Общежитие стояло особняком, и хотя его стены были выкрашены в привычные для Тьярны тёплые цвета, выглядело оно неприветливо. Не то уплощенная крыша придавала ему неуютный вид, не то решётчатый забор, огораживающий территорию. Невысокое и вытянутое, с общим входом посередине, здание больше напоминало учебный корпус или филиал какого-нибудь института, чем жилой дом. Закрытые окна, пустые балконы и недвижимая тишина. Как мне и говорили, редкие странники задерживались здесь надолго.
Ворота были распахнуты, охранник, чья седая голова виднелась в окошке небольшой пристройки, похоже, клевал носом. Я стояла в шаге от тонкой линии, что отделяла территорию общежития от тротуара, и ждала, пока Юлиан достанет из багажника мои вещи. Он не спешил. Как будто надеялся, что я вдруг передумаю. Но я, пусть и не была твёрдо уверена в своём решении, точно не собиралась возвращаться в квартиру к Юлиану. И его уговоры ничуть меня не переубеждали, лишь портили настроение.
Наконец он прикатил к моим ногам чемодан и водрузил сверху увесистую сумку. Всё нажитое мной за три проведённых в Тьярне месяца. Довольно много для столь короткого срока. Но в то же время так мало, чтобы описать жизнь одного человека. Значило ли моё существование хоть что-нибудь для этого мира? Если здесь странники — люди без прошлого и будущего, задерживающиеся на этих землях лишь на какую-то пару лет, то в чём состоит их настоящая ценность?
Я мотнула головой, отгоняя мысли, и посмотрела на Юлиана.
— Ну, тут и распрощаемся.
— Может, проводить тебя хотя бы до дверей?
— Зачем? Это ведь ничего не изменит.
— Хотел помочь с вещами. Забыл, что тебе моя помощь не нужна.
Пристыдив меня, Юлиан, похоже, и сам пожалел о сказанном. Подмывало схватить чемодан, развернуться и уйти, не говоря больше ни слова, но я держалась. Не время было устраивать сцену.
— Хотя бы позвони, как обустроишься. То есть ты не обязана, конечно, но мне так будет спокойнее.
Я кивнула, отвела глаза. Повисла пауза. Никто из нас не решался попрощаться первым. И я, всё же не совладав с собой, просто сбежала: несмело взяла свои вещи и шагнула за ворота.
Ремень сумки больно давил на плечо, но я старалась не подавать виду. Должно быть, со стороны смешно было наблюдать, как я неуклюже плелась к дверям общежития, волоча за собой чемодан. Юлиан же, наверняка, смотрел с жалостью.
— Прости меня.
Остановившись, я обернулась — он потупился, шаркнул ногой. Словно нашкодивший ребёнок.
— Не извиняйся. В ссорах всегда виноваты двое.
— Знаю, но… если быть честным, я слишком многое скрывал от тебя.
По спине пробежала дрожь. Сжав кулаки, только бы не поддаться эмоциям, я тихо ответила:
— Я догадывалась.
Юлиан прикрыл глаза рукой. Не думала, что когда-нибудь увижу его исполненным такого сожаления.
— Можешь не рассказывать. Сейчас я всё равно не готова слушать.
— Боюсь, даже выслушав все причины до последней, ты всё равно никогда не простишь меня.
— Если так уверен, зачем просишь прощения?
— Потому что иначе себя я тоже никогда не прощу.
Каким бы раскаявшимся Юлиан ни выглядел, я не могла отделаться от мысли, что он пытается мной манипулировать. Мне хотелось подойти к нему, тронуть за плечо, улыбнуться сочувственно. Было противно от собственной слабости.
— Не хочешь отвечать сейчас — не отвечай, — сказал Юлиан. — Я буду ждать столько, сколько потребуется.
— А если я никогда не отвечу?
Он развёл руками.
— Значит так тому и быть. Я лишь надеюсь, что мы не расстаёмся навсегда.
