Когда и как хозяин замка Хёгель совершил самоубийство, никто не мог сказать в точности. После констатации смерти телеграфное агентство Германии распространило депешу следующего содержания: "Вилла Хёгель, 22 ноября, экселенц Крупп скончался в три часа по полудни. Смерть наступила в результате удара, который произошел в шесть часов утра этого же дня".
Было строжайше запрещено проводить вскрытие, и Фридриха Альфреда Круппа, второго пушечного короля Германии хоронили в закрытом гробу, что лишь усилило, а не развеяло общие подозрения.
Через час после того, как тело Фрица опустили в могилу, его жена Маргарет была освобождена из клиники. В отдельном фешенебельном вагоне вдову доставили в замок 27 ноября. Маргарет не была главной скорбящей в траурной процессии похорон. Кайзер оставил за собой эту привилегию. Говорят. Что на похоронах он появился в великолепном военном мундире в сопровождении всего генералитета и адмиральского корпуса. Кайзер шел рядом с пушечным лафетом, на котором находился закрытый гроб с телом Фрица. Вильгельм держал в правой руке в знак особого уважения к усопшему обнаженную шпагу, а сзади на почтительном расстоянии шла толпа генералов. Всю сцену похорон решено было снять на пленку, дабы навечно запечатлеть это по-своему прекрасное событие. Несовершенная техника снимала все со скоростью 16 кадров в секунду, отчего фигуры двигались неестественно быстро, создавая комический эффект. Казалось, будто гроб хотят как можно быстрее зарыть в землю.
По Германии поползли различные слухи. Говорили, например, что Крупп и не скончался вовсе, а просто тихо исчез. Еще в течение четырех лет газеты печатали интервью с покойным, которые якобы удалось получить дотошным репортерам в Африке, Иерусалиме и даже на Дальнем Востоке.
Отныне реальным владельцем фирмы "Фридрих Крупп" стала женщина, супруга Фрица, которая в результате пережитого потрясения и предательства мужа постарела настолько, что её стали называть Бабуля. Истинная кровь пушечных королей текла лишь в жилах Берты и Барбары. Именно Берте как старшей из двух сестер следовало заменить со временем мать. Но кайзер Вильгельм и в кошмарном сне не мог представить себе, что немецкие генералы будут когда-нибудь отдавать честь женщине. Надо было срочно подыскать Берте достойного жениха и таким образом раз и навсегда разрешить неожиданно возникшую проблему семьи Круппов.
Но вопрос с женихом был преждевременным: Берта ещё не достигла своего совершеннолетия, поэтому вместе с сестрой её отправили в Баден-Баден в специальный пансион для получения необходимого образования. Барбара в своих воспоминаниях говорит лишь о нерегулярных уроках музыки (ей почему-то больше приглянулось скрипка в то время, как Берта предпочла разбитое фортепьяно, на котором иногда барабанила вальсы Шопена), а также кулинарии, кройки и шитья. Учили девочек и ведению хозяйства. Одним словом, воспитание было продиктовано законами самой эпохи, несущей на себе неизгладимые черты мужского шовинизма. Женщина в том обществе могла быть только домохозяйкой. Однако все, полученные в пансионе навыки, очень пригодились будущей королеве, когда она стала полновластной хозяйкой замка Хёгель. Ей удавалось с большим искусством пресечь воровство огромной прислуги и зорко контролировать беспорядочные любовные связи, которые неизбежно возникали между мужчинами и женщинами, живущими в замкнутом пространстве в течение длительного времени. Огромный замок Хёгель никак нельзя было назвать обычным, пусть даже и очень большим, домом. Это было маленькое государство, и Берта властвовала в нем не хуже королевы Виктории.
После смерти Фридриха основной наследницей, как уже было сказано выше, стала его старшая дочь Берта, родившаяся в 1886 году. Согласно желанию покойного, которое он высказал в последний год жизни, фирма в 1903 году должна была стать акционерным обществом. Это не противоречило воле Альфреда, так как все имеющиеся акции все равно оставались в руках наследницы. Таким образом, переход в акционерное общество изменил только правовую форму, но не основу собственности. Следует также сказать, что акции Круппа никогда не участвовали в биржевых сделках.
Дом Круппов вновь отчаянно нуждался в помощи очередной вдовы, как это уже было в семнадцатом веке, когда основной груз по спасению благосостояния семьи взвалила на себя Катарина, в восемнадцатом - Хелена-Амалия, а в девятнадцатом - Тереза Вильгельми. Хрупкой на вид и безвременно состарившейся Маргарет предстояло повторить подвиг своих предшественниц.
Маргарет Крупп, родившаяся в 1854 году, происходила из знатной семьи, её предки жили в поместье Энде. До замужества старшей дочери Берты она возглавляла все дело Круппов. В дирекцию предприятия в 1903 году входило 12 управляющих, которых возглавлял вновь избранный председатель Ретгер, занимавший ранее пост начальника Окружного управления. Никто из членов Наблюдательного совета не состоял в родственных отношениях с семьей Крупп. Сам наблюдательный совет возглавлял Густав Гартман. Начиная с этого времени именно он стал незаменимым советчиком вдовы. Разносторонний практический опыт и талант организатора Гартмана сослужил эссенской фирме хорошую службу. Маргарет вполне могла положиться на своего незаменимого советчика, и семейное дело, несмотря на безвременную смерть Фридриха, продолжало процветать.
С декабря 1906 года Маргарет смогла полностью отойти от руководства фирмой, чтобы всецело посвятить себя тому, что сейчас называется социальным обеспечением служащих и рабочих. Свою деятельность вдова начала с обустройства жилого поселка, который был назван в её честь. Изо всех сил эта героическая женщина старалась восстановить пошатнувшийся было престиж семьи. Она хотела, чтобы рабочие вновь почувствовали на себе отеческую заботу Круппов, как это было ещё при Альфреде. Маргарет начала строить рабочий поселок на свои средства. Она пригласила известного архитектора Георга Метцендорфа. Сначала поселок был небольшим и очень уютным. Со временем же он вырос до огромных размеров и превратился в самостоятельное городское поселение.
Каждое утро Маргарет просыпалась в небольшом коттедже, расположенном недалеко от замка Хёгель и в повозке отправлялась в офис своего покойного мужа. Сам же огромный замок большую часть времени пустовал: вдова не в состоянии была провести в этих огромных комнатах и залах ни одной ночи. Маргарет постоянно снилось, как её вновь отправляют в психиатрическую лечебницу. Каждое утро эта женщина методично год за годом интересовалась делами концерна, чтобы днем полностью посвятить себя заботам о социальных нуждах рабочих. Постепенно Маргарет стала восприниматься как своеобразный идеал богатой дамы, без устали занимающейся благотворительностью. Вдовы рабочих, больные и нуждающиеся - все могли рассчитывать на визит фрау Крупп. Бытовало мнение, что достаточно написать на конверте "в замок Хёгель", и ответ незамедлительно попадал лично в руки отправителю.
Весь день вдовы был расписан по минутам. Но, несмотря на такое стремление помогать людям, фрау Крупп производила на окружающих двойственное впечатление. С одной стороны Маргарет была похожа на щедрую даму, искренне обеспокоенную делами благотворительности, а с другой - в ней угадывались черты, очень напоминающие сержанта прусской армии. Так, жилища для рабочих, отправленных на пенсию, были похожи на аккуратные сказочные домики из произведений сентиментального Андерсена. Их обитателям строго предписывалось носить одинаковую одежду, этакую своеобразную униформу, которая напоминала маскарадные костюмы эльфов. Эльфы в течение тяжелой и каторжной работы состарились и огрубели и поэтому их забавные почти детские курточки могли вызвать только смех, граничащий с унижением, но никто не смел и слова сказать всесильной вдове. Возмутившихся лишали всех привилегий. При этом Маргарет строго следила даже за тем, чтобы у каждого дома было ровное количество ступенек. Порядок и симметрия царствовали повсюду, как в "Утопии" Томаса Мора. Если бы подопечные доброй вдовы были бы помоложе, то она спокойно могла бы начать следить и за их половыми пристрастиями, а не только за одеждой и количеством ступенек. Впрочем, это желание вторгаться в чужую интимную жизнь, которое вполне можно было бы оправдать с точки зрения психоанализа Фрейда, Маргарет с лихвой компенсировала в другом своем благотворительном начинании. Так, за пределами Рура вдова распространила свою деятельность на дом "для дам с образованием, но не имеющих средств к существованию". Это заведение располагалось в Баден-Лихтенгале.
В принципе жизнь в этой своеобразной богадельне была достаточно сносной, но время от времени фрау Крупп неожиданно начинала проявлять большую активность, и тогда у "дам с образованием, но не имеющих средств к существованию" возникала вполне реальная дилемма: остаться здесь и продолжить терпеть произвол богатой вдовы или пуститься во все тяжкие и начать зарабатывать те самые "средства к существованию", приторговывая на улицах собственным телом. В какой-то момент стараниями Маргарет все в этом заведении было подчинено строжайшей экономии, включая расход воды и света. Взрослым женщинам предписывалось ложиться спать не позднее 10: 15, а вставать не раньше 7: 30. Правила были прибиты к двери каждой комнаты и начинались со слов: "Чистота, пунктуальность, бережливость, терпимость и дисциплина". Скорее всего, Маргарет бессознательно мстила другим женщинам за все те унижения, которые ей самой пришлось пережить в психиатрической клинике, куда из соображений высшей безопасности её отправил осенью 1902 года собственный супруг.
