"..Бурлит Дарон, омыты земли кровью, Стенанья, стоны, сталь и боль. Под сенью Древа и с перстом ДраконаВ багровом зареве небесномГрядет наш истинный Король…"Хроника Дарона, Том IV. Писанья Оракула.
Я очнулась, отплевывая грязь. Воспоминания отхлынули от вновь ожившего мозга так же быстро, как речные тугуны оставляют обглоданные кости жертвы. Странный горьковатый вкус во рту: лежу лицом в луже, похоже, несколько часов, может быть, дней. В воде отражается моё лицо, ощупываю тело, конечности, что ж, похоже всё на месте, пробовать меня болотница не стала.
Глубокий вдох, лёгкие жадно глотнули воздуха впервые за новое рождение. Это мгновение было прекрасно всякий раз, сколько бы ни пришлось пережить смертей. Голова звенит, как пустой котел, пытаюсь вспомнить что произошло, мозги соображают пока туговато. Отерла грязный циферблат, часы с календарем на запястье — обязательный атрибут азагуров гвардии, — показали вечер седьмого сентября. Я поднялась на ноги, мокрая земля покрыла всю переднюю часть тела густым слоем, попыталась отряхнуть — бесполезно. Впрочем, не так важно.
Это задание не было сложным, всего лишь болотная ведьма, если напрячь память, кажется, двенадцатая в моем списке. Тварь убила меня уже в третий раз, молодые особи очень шустрые. Со злости одернула магический ошейник контроля, гхусейманова железяка здорово отнимала силы.
Рядом, втоптанный в грязь, отыскался мой клинок. Одурманенная кровью, неопытная низшая не догадалась спрятать ни оружие, ни затащить меня в какую-нибудь дыру, из которой бы я выбиралась подольше. А значит, уже проиграла. Ведь марафон всегда был за азагурами. И она тоже это знала, даже побоявшись меня есть. Отыскала лоскут кожи, надо срочно привести меч в порядок, это важное правило за пятнадцать лет в гвардии въедается в натуру.
Стоит сказать, работа в отряде зачистки неплохая, вершить суд приятно. Поначалу, конечно, были сомнения: я пыталась ровнять гонимых тварей с азагурами, но они не были равны моему народу. Караемые — низшие магические существа, часто плотоядные и оттого состоящие в списке отлова короля. Азагуры высшие. И хоть мы не обладаем магией, выглядим вполне обычно: две руки, две ноги, да голова, чтобы шлем носить и думать, кое-что у нас было особенным. От рождения, этого не имел ни один эльф, человек или маг Дарона — мы были бессмертны.
Выловила из потайного кармана тряпку, уткнувшись носом, втянула запах. Этот кусок детской пеленки пах молоком, человеческой кровью и слюной ведьмы. Запах не едкий, отдает тиной: тварь с болот молода, быть может этот крестьянский младенец и вовсе первый в кровавом списке. Что ж, как бы то ни было, её пора остановить.
Порыв ветра с осенней изморозью принёс запах болот и горечи. Безмозглые крестьяне жгли костры с полынью, это сбивало с толку только меня, но не болотницу. Запах детей она улавливала даже если ей вырезать нос, этот фокус нам показывали ещё на обучении в гвардии.
Я приникла к земле: вонь следа была отчетливой, крепкой, низшая топталась неподалеку. Втянув воздух ещё раз, определила направление и побежала, времени оставалось немного, ведьма кормилась давно. Через день после пропажи ребёнка в местном отделе стражи приняли заявление, день — и письмо в столице, еще сутки и меня выслали на задание. Три дня подряд тварь потрошила меня когтистыми лапами, а значит, теперь прошло шесть дней, и она очень голодна, а значит, слаба, и это мой шанс.
Впереди показались соломенные крыши деревенских домиков, бегу к ним, тварь тоже близко, я слышу её. Она тоже крутится неподалеку, её слюна капает на траву, невыносимо разит болотом.
— Именем второй королевской гвардии зачистки, требую немедленно выдать младенца для поимки болотной ведьмы! В случае сопротивления приказу я, служитель второй гвардии зачистки, приравняю отказ к помехе отлова и покараю виновных! — запыхавшись, крикнула я, ворвавшись на главную площадь поселка.
В мгновение ока прохожие замерли: даже в этой глухой провинции знали гвардию зачистки. Однако никто не спешил отдавать своё чадо на милость королевской армии. Люди затихли, молча уставившись на меня.
— Именем короля людского, правителя всего Аландиса, приказываю немедленно погасить костры и выдать мне ребёнка! — крикнула я, обнажая клинок. — Веду отсчёт. Десять, девять, восемь….
— Азагур, мы всё исполним, — вещал толстяк в самой чистой свитке.
Он сделал знак тощей женщине, что стояла неподалеку, побледнев, женщина в последней надежде взглянула на мужа, но тот даже не повернул голову в её сторону. Со слезами на глазах, она медленно протянула ценный сверток, в моих руках очутился спящий младенец.
— Костры, — напомнила я, принимая теплый конверт.
— Будет сделано, азагур. — Отозвался толстяк и в ту же минуту приказ был исполнен, я почувствовала, насколько легче стало дышать.
Направилась прочь из села: слишком много запахов сбивало с толку. За спиной рыдала женщина, та, что отдала ребёнка. Смертные были очень привязаны к детям, это меня немало удивило, когда впервые оказалась в Асестиме, столице Аландиса. Люди вообще меня удивляли: работящие, неуемные и суетливые. Они, не имея никаких преимуществ перед остальными обитателями Дарона, сумели построить славное королевство с мощным флотом и красивой столицей. Правда, других столиц я не видала, тем, кто отрабатывал родительский контракт, дальше границы заходить нельзя. Но в казарме, в те редкие часы, когда мы отдыхали от заданий, рассказывали, что краше только Светлый город, хотя стоило ли слушать тех, кто болтал про запретный город эльфов, я не знала.