Это «навсегда» ещё долго терзало меня. Сколько времени мы проведём порознь? Увидимся ли мы снова, и что будет с нами тогда? Расскажет ли Юлиан правду, и смогу ли я простить его?
А ведь мы так толком и не попрощались.
В холле меня встретил Кир и помог поднять вещи на третий этаж, где жили они с Петером. Мне выделили комнату по соседству. После спальни в мансарде она совсем не казалась мне тесной, разве что растений не хватало.
— Ну, располагайся, — сказал Кир. Он выглядел отстранённым и ещё более уставшим, чем обычно. — Если что, ты знаешь, где нас искать.
Развернувшись, он уже собирался уйти, но вдруг остановился и, смотря куда-то в глубь коридора, медленно добавил:
— Да, ужин сегодня за мной. Позову тебя, когда всё будет готово.
Его состояние вызывало беспокойство, однако, к своему стыду, я почувствовала облегчение от того, что он ничего не стал спрашивать про Юлиана.
Хотя в комнате было прохладно, я открыла окно. Отчего-то городской воздух пах иначе. И даже столь обыкновенная для меня тишина одиночества звучала совсем по-другому. Опустившись на кровать, долгие минуты я сидела неподвижно, стараясь не издавать ни шороха, и вслушивалась в незнакомые звуки, глухо доносившиеся с улицы, из-за стен и потолка. Я знала, что привыкну со временем. Такова человеческая природа — рано или поздно мы свыкаемся с любыми переменами, перестаём замечать их. Но всё равно грядущие дни и недели, что мне пришлось бы приспосабливаться к новой жизни, пугали меня. Казалось, я настолько поверила в собственную беспомощность, что уже не могла отпустить её.
Была лишь одна вещь, что придавала мне сил. Покопавшись в сумке, я вытащила на свет небольшой свёрток. Бережно развернула полотенце и провела пальцами по затёртому пластику. Бинокль. Тот самый, что я видела в своих воспоминаниях. Юлиан вручил мне его перед отъездом, не потрудившись объяснить, почему молчал о нём всё это время. Помимо ключей от дома бинокль был единственным, что я принесла в Тьярну из нашего мира. Какую же страшную тайну он хранил в себе?
Смотреть в окуляры было боязно. Что бы мне ни открылось в них, я сомневалась, что выдержу. Потому завернула бинокль обратно в полотенце и убрала поглубже в шкаф. Нечто навязывало мне это бережное отношение. И отчего-то я чувствовала: Тау здесь ни при чём. Слишком призрачным было его существование, тогда как приятная тяжесть бинокля, точно якорь, удерживала меня в реальности. Где бы эта настоящая реальность ни находилась.
Начался дождь. Крупные капли били по стеклу, и звуки их ударов больше походили на стук метаемых в окно бусин. Я представила, как эти бусины падают, отскакивают от асфальта и разлетаются в разные стороны. Кто будет собирать их потом? Я бы хотела. Но для начала мне не мешало собрать разбросанные вокруг частички самой себя. Вот только их бусины были слишком мелкими, и они, звеня по гладкому мраморному полу, укатывались бесконечно далеко, стоило лишь попробовать зацепить одну пальцами.
Я вздохнула, размяла плечи. И принялась распаковывать чемодан.
Франтишка суетилась у плиты. Она любила поболтать за готовкой, но в тот вечер молчала, лишь чрезмерно энергичными движениями разгоняя наполнившую кухню тоску. Петер ёрзал на стуле: то смотрел через плечо, словно хотел предложить помощь, но не решался и снова поворачивался лицом к столу, то опускал взгляд на беспокойные руки, то направлял его куда-то сквозь стены. Кир сидел, подперев голову, и его глаза, казалось, не видели ничего.
— Готово! — Франтишка хлопнула в ладоши и чуть ли не бросила сковороду в центр стола.
— Фани, зачем же так агрессивно? — испугался Петер.
— Агрессивно? Отнюдь, мне просто не терпится вас накормить.
Потянувшись к полке, Франтишка подцепила пару стаканов, но они вдруг выскользнули из её пальцев. Звон — и осколки разлетелись по полу. Петер вскочил и закрутился по кухне в поисках метлы. Франтишка тоже крутилась, но больше растерянно. Кир лишь посмотрел себе под ноги и с хрустом придавил один из осколков подошвой. Я поспешила помочь с уборкой.
— Ох, сегодня, наверное, не мой день, — вздыхала Франтишка. — В садике я тоже умудрилась стакан разбить.
Когда мы наконец прибрались и расселись за стол, она подала тарелки и приборы всем, кроме себя.
— Ты не будешь? — уточнила я.
— Нет-нет, поела на работе и до сих пор сыта.
Петер первым делом наполнил тарелку Кира, и тот, не дожидаясь нас, начал есть. Однако вдруг остановился и, дожёвывая, недоумённо смотрел на пустую вилку, после чего произнёс:
— Не посолено.
Глаза Франтишки округлились.
— Как? В самом деле?
— Да, — кивнула я, попробовав.
— Совсем без соли, — подтвердил Петер.
— Какой ужас! — Франтишка заслонила лицо руками. — Мне так стыдно! Простите, что я всё испортила!
— Ладно тебе, — лениво сказал Кир. Похоже, еда вывела его из состояния отрешённости. — У всех бывают осечки. Что мы, сами посолить не сможем?
— Всё равно мне очень стыдно, — поникла Фантишка, и успокаивать её дальше было бесполезно.
Затянувшуюся неловкую паузу прервал дверной звонок. Мы все оцепенели. Как после внезапного раската грома. Франтишка первой пришла в движение. Вскочила, что-то неразборчиво бормоча, засеменила в коридор. Остальные так и сидели в напряжённом ожидании.
К кухне приблизились неуверенные шаги, и озадаченная Франтишка показалась в дверном проёме.
— Там никого, но в почтовую щель бросили письмо. — Она махнула конвертом. — Неподписанное, запечатанное. Будем вскрывать?
— Позволь мне.
Франтишка вздрогнула, настолько тихо Мария возникла рядом. Получив конверт, она прощупала его и внимательно осмотрела со всех сторон.
— Обычное анонимное письмо, полагаю. Я открою, если никто не против.
Разорвав конверт и вытащив сложенный пополам лист, Мария пробежала текст глазами и произнесла:
— Можете ознакомиться, но эта работа не для нас.
Письмо пошло по рукам, и только у меня оно задержалось надолго. Я перечитывала строки снова и снова, но предложения разваливались и слова рассыпались по бумаге бессвязным крошевом. Лишь после пятого прочтения отдельные фразы начали обретать смысл.
— Не стоит так утруждаться, Марта, — сказала Мария. — Письмо было написано в отчаянии, и разбирать этот поток эмоций — только силы зря тратить.
— А мы совсем ничего не можем сделать? — спросила я. — Всё-таки человек пропал.
— Это не так, — холодно ответила Мария, отводя взгляд. — Каждый странник стоит на учёте. Если бы он действительно пропал, рыцари бы уже давно его искали. Однако они зарегистрировали факт его ухода по Приглашению. Здесь нечего оспаривать.
— Но эта девушка, — я потрясла письмом, — утверждает, что он бы ни за что не ушёл, ничего ей не сказав. Это на него не похоже. И он дал обещание не уходить без предупреждения.
— Можно подумать, эти их обещания что-то значат, — со злобой процедила Франтишка сквозь зубы. — Задурят голову и бросают, как наиграются. А нам потом мучиться.
— Я бы не была так категорична. — Мария погладила её по плечу. — Правда в том, что мы не знаем, как всё было на самом деле. Однако нам наверняка известно, что странник получил Приглашение и принял его. Конец истории. Теперь его уже не найти.
Вытянув письмо из моих пальцев, Мария поднялась в кабинет. Я же тупо уставилась на свои ладони, всё ещё ощущая кожей шероховатость бумаги, тонкие ложбинки букв. Чувство чего-то неправильного закопошилось в затылке.
