Мария всегда вела себя так, будто ничего не происходило. Отстранённая, холодная, пугающе невозмутимая, в безупречно-белой блузке и строгой юбке, она только и делала, что работала. Реклама, общение с клиентами, финансовые вопросы — всё ложилось на её плечи, однако, казалось, ничуть их не отягощало. Мария управлялась с делами агентства легко, словно занимала пост директора уже лет десять, и это поражало. Пусть выглядела она максимум на тридцать, психологически ей было все пятьдесят, если не больше.
Во сколько бы я ни пришла в агентство, Мария уже была там, неизменно в своём кабинете, и продолжала работать после того, как все расходились по домам.
— А ты не знала? — удивилась Франтишка, когда я поделилась этим наблюдением. — Маричка живёт здесь. Видела всегда закрытую дверь на втором этаже? Там её спальня.
Я невольно посмотрела на потолок. Мы сидели на кухне, и из кабинета над нами не доносилось ни звука.
— Но организовывать агентство в своём доме… Зачем?
— Спроси Маричку. Она, может, и ответит, вот только ты всё равно ничего не поймёшь.
Разговор плавно перетёк в другое русло.
— Хорошо, наверное, иметь собственное жильё, — протянул Кир и многозначительно глянул на нас с Франтишкой.
— Ох, это точно, — кивнула она. — Хотя и в общаге было по-своему неплохо. Ну, типа романтика, тусуешься с другими странниками.
— Ага, если не сидишь безвылазно в комнате, — обратился Кир уже к Петеру.
— Не вижу проблемы, — отмахнулся тот.
— Точно, общага — это ведь тоже место сбора странников. Фани, почему ты раньше её не упомянула? — изумилась я.
— Ну, знаешь. Я думала, ты, как и все остальные, жила там хоть сколько-то. И вообще, это не лучшее место для знакомств, особенно если ты там не проживаешь. Всё-таки в общаге люди отдыхают. Да и потом, съезжают оттуда быстро, за малым исключением.
— А что, условия не очень?
— Да нет, вполне приличные, — ответил Кир, лениво помешивая кофе. — Комнаты просторные, с кухней, в коридорах чисто, и не шумит никто. Но хочется чего-то побольше, чем одна комната. Вот ты, Марта, в двухэтажной квартире живёшь?
— Угу.
— Она ведь большая, да?
— Совсем нет.
— Не скромничай, наверняка там много места.
— Нет же, она правда маленькая. Спальня под крышей, гостиная и крошечная кухня. И ремонт уже лет сто не делали.
Кир смотрел с недоумением.
— И чего тогда ты там живёшь?
Из-за Юлиана, и я прекрасно это знала. Он продолжал помогать мне и поддерживать меня, и без него свою жизнь здесь, в Тьярне, в этом мире, я представляла с трудом. Ещё пара месяцев, и денег на моём счёте было бы достаточно, чтобы мы могли перебраться в квартиру гораздо комфортнее. Однако подобная мысль ни разу не посещала меня. Было ли мне некомфортно в доме Юлиана? Отнюдь. Конечно, я не привыкла к протекающим трубам, вечным сквознякам и трескающейся штукатурке, и прежде мне не приходилось ютиться то на узкой кровати, то на табурете за кухонным столиком. Но Юлиан теперь ночевал в гостиной на промятом жёстком диване и не жаловался, хотя мог бы выселить меня в общежитие или заставить платить. И скромная спальня в мансарде, и кухня, едва вмещавшая двоих, были наполнены тем уютом, которого мне отчаянно недоставало. В этот дом хотелось возвращаться.
— Ты просто не понимаешь, Кир, — встряла Франтишка. — Это всё любовь. С милым рай и в шалаше.
— Причём здесь любовь? — вспыхнула я. — Говорила же, Юлиан просто мой друг.
— А мне кажется, ты просто боишься самой себе признаться.
— Вовсе нет. — Я почувствовала, как краснеют щёки, и поспешила сменить тему. — И вообще, если хочешь, почему не переедешь?
— Я бы с радостью, но… — Кир кивнул в сторону Петера.
— Жить и без того тяжело. Переезда я уж точно не выдержу, — отрезал он, всем своим видом показывая, что больше к этому разговору возвращаться не стоит.
