Однажды, горько плача, он рассказал своему хлебопеку о своем горе.
- Я хочу, к своим родителям, дядя!
Старик выслушал его и, по-видимому, пожалел.
- Ладно, малыш, ты работал честно, и я отправлю тебя в Ардебиль, сказал он мягко. - Дам тебе даже немного денег, и ты сам доберешься до своей деревни.
Не прошло и недели, как осуществилась мечта Аяза: пекарь посадил его в кабину шофера огромной красной машины. Она была переполнена людьми и нагружена багажом.
- Помоги ему в Ардебиле проехать в родную деревню, жалко парнишку, сказал пекарь шоферу, которого хорошо знал.
Этот старый хлебопек был первый добрый человек, которого встретил Аяз на все то время, что они с матерью вышли из родного дома. Вглядываясь в его старое лицо, чтобы навсегда запечатлеть его в своей памяти, Аяз невольно вспомнил об отце.
Черные тучи обволокли небо над Тегераном. Ветер, пригнавший их с Каспийского моря через Гилянские леса, к вечеру стих, и тучи, еще больше сгустившись, зловеще повисли над городом. Началась гроза. С каждой вспышкой молнии, точно огненным кинжалом прорезавшей небо, Сария сильнее прижимала Нияза к груди и в страхе шептала:
- Аллах разгневался на людей за их зло и хочет сжечь землю!
Она искренне верила, что гроза предостерегает людей от дурных поступков. Если люди забыли возвещенные пророками указания бога, то провидению ничего не осталось, как напомнить о себе людям через молнии и громы.
Но в то же время надо было защитить горевшее в жару тело сына от ливня и молнии.
Взявши Нияза за руку, она притаилась в укрытии возле базара.
- Ма-ма, хле-ба!, - плакал Нияз.
- Проклятье дню, в который ты явился на свет! - не выдержала Сария.
Мальчик, впервые услышавший от матери такие злые слова, зарыдал во весь голос. И это словно встряхнуло Сарию.
- Не плачь, дитя мое! - проговорила она, прижимая мальчика к груди и едва сдерживая рыдания. - Пойдем... Может, отыщем корку хлеба.
Гроза прошла, и Сария покинула укрытие. Пройдя по базару, она вдруг увидела мужчину, который опорожнял у канавы ведро. Это были обычно не употребляющиеся в пищу бараньи кишки.
Подождав, пока мужчина уйдет, Сария промыла в канаве выброшенные кишки и бережно завернула их в подол. На грязных улицах набрала она щепок и бумаги, взяла у какого-то лавочника, что грелся у жаровни, уголек и, уйдя в укромное место за базаром, развела небольшой костер. Нанизав кишки на тонкий прутик, она стала слегка поджаривать их.
- Ешь, сынок! - сказала она, подавая сыну. Соблазнившись запахом жареного мяса, Сария также проглотила несколько кусочков и сразу почувствовала себя бодрее. Но мысль об исчезновении Аяза и Гюльназ не переставала терзать ее. Эти мысли оставили ее только ночью, когда ей снились приятные сны: деревья, канун Новруз-байрама, семья готовится к светлому празднику весны, она моет рис для плова, Гюльназ жарит изюм на масле, а в стороне сидит старик Муса и посасывает чубук...
Наутро, к радости Сарии, горячее солнце залило все вокруг своим живительным светом.
Сария снова попыталась найти какую-нибудь работу. Она стремилась к этому прежде всего из-за Нияза. Мысль, что она может потерять мальчика, приводила ее в ужас. С его утратой оборвалась бы последняя нить, связывавшая ее с жизнью. После потери Гюльназ и Аяза она жила одной надеждой на Нияза и ни на шаг не отпускала его от себя, цепко держа за руку. Даже ночью, когда сон сковывал ее усталое лицо, она не выпускала его из своих объятий.
Но мальчик, которому только что исполнилось семь лет, не мог выдержать длившегося месяцами голода и холода. Нияз таял как свеча.
Жить дальше нищенством было невозможно. И Сария, собрав последние силы, отправилась на шелкомотальный завод. Первое, что бросилось ей в глаза на дворе завода, был большой навес шириной в два-три метра, тянувшийся во всю длину двора.
Под навесом работало до сотни женщин, которые, сидя за небольшими деревянными станками, приводили их в движение.
В глубине двора, где навес кончался, группа других женщин, засучив рукава до локтя, возилась около больших чанов, из которых поднимался пар, распространяя вокруг неприятный запах. Женщину кипятили коконы и мотали шелк.
Самой дерзкой мечтой Сарий было попасть в число этих женщин, работать, как они, и зарабатывать себе и сыну кусок хлеба. Еле волоча ноги, она подошла к стоявшей у чана смуглой женщине.
- Скажи, сестрица, где хозяин?
Смуглая женщина повернула к ней мокрое от пара лицо и, тяжело дыша, сердито огрызнулась:
- Почем я знаю, в какой он преисподней!
Застыв на месте, Сария уже раскаивалась, что обратилась к этой женщине. Такой ответ показался ей дурным предзнаменованием.
Но одна из работниц, девушка с голубыми глазами и пышными каштановыми волосами, подняла голову.
- Почему огрызаешься, Фатьма? У тебя ведь не денег просят? Спрашивают о хозяине, ты и отвечай. - Потом она повернулась к Сарии: - Хозяин в конторе, вон в том конце двора.
Сария поблагодарила и собралась уходить, но не сделала и двух шагов, как та же голубоглазая девушка догнала ее.
- Ты что, работы ищешь? - участливо спросила она.
- Да, дочка! Только бы на хлеб ребенку заработать!
- Если хозяин откажет, - зашептала она на ухо Сарии, - так повидай Гоар-ханум. Она добрая, поможет. Работает в конторе у хозяина. Она высокого роста, стройная, с черными глазами. Сразу узнаешь.
Растроганная участием незнакомой девушки, Сария улыбнулась ей:
- Какое у тебя доброе сердце, дочка! А как тебя звать? Лицо девушки озарилось улыбкой, но она не успела ответить, как грубый мужской голос крикнул:
- Не болтайся, Фируза! Иди на работу!
Это был начальник цеха, и Фируза поспешила к своему чану.
Направляясь к конторе, Сария обернулась, чтобы еще раз взглянуть на добрую девушку, но та уже склонилась над горячим чаном.
Сария шагнула в контору. Это была продолговатая комната, разделенная шелковой занавеской надвое. В первой половине были полки, на которых лежали куски желтого и белого шелка. Посреди комнаты стоял длинный узкий стол, заменявший прилавок.
За прилавком с аршином в руке стоял мужчина с длинным носом и глазами навыкате. Перед ним лежал кусок желтого шелка. Отложив аршин, он помял в пальцах шелковую материю и сказал стоявшему против него господину:
- Чем плохой шелк? Вы только поглядите, какая прочность! Десять лет носи, не износишь! Клянусь прахом пророка, материал мне самому дороже обходится.
- Не могу дать больше! - решительно сказал покупатель и двинулся к выходу, но хозяин остановил его.
- Да куда вы бежите! Гоар-ханум, - обернулся он к занавеске, принеси-ка господину стаканчик чаю.
Из-за занавески показалась высокая красивая женщина. Взглянув на нее, Сария нашла в ней все приметы, названные Фирузой.
- Подай господину стаканчик чаю! - с некоторой робостью в голосе сказал хозяин.
Гоар-ханум молча, ленивой походкой ушла за занавески. Хозяин вынужден был уступить покупателю: