную книжку, отобранную у него при обыске, и прочитал: "Повидать Фридуна".
- Рассказывай теперь, что это за Фридун? Кто он такой? "Ага, значит, никто ничего не рассказал! - подумал Керимхан с радостью. - Они не знают даже, кто он такой".
Серхенг настойчиво повторил вопрос.
- Не знаю я, - ответил Керимхан. - Мало ли на свете людей по имени Фридун...
Серхенг наотмашь ударил его по лицу.
- Увести! - приказал он жандармам.
Керимхана потащили в соседнюю комнату. Два здоровенных жандарма раздели его и стали бить резиновыми дубинками. Керимхан собрал последние силы и, приподнявшись, бросился на жандармов. Один из них ударил Керимхана дубинкой по голове. У Керимхана потемнело в глазах, голова закружилась, и он упал без памяти.
Придя в сознание, Керимхан увидел себя в той же сырой и темной камере.
"Что это?" - почувствовав острую боль в левом глазу, подумал он...
Он пытался приподнять веко, повернуть глазом. Тщетно. Тогда он догадался, что ему выбили глаз. Не выдержав невыносимой боли, он снова впал в беспамятство.
Придя в себя, Керимхан услышал какие-то голоса. Открывали дверь. Его приволокли в другую камеру, которая была просторнее; в ней стояли даже две койки.
Вскоре пришел врач и наложил на вытекший глаз повязку.
"Наверное, следствие кончено и теперь будет суд", - решил Керимхан.
В этой камере он провел день и еще ночь. На другой день дверь открылась, и, как шесть-семь лет тому назад, к нему в камеру втолкнули кого-то. Новый узник упал ничком и принялся тяжко стонать.
Керимхан сразу узнал Гусейна Махбуси. Тот, как бы не подозревая присутствия в камере другого узника, все еще стонал, не подымая головы от пола.
- Не ной! - проговорил Керимхан сухо. - Встань, садись на койку.
Махбуси на минуту притих. Потом пошевельнулся в полумраке. По-видимому, хотел подняться.
Керимхан взял его под руку и усадил на койку. Стоны Махбуси сменились плачущими вскриками.
- Осторожно, брат мой Керимхан, осторожно! Эти негодяи живого места не оставили на мне.
Керимхан ничего не ответил. Молчал и Махбуси. Казалось, в темной и немой камере они изучают друг друга.
Наконец это безмолвие стало угнетать обоих. Первым тяжелое молчание нарушил Гусейн Махбуси:
- Я рад, что мы в одной камере. Вместе и горе кажется легче.
Он снова всхлипнул. Керимхану даже стало жаль его. Слово, сказанное от всего сердца, поднимало человека в его глазах. В голосе Махбуси он уловил нотки искренности.
Не так же ли подавляло одиночество и его самого? Разве не счел бы и он за счастье иметь рядом с собой человека, да любое живое существо - собаку, кошку, даже крысу?
- Эх, Гусейн! - отозвался он на жалобы Махбуси. - Таких мучений, как в этот раз, я никогда не испытывал. И думаю, как выносливо тело человека! Тебя не искалечили?
- Дышать не могу. Сломали ребро. Но теперь мне лучше. Я думал - умру и избавлюсь навсегда от этой муки.
- Нет, Гусейн, не говори так. Человек никогда не должен желать и искать смерти. Смерть - это ничто, пустота... Жить, жить... Какой смысл желать того, что кладет конец всему? Даже человек, по горло утонувший в горестях и несчастьях, предпочитает жизнь смерти.
- Какое у тебя твердое сердце Керимхан! Но я, по правде говоря, желаю только скорой смерти.
- Не малодушничай! Все это пройдет. Темницы, в которых нас сегодня гноят, завтра будут снесены. Как знать, быть может, когда-нибудь на месте этой тюрьмы будет разбит сад. А вот здесь, где находится наша мрачная камера, вырастет розовый куст... Каждую весну будут на нем распускаться ароматные розы. И разве не вспомнят тогда нас будущие поколения? Наши Азады?.. Вспомнят! Непременно вспомнят! Но я верю, что и мы сами доживем до этого дня.
- Не верится. На этот раз нам не спастись от виселицы, Керимхан.
Минуту оба молчали. Потом Махбуси добавил:
- Для спасения у нас единственный путь.
- Какой? - живо спросил Керимхан. - Если для этого надо грызть землю, я готов на все.
- Братец мой Керимхан! Нам нет спасения. Мы погибнем. А тем путем, который сулит нам спасенье, мы, конечно, не пойдем. Ведь мне не раз предлагали: назови хотя бы одного из своих товарищей - получишь свободу. Меня били, истязали, но я ничего не сказал. Теперь я убедился, что и с тобой поступали так же. Сердце на части разрывается. Как ты думаешь, братец? Может... может, назвать одного, двух, чтобы избавиться от этих мучений...
- Как? - глухо спросил Керимхан, не веря своим ушам. Охая и стеная, Махбуси повторил свой вопрос.
Душу Керимхана вновь всколыхнули страшные сомнения: "А не я ли действительно виновен во всех наших несчастьях?"
Махбуси понял его молчание как признак колебания и нерешительности и стал смелее:
- Брат мой, я совершенно выбился из сил. Ты, я вижу, не в лучшем состоянии... Керимхан, друг, давай только скажем, где находится Фридун... Его, наверно, там уже нет. Но они оставят нас в покое. Подумай, у тебя жена, ребенок...
Эти слова, этот заискивающий, плаксивый голосок разрешили все сомнения Керимхана. Он быстро повернулся л, схватил сильными руками Махбуси за горло, подмял его под себя.
- Негодяй! Это ты нас предал! Теперь ты хочешь, чтобы и я предал своих товарищей?!
Внезапно дверь камеры распахнулась. Трое здоровенных тюремщиков набросились на Керимхана, вырвали Махбуси из его рук и еле живого унесли из камеры.
- Перевести его в прежнюю камеру! - приказал подошедший серхенг Сефаи.
И Керимхана опять водворили в камеру, которая напоминала поставленную стоймя могилу.
Теперь он не сомневался в том, кто был в действительности Гусейн Махбуси. Понял и всю непоправимость своей ошибки. И, прижавшись головой к мокрой стене, он зарыдал.