Возникшие вопросы я решила оставить при себе.
Вечером того же дня, когда мы уже собирались расходиться, в дверь позвонили. Мы застыли в ожидании второго звонка, которого не последовало, и я вдруг поймала себя на мысли, что вообще-то нахожусь в агентстве, а не дома, и здесь не бывает непрошеных гостей. Я вопросительно посмотрела на Франтишку.
— Заказчиков мы сегодня не ждём, — ответила она. — А для нового клиента поздновато.
— Так-то у нас не установлены часы работы, — заметил Кир. — И Мария всегда на месте.
Она как раз спустилась со второго этажа и заглянула в кухню.
— Почему никто всё ещё не открыл дверь? Если мне не изменяет память, вы являетесь сотрудниками моего агентства, а в моём агентстве клиент — это высший приоритет. Ваша халатность скажется на вашей зарплате, имейте в виду.
Я устыдилась, но остальные, похоже, проигнорировали выговор.
Мария открыла дверь, и до наших ушей донеслось тявканье. Мы высыпали в прихожую. На пороге агентства стояла картонная коробка, а внутри неё, рядом с жухлым деревцем в горшке, сидел щенок. Дворняжка, полностью белый с единственным чёрным пятном вокруг левого глаза. Мы молча смотрели на него, пребывая в не меньшей растерянности, чем он сам.
— А с каких пор мы стали собачьим приютом? — нарушил молчание Кир, и щенок снова затявкал.
— Может, это чья-то шутка? — предположила Франтишка. — Или кто-то поленился отдавать щенка в настоящий приют и решил скинуть его на нас. Но мы же не можем его оставить. Столько грязи в доме будет, да и следить некому за ним. Я же права, Маричка? Мы совсем никак не можем его оставить.
— Тут что-то… — Нагнувшись к коробке, я вытащила конверт. — Письмо, похоже.
Оно было написано корявым детским почерком. Я зачитала вслух:
— Уважаемые странники, мне очень нужна ваша помощь. Я подобрал на улице щенка, но родители не разрешили его оставить. Они сказали отдать его в приют. Я слышал о приютах страшные истории. Щенку там будет плохо. Пожалуйста, найдите ему новый дом. У вас обязательно получится, потому что вы сильные и можете всё. Извините, у меня нет для вас денег, но есть лимонное дерево. Родители хотели его выкинуть. Пожалуйста, возьмите его себе.
Петер тяжело вздохнул.
— Ясно, ребёнок. От них только проблем и жди.
— Ты что! — возмутилась Франтишка. — Не слушал письмо? У малыша такое доброе сердце! Он желает щеночку только лучшее и даже о деревце позаботился.
— Да ты посмотри на него. Если ребёнок такое сотворил с растением, страшно представить, что стало бы с собакой.
Франтишка пропустила этот комментарий мимо ушей.
— Получается, отдать щенка в приют мы тоже не можем? Что будем делать?
Все смолкли. Последнее слово было за Марией. Она присела на корточки и, бережно взяв щенка под грудь, вынула из коробки, всмотрелась в его печальную мордочку.
— Он не может жить в агентстве, — сказала Мария и повернулась к нам. В глазах её на мгновение мелькнуло что-то, отдалённо напоминавшее радость. — И клиент попросил не отдавать щенка в приют. Значит, мы найдём ему хозяина. У меня уже есть кое-кто на примете. — Она передала щенка в руки Франтишке. — Покормите его. И пристройте куда-нибудь этот веник. — Мария кивнула на лимонное дерево и удалилась в свой кабинет.
Щенку налили молока, и он с аппетитом лакал его, разбрызгивая по полу гостиной. Франтишка и Кир увлечённо наблюдали за ним с дивана. Петер поставил горшок с деревом возле телевизора.
— Не лучше ли сразу от него избавиться? — спросил он. — И так уже полумёртвое.
По какой-то причине к дереву я испытывала большую жалость, чем к щенку. Оно было таким же юным, и от вида его тонких веточек, едва покрытых листьями, сердце моё сжималось.
— Попробуем реанимировать. Всё-таки клиент попросил его оставить.
Земля в горше была совсем сухой. Я набрала в стакан воды из-под крана.
— Хочу, чтобы он вырос, — сказала я, поливая дерево, и отчего-то не смогла сдержать улыбку.
— Он? — Петер стоял у двери, ведущей на задний двор, и скептически следил за каждым моим движением.
— Подумала, может, дать ему имя. — Будучи озвученной, эта мысль казалась очень глупой.
Петер обвёл взглядом сначала меня, потом дерево.
— Дашь, если выживет.
Минут двадцать спустя в дверь снова позвонили. На этот раз Франтишка побежала открывать. Я услышала клацанье дверной ручки, но вместо приветствий за ним последовало несколько секунд тишины.
— А, это ты, Берти, — произнесла Франтишка с таким презрением, в какое сложно было поверить.
— Просил же не коверкать моё имя, — с нескрываемым недовольством ответил глухой низкий голос.
— Разве я что-то коверкала? По-моему, это дружеское обращение.
Их перепалку прервала Мария, спустившаяся встретить гостя.
— Здравствуй, Бертран. Ты быстро.
В гостиную вошёл высокий молодой человек в чёрном костюме. Смуглая кожа, тёмные глаза, заправленные за уши густые волосы. Он держался сурово, и боязно было издать хоть звук в его присутствии. Однако когда мы встретились взглядами, он лишь кивнул, как бы откладывая наше знакомство на потом.
Не тратя времени на разговоры, Бертран подошёл к щенку и опустился на одно колено. Удивительно, с какой теплотой он смотрел на это беззащитное существо, выглядевшее совсем крошечным на его фоне. Чуть улыбнувшись, Бертран потрепал щенка по голове.
— Вы с ним чем-то похожи, — сказал Кир.
Тогда я и обратила внимание на это странное совпадение: белый щенок с одиноким чёрным пятном на морде и черноволосый Бертран с единственной белой прядью на правом виске.
— Что думаешь? — спросила Мария.
— Взять его себе я не могу, — мотнул головой Бертран. — Но знаю человека, который может.
— Как я и предполагала. Тебя подбросить?
— Не стоит. Возьму такси.
И вот так, со щенком под мышкой, Бертран ушёл. Золотая дверь захлопнулась, и внутри не осталось ни намёка на то, что человек в чёрном когда-либо был здесь.
— Он не сотрудник агентства?
— Нет. Просто знакомый, — ответила Мария, и как бы она ни пыталась скрыть правду своим обычным холодным тоном, я почувствовала, что за её словами стояло нечто гораздо большее.
В субботу Юлиан ездил со своими учениками на экскурсию и вернулся домой к обеду. Оставшись в выходной одна, я привычно провела утро на диване перед телевизором.
— Ничего не случилось в моё отсутствие? — полушутливо спросил Юлиан и прошёл в кухню. Я проследовала за ним.
— Мария звонила. Интересовалась, не я ли поливала вчера лимонное дерево.
— С чего бы?
— Вот и я гадаю. Юлиан, что это?
На кухонном столе лежала аппликация из засушенных цветов и листьев. В центре был изображён улыбающийся кудрявый человечек, а над ним вырезанными из бумаги буквами было сложено: «Любимому учителю в День Рождения!»
— Ах, это, — Юлиан отвлёкся от готовки, — дети подарили сегодня.
— Так у тебя день рождения? И ты мне не сказал?
— Не подумал, что это важно.
— Конечно, важно. Это же твой день рождения! — Я почему-то испытывала почти детский восторг. — Раз у меня есть собственные деньги… Что ты хочешь в подарок?
— Брось, — махнул Юлиан рукой. — Мы не так давно знакомы, чтобы ты делала мне подарки.
— Но ты же мне так помогаешь. Я перед тобой в долгу.
Он лишь смущённо улыбнулся.
— Сколько тебе исполнилось?
— Тридцать четыре.
— Уже так много?
— Разве?
— Мне кажется, да, для человека, который до сих пор живёт один.
Я сказала не подумав, и Юлиана мои слова, похоже, задели.
— Вообще-то, уже не один. — Он многозначительно посмотрел на меня. — И с чего это вдруг ты решила проиграть в мою маму, а? Я, знаешь ли, тоже так могу. Сколько ещё ты будешь дома безвылазно сидеть? Только по делам и выходишь.
— Прости, я не хотела. — Юлиан попал прямо в точку.