— А ведь у нас уже бывали такие письма, кажется, — задумчиво протянул Петер. — Я имею в виду, про пропавших.
— Да, бывали. — Расстроенная тем, что мы потеряли всякий интерес к еде, Франтишка вяло убирала со стола. — В них всегда одно и то же. Слёзы, стенания, рыцари посылают, полиция тем более, а все разумные люди крутят пальцем у виска. И они правы, между прочим. Нечего убиваться по тому, кто не удосужился даже попрощаться.
— То есть все те исчезновения были одинаковыми? Никто не пропадал, а просто уходил без предупреждения?
— Чего ты к этому прицепилась, Марта? — громко звякнула посуда, брошенная Франтишкой в раковину. — Боже, да какая разница, что стало с этими… Чёрт! — Ударив по краю столешницы, она шумно втянула носом воздух. — Всё, довели вы меня этими разговорами. Довели, слышите? Достало! Сами себе готовьте, сами убирайте, и вообще, я сюда больше не приду, поняли? Пошло бы оно всё…
Словно захлебнувшись, Франтишка смолкла и бросилась прочь из кухни. Я хотела остановить её, но Кир придержал меня за рукав.
— Не надо. Пусть идёт.
Хлопнула входная дверь. Я осела на стул, упёрлась ладонями в колени. Они чуть дрожали. Тяжело встав, Кир шагнул к раковине, и зашумела полившаяся из крана вода. В звоне тарелок и приборов было что-то успокаивающее.
— Знаешь, — Петер заглянул мне в глаза, — Мария всегда говорила про эти письма то же, что сказала сегодня. Никто в агентстве не пытался разобраться, что там действительно случилось. К лучшему или к худшему, мы почти сразу забывали об этом. Но, если честно, первое такое письмо меня тоже долго беспокоило. Так что, может быть, и есть смысл попробовать что-то выяснить.
— А может быть, смыла нет, — глухо произнёс Кир. — Ну предположим, что человек пропал, и что тогда? Будете его искать? Вы хотя бы представляете себе, каково это? Сколько сил и времени это отнимает? В итоге вы же всё равно никого не найдёте. Только дадите кому-то ложную надежду.
— Откуда такая уверенность, что не найдём? — возмутился Петер.
Кир выключил воду и развернулся. Взгляд его был ледяным.
— Просто знаю.
В тот день мы разошлись раньше обычного. Разбежались, как от ещё не занявшегося огня, словно боялись обжечься, задохнуться невидимым дымом, словно хотели, чтобы этот пожар потушил кто-то другой. Кир скользнул мимо автомобиля, бросив, что немного прогуляется в одиночестве. Петер довёз меня до общежития, но, разволновавшись, поехал обратно. Я даже не пыталась представить, как он собирался искать Кира.
Сердце моё было не на месте.
А когда я ступила в холл, оно забилось в груди перепуганной птицей.
Рей. Я зажмурилась, потом ещё раз и ещё, но глаза меня не обманывали. Он стоял, перекинув форменную куртку через локоть, и обаятельно улыбался. Галстук его был ослаблен, верхняя пуговица рубашки — расстёгнута. Небрежно отведённые назад волосы будто растрепало ветром. Несомненно, Рей был очень привлекателен. И я не могла объяснить себе, почему один его вид наводил на меня такой страх.
— Выдохните, госпожа Овертон, — сказал он, подойдя на расстояние шага. Я опомнилась, отшатнулась. Он не сдержал смешок. — Не беспокойтесь, я прибыл сюда не для инспекции. Впрочем, если вы не откажете, я бы задал вам парочку вопросов.
— Какого рода вопросов?
Рей спрятал свободную руку в карман, качнулся на пятках, не отрывая от меня изучающего взгляда.
— Осторожность — ценное качество. В то же время, сейчас оно лишь выдаёт ваше недоверие. Я не желаю вам зла, госпожа Овертон, и никогда не желал. Если я был груб с вами, то позвольте мне загладить свою оплошность. Вы же знаете, это наш, рыцарский, долг — присматривать за странниками.