Село отдалилось, я брела к опушке леса, ребенок спал, позволяя мне прислушиваться к звукам подлеска. Поравнявшись с первыми деревьями, уложила сверток с младенцем на траву, вытянула из пелёнок крохотную руку и надрезала. Ребенок закричал, зашевелился, людская кровь медным ароматом ворвалась в воздух, болотнице понравится. Я отбежала, легла на мокрую траву, укрывшись в подлеске. Оставалось немного подождать.
Но ждать пришлось долго, начинало темнеть, это плохо. Небо затянули тучи, порыв ветра на секунду пригнул кроны деревьев, полился дождь. Ребёнок закричал громче, возмущенно размахивая руками. Легкий шорох справа, я тихо поднялась, подбираясь поближе к приманке. Низшая рядом, болотная вонь нестерпимо бьёт в нос, тварь прячется, тоже чует меня, но она слишком голодна.
Пять, четыре, три… — в мгновение ока справа врывается облако черной пыли, скрывая собой существо, что её распространяет. В один рывок подбегаю к приманке, но болотница оказалась проворней. Облако настигает сверток, ребёнок истошно вопит, тварь вонзается в нежную плоть и в то же мгновение магия ведьмы ослабевает. Теперь я вижу голову.
Прыжок, размах и клинок вонзается в толстую шею со звоном и хрустом, плотная кожа не дает нанести поражение сразу. Низшая бросает еду, мгновенно из её рук вытянулись когти — вновь целит в живот, как и в прошлые три раза. Но только сейчас туман ей не поможет. Последний размах мы делаем одновременно: или я, или она.
Резкая боль обожгла живот, тварь всё же успела, но и мой клинок настиг раненную шею, безобразная получеловеческая голова глухо покатилась по земле. Колени подогнулись сами собой, мрак дери, жутко больно, когда потрошат кишки, уж лучше бы сразу голову. Зажав рукой борозды плоти, еле дошла до свертка, он всё еще шевелиться. Болотница успела хорошо его попробовать, рука разорвана, кровь заливает пелёнки.
«Как же больно», — проноситься в голове.
Делаю усилие, нащупываю в карманах порошок.
— Сейчас, не ори… — совсем мало, совсем.
Еще раз смотрю на сверток, затем на собственные кишки в руках. Похоже, умирать придется мучительно.
Золотой сверкающий порошок быстро впитывается в кожу, это всегда очень красиво. Ребенок перестает кричать, рана на его руке мгновенно затянулась, умеют же остроухие стряпать лекарства! Остатки зелья вытрясла на живот, жаль, что ничего не осталось.
— Тугуны проклятые! — ругаюсь я в пустоту.
Порошка всегда дают только на один раз и не важно, сколько придётся вытерпеть смертей за задание. Поднимаюсь на ноги, шатаясь, всё же подхожу к обезглавленной твари: пнуть её сапогом было приятно.
— Я, Вагарда Вэркус, служитель второй гвардии зачистки приговариваю тебя к смерти и все такое… — шепчу я, прихватывая живот.
«Порошок же почти ничего не стоит, мелочь! Людям-гвардейцам и даже вонючим оркам его выписывают запросто», — думала я, возвращаясь в деревню с младенцем.
Но королевское казначейство не желало тратить даже полсарта на контрактников-азагуров, хоть наши зачистки и приносят хорошие деньги, порошка давали порцию.
Боль выворачивает изнутри, в глазах темнеет, но ещё держусь — первый дом уже близко. Наконец, встаю на дощатое крыльцо и стучу в дверь. Всё-таки падаю.
***
– Она не спит! — босые ноги прошлепали по деревянному полу, дверь скрипнула, скрыв парочку крестьянских детей.
Голова гудела, раны ещё побаливали, значит, я переродилась совсем недавно. Подо мной была твердая лавка с колючим соломенным матрасом, несомненно, лучшее спальное место в деревенском доме. Меня умыли, переодели и укутали в жёсткое льняное одеяло. Дверь вновь скрипнула, лёгкие шаги, кто-то остановился рядом в нерешительности, пришлось открыть глаза:
— Простите моих детей, азагур, они слишком любопытны, — тощая женщина потупила взгляд, — и нас простите, мы вонзили вам в шею кинжал, когда вы упали на нашем пороге.
— Вы знаете, что сделали доброе дело, — голос показался чужим из-за хрипоты, всё же пронзать шею лучше подальше от связок.
— Могу ли я накормить вас? Муж заколол поросёнка, — услужливо предложила хозяйка дома и, взглянув на неё ещё раз, я узнала мать того самого кулька.
И хоть нежного молочного поросёнка хотелось до одури, я отказалась. Мясо в крестьянской семье — непозволительная роскошь.
Но проворная женщина всё равно тайком запихнула в мой походный мешок ломоть свежего хлеба и свиную ножку, сидя на телеге, я уплетала сладковатое мясо, с удовольствием облизывая липкие пальцы. Когда из столицы приехали, крестьяне вышли проводить меня всей деревней, махая напоследок так, будто мы знакомы целую вечность. И всего-то стоило вернуть ребенка целым, ох уж эти люди.
И хоть ошейник опять сменили с боевого на контрольный, и магическая сталь утяжеляла даже дыхание — было хорошо.