— То-то же. Конечно, ты нашла работу и познакомилась с другими странниками, но надо бы общаться с кем-то и в нерабочее время.
Я обречённо выдохнула. В агентстве всё время нерабочее, неужели это не считается?
— И правда, как моя мама. Кстати, завтра мы с Фани идём в церковь.
— Ну, вот, какое-никакое общение. Пусть событие и специфическое.
Что-то заскребло на душе. Смутное чувство одиночества. И хотя головой я понимала, что чувство это совершенно нечестное, прогнать его не удавалось.
— Ты чего загрустила? — Тёплая ладонь тронула меня за плечо. — Я расстроил тебя своими шутками? Напомнил что-то неприятное?
На лице невольно появилась улыбка. Разве в праве я была чувствовать одиночество, когда Юлиан так искренне меня поддерживал?
— Нет. Вовсе нет.
Площадь застыла, оглашённая звоном колокола.
Пронзённый звуком воздух дрогнул. Но едва лишь волна ослабла, отступила, как всё снова пришло в движение. Следующий удар, так же гулко отдающийся в груди, казалось, не слышал уже никто, кроме меня.
Колоколов было два. Голоса их никогда не звучали вместе, они сменяли друг друга, но при этом были неразрывно связаны, как взмахи качелей. Громкий звон первого медленно затихал, точно таял, и в то мгновение, когда он должен был смолкнуть, оглушительно бил второй и цикл начинался заново. Под эту тревожную колокольную песню люди стягивались в церковь.
Внутри сильно пахло свечами и благовониями, похожими на ладан. От каменных стен веяло холодом, в пустующих углах клубился сумрак. Вместо икон в нишах и на постаментах располагались статуэтки из чёрного камня, просвечивающего на изломах оттенками красного и жёлтого. Все статуэтки изображали человека без лица.
Следуя за Франтишкой, я села на деревянную скамью. Прихожане тихо переговаривались.
— Что сейчас будет? — шепнула я.
— Служба.
— Но я не знаю, что делать.
— Ничего сложного, просто повторять слова за священником. Кстати, держи, — Франтишка протянула мне какой-то буклет. — Ознакомишься потом.
Окружавшая нас плотная пелена голосов вдруг заволновалась, как встревоженная водная гладь, и тут же рассеялась. Прихожане поднялись со скамей. В промежутках меж спинами и затылками я разглядела человека в длинных одеждах, степенно идущего к кафедре. Вот он остановился, обвёл собравшихся взглядом — и десятки глаз чутко следили за каждым его движением.
Наконец, неопределённо взмахнув рукой, священник начал службу. Он произнёс несколько коротких фраз на языке, не похожем ни на один из тех, что были мне знакомы. Но пока он выговаривал их, слово за словом, нечто колыхнулось у меня внутри, в области солнечного сплетения, и по телу разлилось тепло.
— О Владыка! спаситель наш и благодетель. Не гневайся на покорных слуг твоих, что нарушают покой твой. Будь милостив, ибо слуги твои жаждут вознести свои благодарности имени твоему. Благодарим тебя, Владыка, за вечные дары твои…
— За вечные дары твои, — вторили прихожане.
— За спасительные чудеса твои… За бесценную жертву твою…
Благоговейный хор наполнил церковь. Отражаясь от стен, эхо поднималось к самому своду и терялось там, в вышине, точно уносилось сквозь крышу в небеса. Или впитывалось сгустившейся под потолком холодной тьмой.
Казалось, благодарностям не будет конца. И всё время, что я стояла так, слушая чужую молитву, но не имея душевных сил присоединиться к ней, что-то терзало меня. Будто мысль или воля, не принадлежавшая мне, пыталась пробиться в мою голову.
— И да будет покойным небытие твоё, — скорбно произнёс священник, и служба завершилась.
Прихожане разбрелись по церкви. Они замирали перед чернокаменными статуэтками и шептали что-то своему богу. Франтишка тоже остановилась. Фигурка на постаменте изображала упавших на колени детей, мальчика и девочку, и безликого человека, протягивающего им руку.
— О чём этот сюжет? — спросила я.
— Это Владыка дарует прощение своим заблудшим детям. Странникам.
— То есть это о нас?