— И по-вашему, этого достаточно для доверия? — сердилась я, но старалась не повышать голос.
— Этого я не утверждал. Но не буду лукавить, меня тревожит ваше настороженное отношение. Насколько я могу судить, к Рут вы относитесь несколько иначе.
Меня бросило в озноб. Вспомнились наставления Марии, и я моментально пожалела о своей нескрываемой враждебности. «Держись перед рыцарями спокойно, не спорь и не возражай». В разговоре с Реем мне явно не стоило забывать об этом.
Со всей естественностью, какую могла изобразить, я выпрямила спину и провела пальцами по лбу, как бы смахивая усталость.
— Простите, тяжёлый день. Еле держу себя в руках. Значит, вам известно, что Рут встречалась со мной?
— Конечно. Как никак, она моя подчинённая. — Заметив удивление на моём лице, Рей усмехнулся. — Да-да, обычно все думают наоборот. Даже в штабе, как это ни прискорбно. Ну, довольно пустой болтовни. — Он снова шагнул ко мне и встал вполоборота. — Что вы решили? Ответите на мои вопросы?
Я было замялась, но быстро нашлась, что сказать:
— Вы, кажется, говорили, что приехали не за этим.
— Ах да, я перехватил Бертрана по дороге сюда. — В глазах Рея мелькнула досада. — Её высочество Лукия снова послала за вами. Я заверил её, что сам доставлю вас во дворец в целости и сохранности. Уж в этом удовольствии вы мне не откажете? А по дороге, может, и на вопросы ответите? Я не большой любитель ехать в тишине.
Отступать было некуда. Не успела я опомниться, как сидела в служебной машине, тёмно-синей, с рыцарскими эмблемами на боках. В салоне было стерильно чисто, сильно пахло синтетическим ароматизатором. Я зажала нос, но запах всё равно достигал меня, словно просачивался через кожу.
— Вы уж извините за это, — поморщился Рей, садясь за руль. — Тут всё пропиталось сигаретным дымом, спасибо предыдущему владельцу. Ничем не вывести, а другую машину мне не выдают. Приходится справляться так. Не переношу сигаретных запах.
Я понимающе кивнула и внутренне даже немного ему посочувствовала. Пускай Рей и Рут тесно взаимодействовали с королевской семьёй, это вовсе не значило, что они занимали высокие посты. Рыцари служат королям. Стоило ли удивляться?
Поначалу я ещё надеялась, что поездка пройдёт в молчании. Но не прошло и трёх минут, как Рей заговорил.
— Что ж, госпожа Овертон, не поделитесь со мной, почему вы так резко сменили место жительства?
— Это личное, — уклончиво ответила я.
— Повздорили с сожителем?
Для него подобный вопрос был сущим пустяком. Во мне же одновременно вспыхнули раздражение и болезненная печаль.
— Не отрицаете, но и не соглашаетесь. Боитесь? Или это личное личное?
— Я не на допросе и не хочу вдаваться в подробности.
— Имеете право. Спрошу иначе: что-то не устроило вас в конкретном месте или человеке, верно? Дело не в нашем мире в целом?
— Откуда такое предположение? — искренне изумилась я.
— Не все странники остаются довольны тем, как наш мир с ними обходится. Это может выражаться в частых или внезапных сменах жилья и работы. Поэтому на подобные случаи мы обращаем особое внимание. Даже если странники рано или поздно нас покинут, мы стараемся произвести наилучшее впечатление. Первое правило гостеприимства.
— Тьярна очень гостеприимный город, как по мне.
— В таком случае, могу ли я заключить, что вы довольны своей жизнью здесь?
— Вполне, — соврала я.
Рей неожиданно смолк. По выражение его лица сложно было угадать, сосредоточен ли он на дороге или на собственных мыслях. Скорее, так бы выглядел человек, не сосредоточенный ни на чём. Но я не позволяла себе расслабиться. Только не в присутствии рыцаря.
— Ответьте на ещё один вопрос, госпожа Овертон, — скучающе произнёс Рей. — Вы верите во Владыку?
— Вы имеете в виду… бога?
Он откинулся на спинку сиденья, расслабленно положил левую руку на руль, а правую запустил во внутренний карман пиджака.
— Богом его назвать сложно. Но всё же он своего рода прародитель всех странников. — Достав что-то из-за пазухи, Рей протянул мне сжатый кулак. — Возьмите. — Я подставила ладони, и в них упал круглый чёрный камешек, нанизанный на тонкий кожаный ремешок. — Узнаёте?
— Морион? — предположила я, рассматривая причудливую гравировку, напоминающую древние письмена.
— Именно, камень Владыки. Говорят, такие талисманы приносят удачу. Я думал отдать его вам, потому и спросил про веру.
Талисман был буроватым на просвет и источал странное, чуждое мне тепло. Однако нечто притягательное, магнетическое отбивало всякое желание его отпускать.
— Не знаю. Как и в любой другой религии, легенда о Владыке похожа на вымысел. Но тогда кто приводит нас сюда? Кто присылает Приглашения? Если существует какая-то закономерность, то этому должно быть разумное объяснение.
— Здесь наши мнения сходятся, — улыбнулся Рей, и я почти забыла, что каких-то полчаса назад замирала в страхе перед этой улыбкой. — Всё возможно объяснить рационально. Но пока нам не хватает базовых знаний. — Он оправил пиджак и застегнул верхнюю пуговицу рубашки. — Если хотите, оставьте талисман себе. Мне от него всё равно никакого прока.
— Получается, вы носили его с собой не из-за своей веры?
— Нет. Даже если бы я верил во Владыку, он бы всё равно не был моим богом. Я не странник, а обычный человек. И талисман вряд ли бы мне помог.
— Странники по сути тоже обычные люди.
— Сомневаюсь.
Остаток пути мы разговаривали ни о чём, как и полагается малознакомым людям. Я бросила талисман в сумку и переключилась на другие мысли. Меня ждала Лукия. И в моей голове очень вовремя появился вопрос, ответ на который, как мне казалось, она могла знать.
По сравнению с другими комнатами дворца у Лукии было намного теплее, даже жарко. И всё равно на её узкие плечи была накинута шерстяная шаль. Покрывавший голову платок был светло-бежевым, без узоров или рисунка. Слишком простым для принцессы.
В её комнате я чувствовала себя чужой. Пусть она и оказалась не такой роскошной, как я представляла, в самом воздухе витало что-то по-королевски величественное. А может, мне это чудилось лишь потому, что я знала, кому принадлежат эти покои.
Плотные шторы были задёрнуты, пряча ещё не потемневшее небо. От согревающего света янтарных ламп становилось только жарче. Но Лукия куталась в шаль, и я не решилась попросить приоткрыть форточку или принести холодной воды. Сняла кардиган и понадеялась, что привыкну.
Когда подали чай, Лукия приказала горничной не беспокоить нас и заперла за ней дверь.
— Зачем это? — с опаской спросила я.
— Меры предосторожности. Бертран будет охранять снаружи. Нам не нужны лишние уши.
— Мы ведь в королевском дворце. Разве здесь кто-то может нас подслушать?
Несколько раз звякнув о блюдце, Лукия поднесла чашку к губам и прихлебнула. Мои слова утонули в этих звуках.
— Бережёного бог бережёт, — сказа она.
— У вас тоже так говорят?
— Странники подарили нашему миру гораздо больше, чем ты можешь вообразить. Технологии, культура, социальный строй — вся наша история была написана с оглядкой на вашу. Мы как паразиты на теле вашей планеты.
— Почему сразу паразиты?
— Поверь, так оно и есть. Ты ещё многого о нас не знаешь.
— Но узнаю однажды?
— Выбор будет за тобой.