Франтишка лишь улыбнулась. Взяла с подсвечника горящую свечу и начала шептать молитву, так тихо, что я не разобрала ни слова, хотя стояла совсем близко. Закончив, она капнула растопленный воск в чашу перед статуэткой и вернула свечу на место.
— Хочешь тоже обратиться к Владыке?
Я рассеянно посмотрела на безликого человека, и по спине моей пробежала лёгкая дрожь.
— Нет. Мне пока нечего ему сказать. А из чего сделаны все эти статуэтки?
— Из мориона, чёрного кварца. Знаешь, это единственный минерал, который не принимает магию.
— Госпожа странница? — прозвучало неуверенно из-за её спины.
Франтишка обернулась. К нам робко приблизилась немолодая женщина, худая и скромно одетая. Её влажные глаза были печальны. Она всё пригибала голову, точно опасалась смотреть на нас с высоты своего роста.
— Госпожа странница…
— Да? Вы что-то хотели?
Женщина ахнула, отпрянув, и вдруг низко поклонилась.
— Благодарю, что снизошли до меня, госпожа странница! Я никогда не забуду вашей доброты!
— Простите, но я же… — начала было Франтишка, но, передумав, тихонько выдохнула и шагнула к женщине. — Пожалуйста, поднимите голову.
Женщина растерялась, пальцы её нервно перебирали складки одежды, и хотя, превозмогая себя, она всё же выпрямила спину, печальный взгляд по-прежнему скользил мимо наших лиц.
— Так-то лучше, — одобрительно произнесла Франтишка. — Вы хотели о чём-то попросить?
— Если… если я в праве просить о подобном… Знаю, вы работаете в агентстве, и мне стоило бы сделать заказ… Но, по правде, у меня нет на такое денег. Поэтому, если бы вы могли хотя бы выслушать…
— Прошу вас, говорите.
Женщина вся сжалась, сделавшись до того маленькой, что одни только блестящие глаза её были видны в полумраке церкви.
— Мой муж, он очень, очень болен. Уже много недель, и ему совсем не становится лучше. У нас больше нет денег на лекарства… Ужасно произносить такие слова, но я… я устала молиться за его здоровье. Боюсь, Владыка отвернулся от нас, ведь это магия навредила моему мужу. И если его уже не спасти, то я хотела бы… чтобы вы закончили его страдания.
Франтишка стояла ко мне спиной. И пусть я не видела её лица в тот момент, её чувства достигли меня. Тяжесть ответственности. Предстоящая боль. И вместе с ними мучительная неизбежность, невозможность отказать, потому что не позволит совесть.
— Я помогу вам. Сможете подождать до завтра?
Впервые женщина посмотрела Франтишке в глаза. И во взгляде её было столь многое, что даже я, не встретившись с ним напрямую, с трудом могла вынести.
Солнце застало меня врасплох. Выйдя из церкви, я как будто получила удар по голове и ухватила Франтишку за плечо, чтобы не упасть.
— Ты в порядке?
— Да. Это просто от жары.
Преследовавшее меня неприятное ощущение испарилось, стоило нам оказаться на улице. Ком в горле пропал, словно чья-то невидимая рука расцепила пальцы, сплетённые вокруг моей шеи.
— Ну как? Стало тебе полегче? — радостно спросила Франтишка, предвосхищая желаемый ответ. Но я лишь пожала плечами.
— Пока не знаю.
— В самом деле? Ничего не почувствовала? Хотя, может, это не у всех с первого раза…
— Тебе полегчало сразу?
— Да! С самой первой службы. В церкви мне становится очень спокойно, сразу чувствую, что Владыка приглядывает за мной. Он даже говорит со мной иногда.
— Говорит? — Мне вспомнились безликие статуэтки, и по спине снова пробежал холодок.
— У него такой голос… Не могу объяснить, но в нём есть что-то такое заботливое, утешающее. Я верю, что Владыка не говорит со всеми подряд. Для меня это знак, что я на верном пути.
— В каком смысле?
— Ну-у…
Франтишка была на редкость скупа на слова, я как будто вытягивала их из неё своими вопросами. Однако она не попыталась сменить тему и не отказалась отвечать.
— Ты вынуждаешь меня нарушать табу, знаешь? — Эмоция, вспыхнувшая в её глазах, была слишком сложной, чтобы прочитать. — И я не собираюсь распространяться о своей прошлой жизни. Скажу лишь, что у меня достаточно грехов, которые нужно искупить, иначе не видать мне Приглашения.
Откинув с плеча волосы, точно отмахнувшись от нашего разговора, как от надоедливой мухи, Франтишка ускорила шаг.
— Тут недалеко есть симпатичное кафе. Зайдём?
В воскресенье центральные улицы полнились людьми. Но извечная праздничная атмосфера совсем не радовала меня в тот день — больше раздражала из-за жары. Я плелась за Франтишкой, погрузившись в полусознательные размышления, такие, что мгновенно забываются, стоит кому-то или чему-то вернуть тебя в реальность.
Внезапно шум улицы заглох. Мысли исчезли, а окружающие звуки доносились словно через толстое стекло. На секунду мне почудилось, что это снова звонили в колокол. Однако мы были уже слишком далеко от площади. И тогда я поняла, что слышала голос. Кто-то позвал меня по имени. Настоящему имени. Оно разнеслось над головами прохожих, хотя казалось, что звавший стоял на расстоянии вытянутой руки. Я обернулась, но не смогла разглядеть лицо, которое почему-то желала отыскать, среди множества чужих лиц и затылков.
Если бы только неведомый кто-то позвал меня снова.
Но голос исчез, и звучание его тут же стёрлось из памяти. Я так и не расслышала собственного имени.
— Марта! Ну что ты там застряла? Мы почти пришли.
Франтишка подвела меня к маленькому кафе, уставленному цветами снаружи и внутри. Увидев наши удостоверения, официантка проводила нас на приватную террасу, выходившую к садику во внутреннем дворе. По словам Франтишки, это было одно из немногих общественных мест, где тревожить странников запрещалось, так что мы могли спокойно насладиться тишиной и восхитительными пирожными. Правда, на сладкое мне даже смотреть было тошно.
Пока мы ждали свой заказ, я просмотрела содержание церковного буклета. Помимо всего прочего, там было кратко написано о Владыке. Вопреки моим ожиданиям, он не был богом-творцом, а появился в этом мире много позже его создания. Владыка пришёл на земли первых людей из далёких, никому неведомых краёв и принёс с собой чудеса, никем прежде невиданные. Он много рассказывал о родных краях и даровал людям знания, тогда ещё слишком сложные для их узкого кругозора. Он дал человечеству огромный толчок к развитию. Однако Владыка, при всех своих невероятных чудесах, не обладал бессмертным телом, и последний час его неумолимо приближался. Понимая, что не может бросить этот мир и этих людей ни с чем, смертью своей он сотворил последнее чудо — и из земли забила ключом магия, а в пещерах и расщелинах гроздьями разрослись самоцветы. Последним наказом Владыки было использовать самоцветы, чтобы подчинить дикую и опасную магию, а любой, кто решит коснуться её голыми руками, в надежде уподобиться богу, сам обратится в камень. Вечная душа Владыки упокоилась в недостижимых чертогах и теперь, наблюдая оттуда, приводит в этот мир странников, дабы они как наследники его силы продолжали дарить людям чудеса.
— Получается, сам Владыка присылает нам Приглашения?
Франтишка восхищённо посмотрела на меня.
— Ты тоже так думаешь?
— Нет, не то чтобы. Просто пришла к такому выводу после чтения.
— Не зря всё-таки я привела тебя в церковь. Мало кто из странников сейчас верит во Владыку.
— Значит, Приглашения не от него?
— Никто точно не знает. Но я убеждена, что если Владыка приводит нас в этот мир, то и показывать дальнейший путь тоже должен он.
— И куда же он нас приглашает?
— Секрет, — хитро улыбнулась она. — Пока не примешь Приглашение, не узнаешь. А ещё точнее, не узнаешь, пока туда не попадёшь. Это лучшее место, где нас ждёт награда за все пережитые страдания и все благие дела.
— Но разве нас уже не наградили? Этот мир и так лежит у наших ног.
Лёгкая тень раздражения упала Франтишке на лицо.
— Если нас зовут дальше, значит так надо. В конце концов, мы обязаны Владыке за то, что он дал нам шанс на новую жизнь. Если мы нужны ему где-то ещё, то не имеем права отказываться.
Из-за её пространных ответов я только больше запуталась. Возможно, вопросы всё же стоило задавать своей пропавшей памяти.
— Фани, скажи, а та женщина в церкви… Часто к тебе так подходят?
Занеся ложку над кусочком шоколадного торта, она вдруг остановилась, точно потеряла аппетит.
— Случается. Как ты слышала, не у всех есть деньги обращаться в агентство.
— Я имею в виду, она к тебе относилась, как к святой.
Франтишка покрутила чашку с чаем, но так и не сделала глоток.
— Для местных мы существа иного уровня. Даром что не божества, всё равно ведь почти боготворят. Ну, или используют. Или ненавидят. Тут уж у кого какие ценности. Но большинство превозносит. Разве ж с ними поговоришь по-человечески? Вот и получается, что единственными нормальными собеседниками оказываются другие странники, потому мы и сбиваемся в группки. С местными нелегко заводить дружбу, а про такую поддержку, как у тебя, я вообще молчу. Но ты осторожнее, вдруг выяснится, что твой Юлиан тебя просто использует.
— Нет, он не такой, — возмутилась я. — Он мне по-настоящему помогает.
— Я тебе верю, — Франтишка мягко улыбнулась. — Любящее сердце очень чуткое.
— Прекрати. Я не испытываю к нему таких чувств.
— Не может быть, — давила она. — Знаешь, как у тебя меняется голос, когда ты о нём рассказываешь? И все твои чувства прекрасно слышно. Ну же, признавайся. Он столько для тебя сделал, ты как минимум хочешь его за это отблагодарить, правда же?
Щёки мои горели, а сердце оглушительно стучало в ушах.
— У Юлиана вчера был день рождения, — произнесла я через силу. — Хочу сделать ему подарок.
— День рождения? Боже, Марта, почему же ты раньше не сказала? Это же идеальная возможность показать свою любовь!
— Но я совсем не знаю, что подарить.
— Не переживай, у меня есть отличная идея! — просияла Франтишка, тыкая ложкой в шоколадный торт.
Домой я вернулась поздно и думала, что Юлиан уже лёг спать. Однако он встретил меня в прихожей, сонный, но с улыбкой на лице.
— Эй, Марта. Хорошо провела время?
— М-м, угу.
— Как тебе наша церковь?
— Ну, мне всегда было неуютно в церквях и храмах. Здесь то же самое.
— Понимаю.
В груди колотилось. Делая вид, то ищу что-то на дне сумки, я незаметно достала подарок и спрятала за спиной. Он едва не выскользнул из моих трясущихся рук.
— Завтра на работу, — зевнул Юлиан. — Пойду спать, и ты тоже не засиживайся…
— С днём рождения, — пробубнила я, смущённо опустив голову, и протянула ему перевязанную лентой коробку.
— Что это? — Сморгнув сонливость, Юлиан распустил бант и заглянул под крышку. — Торт?
— Он получился суховат и слишком шоколадный… но я хочу, чтобы ты его принял.
— Марта, не стоило… Ты сама его сделала?
— Это Франтишка предложила.
— Она тебе помогала?
— Она сделала большую часть. Из меня кондитер совсем непутёвый.
— Вы так заморочились…
Я стыдливо отвела взгляд. В этом торте было ничтожно мало от меня. Зачем же я согласилась? На что рассчитывала? Благодарить за спасение и заботу подарком, к которому совсем не приложила усилий… что уж говорить о выражении чувств. Глупая.
В момент, когда я уже готова была извиниться, на макушку мою опустилась тёплая ладонь и потрепала по волосам.
— Спасибо, — легко улыбнулся Юлиан, убирая руку. — Что ж, тогда будем пить чай. Но потом сразу спать.
Провожая его взглядом, я коснулась головы кончиками пальцев. Сердце стучало мягко. И снова в груди мелко дрожала струна.
Пусть я не знала, что случилось со мной в прошлом и какие причины привели меня сюда. Пусть запуталась в том, что из себя представляю. Этот удивительный мир, этот город и люди, живущие в нём, — они приняли меня, половинчатую и ни на что не годную. С таким настоящим нужно ли мне было прошлое?
Ответить на мой вопрос могло только время.