Я окончательно потеряла нить. Лукия будто бы играла со мной, танцевала на топком берегу, то вытягивая меня из мутной воды, то толкая обратно. Голова шла кругом. Чай встал поперёк горла.
— Дорогу осилит идущий, — довольно произнесла Лукия и снова отхлебнула из чашки.
А я поняла, что вот-вот сорвусь, если это продолжится. С меня было достаточно ещё в агентстве. Сколько должно произойти в один день, чтобы он кончился?
— Лукия, — я сцепила пальцы, едва удерживая контроль над голосом, — ты же не просто так позвала меня сегодня? Пожалуйста, скажи, чего ты хочешь. Иначе я уйду.
Её бледное лицо стало ещё бледнее. Она заметалась, не зная, куда деть руки, куда спрятать глаза. В итоге она просто закрыла лицо ладонями.
— Я опять это сделала, да? Опять увлеклась?
— Немного… хотя я не уверена, о чём ты.
— Проклятье. — Отняв руки от лица, Лукия смотрела в пол. — Что бы я ни делала, я остаюсь такой же, как они. Потому что поддаюсь их влиянию? Или потому что мы одной крови?
— Ты про своих сестёр?
— И про них тоже. — Она подняла потухший взгляд, шмыгнула носом. — Извини. Заставляю тебя терпеть мои заморочки. В самом деле, я позвала тебя не для этого.
С улицы донёсся собачий лай. Лукия вздрогнула, повернулась к окну, прислушалась. Вздохнула.
— Кати дрессирует собак, похоже.
В этих словах звучала несвойственная ей грусть. Исполненная смирения. Обычно с такой интонацией говорят, когда сдаются. Неужели Лукия?..
— Я хотела рассказать тебе про аварию. Точнее, про то, что было после.
Внутри меня туго натянулась струна. Совсем не та, которую прежде задевал Юлиан. И я как никогда ясно ощутила: в этот раз она точно лопнет. Если не сейчас, то позже. А значит сопротивляться не было смысла. Я смолчала, сдавила внутренний крик. Только бы струна выдержала этот удар.
— Мне немного страшно, — продолжила Лукия. — Открываться кому-то… Думаю, ты понимаешь. Но тебе я правда хочу показать. Поэтому, пожалуйста…
Не договорив, она потянула узел платка. Из-под него посыпался блестящий песок. И не успела я вдохнуть, как перед глазами что-то ослепительно засверкало. Лукия терпеливо ждала. Моргая и щурясь, я наконец осознала, что видела.
Её волосы были цвета аметиста. Коротко и грубо остриженные, точно неумелой детской рукой. Они и сияли как аметист, преломляя и отражая золотистый свет ламп. Я не могла оторвать от них взгляд, не могла сдвинуться с места.
— Шокирующее зрелище, да? — Лукия набросила платок на голову, чтобы приглушить сияние. — Дикая магия сделала это со мной. Только она на такое способна.
— Это… завораживает.
Лукия помрачнела.
— Лишь до тех пор, пока ты не узнаешь, какой ценой это мне досталось. — Она обхватила себя за плечи, как будто замёрзла. — Первые несколько дней были невыносимы. Меня била лихорадка. Глаза жгло, и они болели так, словно в них впивались сотни крошечных осколков. Я думала, что умру от этой боли. Думала, что больше никогда не смогу видеть. А потом всё прекратилось. Я проснулась, дрожа от холода. По подушке были раскиданы янтарные локоны. Я не сразу поняла, что они мои.
Мне стало тяжело смотреть на неё. Но не смотреть казалось нечестным.
— Тогда это ничуть не напугало меня и не огорчило. Я узнала, что была единственной выжившей. Что лишилась родителей и брата. Вот так просто, в мгновение ока моя жизнь рухнула. Вместе с моими планами, желаниями, надеждами. Поначалу я ненавидела себя за то, что выжила, что так легко отделалась. Но потом ко мне пришло осознание: раз я жива, значит ещё не всё потеряно. Наверное, это и придало мне сил. — Лукия кашлянула и плотнее закуталась в шаль. — Пару месяцев спустя мои волосы снова стали расти. Но они были другими. Поменяли цвет и засверкали, точно кристаллы. Совсем как мои глаза.
Лукия надломила прядь подлиннее — легко, как переламывают сухие травинки или тонкие карамельные леденцы, — сжала пальцы, разжала, и из её ладони высыпалась мелкая блестящая пыль. Точно так же крошились иголки багряных елей, погибших из-за дикой магии.
— Видишь? Чем дальше от корней, тем более они ломкие. Мне уже никогда не отрастить их до прежней длины. Впрочем, их нельзя никому показывать.
— Но мне ты показала… Почему?
Вместо ответа Лукия зашлась кашлем, её плечи мелко дрожали. Услышав стук, она тяжело поднялась и отперла дверь. В комнату заглянул Бертран.
— Кто-то идёт?
— Нет. Я просто начал беспокоиться. Как ты?
— Устала немного, только и всего. Уже довольно поздно.
— Лукия, у тебя жар. И ты не сказала? Мы бы отменили встречу, зачем же так себя изводить?
— Всё в порядке, правда. Мы уже закончили. Проводи Марту, ладно? Я тут справлюсь.
Она не сдержалась и снова кашлянула. Бертран посмотрел косо, но промолчал. Перевёл взгляд на меня. Смутившись, я заторопилась покинуть комнату. Как могла я не заметить самочувствия Лукии? От стыда кровь прилила к щекам, и голова закружилась от того, что я резко сорвалась с места. Но как бы мне ни хотелось поскорее уйти, стоило переступить порог, как ждавший своего часа вопрос пересёк сознание. Я замерла в нерешительности.
— Можно спросить кое-что напоследок?
— Конечно, — улыбнулась Лукия.
— Ты знаешь что-нибудь про пропавших странников? В рыцарских документах они значатся как ушедшие по Приглашению, но в действительности… есть вероятность, что они никуда не уходили. Я подумала, тебе может быть что-то известно.
— Пропавшие… — Она взволновано переглянулась с Бертраном. — Да, кое-что мне…
— Оставим этот разговор на потом, — оборвал Бертран. — Лукии нужно отдыхать.
Пусть и слегка, но я расстроилась, что не получила ответ. Конечно, с моей стороны было бы грубо мучать Лукию дальше. Однако я не могла знать наверняка, когда мы встретимся в следующий раз. Отчего-то я боялась, что это случится нескоро.
— Лучше тебе бросить это, Марта, — сказал Бертран, пока мы шли коридорами дворца.
— Бросить что?
— Я понимаю твоё любопытство, но, для твоего же блага, перестань копать в этом направлении. Неужели Мария не говорила, что вас это не касается?
— И что, если говорила? По-твоему, махнуть рукой и забыть будет правильно?
— Неправильно. Конечно, это неправильно. Но если ты продолжишь сейчас, — Бертран вдруг наклонился к моему уху и шепнул: — станешь ещё одной пропавшей.
По телу пробежала дрожь. Слова застряли в горле вместе с воздухом.
— Извини. — Бертран коснулся моей спины и подтолкнул вперёд. — Но иначе ты бы ни за что не остановилась, верно?
Я не помнила, как села в машину и как вышла у ворот общежития. Как поднялась на третий этаж и открыла дверь своей комнаты. Помнила только, как лопнула струна. Как больно её грубые концы хлестнули меня изнутри. Из глаз брызнули слёзы, ноги подкосились.
Как же много я плакала последнее время.
В моё окно смотрело холодное тёмное небо. Под его пристальным взглядом мне было особенно одиноко. И пусть. Свернувшись клубочком, я сдерживала плач, только бы его никто не услышал. Вовсе не потому, что я не хотела делить с кем-то свои слёзы. Нет, потому что другим хватало своих забот.
Думали ли они так же? Значило ли это, что мы сами создали своё одиночество?
Ответа не было.
Были лишь горячие слёзы.