Старшая дочь Берта следующим образом писала о матери: "Наша мама казалась нам самим совершенством, мы были привязаны к ней и обожали её, правда, в нас самих это совершенство рождало ощущение собственной неполноценности, и мы, дети, больше всего на свете боялись, хоть в какой-то мере не соответствовать её необычайно высоким требованиям".
Влияние Маргарет на своих дочерей было настолько сильным, что и Берта и Барбара до конца дней своих без устали продолжали заниматься благотворительностью, во всем пытаясь подражать своей матери.
Обучение сестер сталелитейному делу не было столь успешным, как в случае с благотворительностью. В назначенный час каждую неделю инженеры регулярно устраивали для девочек необходимые экскурсии, подробнейшим образом объясняя все сложности выплавки стали. Сестры очень внимательно слушали своих наставников, кивали даже головами, а в конце признавались матери, что не смогли понять ни единого слова из того, что говорили им все эти умные мужчины.
Стало совершенно очевидно, что заранее необходимо побеспокоиться о достойных женихах как для старшей, так и для младшей дочери. С этой целью сестер начали вывозить в Берлин. Но выезды эти никак нельзя было назвать успешными, впрочем, девочки здесь оказались совершенно не причем. Берта и Барбара продолжали оставаться в неведении относительно истинных причин смерти собственного отца, но Берлин ничего не собирался забывать, и по городу ходили самые грязные слухи. От дочерей Фрица потенциальные женихи сторонились как от зачумленных.
Следует сказать, что период с ноября 1902 года по август 1906 года был самым незаметным во всей истории династии Круппов. Замок Хёгель, например, ни разу не удостоил своим визитом недавний друг семьи кайзер Вильгельм. Эпоха шумных праздников и фейерверков, казалось, навсегда ушла в прошлое. Однако весной 1906 года фройлен Берте исполнилось ровно двадцать, и кайзер уже никак не мог не заметить столь важного события. Следовало серьезно подумать о том, кому все-таки будут отдавать честь генералы и кто будет женихом и мужским представителем славной оружейной фирмы. Иными словами, правитель Германии решил, что настала пора принести девственность Берты в жертву интересам Рейха.
В это время сестры как раз находились в Италии и хотели уже отправиться в Неаполь. Они собирались навестить известных зоологов, друзей отца. От такой перспективы кого угодно могло бросить в холодный пот: возникла реальная угроза, что повзрослевшие дочери вполне могут узнать о тайной второй жизни своего родителя. Но до Неаполя им так и не суждено было добраться. В Риме Берта впервые встретилась со своим будущим супругом, который в это время был назначен в качестве атташе прусского правительства в Ватикан. Густав оказался на шестнадцать лет старше своей будущей супруги.
Берта и её будущий избранник не относились к разряду людей импульсивных, и любовь с первого взгляда была явно не для них. У Купидона просто не оказалось подходящих стрел, чтобы пробить эти поистине стальные сердца. Их так называемая "страсть" ковалась в правительственных кузнях, расположенных непосредственно в покоях кайзера в Берлине. Все было решено за молодых, а молодые приняли вердикт как должное.
Маргарет объявила о помолвке в мае. В августе этого же года кайзер решил вновь появиться в замке Хёгель. Он лично пришпилил к фартуку неутомимой вдовы орден Красного Орла. Свадьба была назначена на 15 октября. Кайзер обещал приехать вместе с генералитетом и адмиралом Тирпицем. Предстоящее бракосочетание могло оказать огромное влияние на судьбу будущих поколений Рейха. Германия вечно будет нуждаться в молоте и наковальне, то есть в заводах Круппа, которые, в свою очередь, нуждаются в законном наследнике мужского пола.
Накануне свадьбы было решено, что фамилию изменит не Берта, а её супруг. С соизволения кайзера Густав фон Болен унд Гальбах отныне должен был называть себя Круппом, ибо только мужчина в состоянии был полноценно представить интересы фирмы, тесно связанные с интересами всей Германии.
Как показали архивные исследования, Густав являлся потомком сразу двух американских семей немецкого происхождения, и менять имена в его роду было делом знакомым. Одна из этих семей, Гальбахи, осела в южных провинциях Рура ещё три столетия назад и в 1660 году с успехом занималась производством пушечных ядер, используя для этого местные рудные шахты. Во второй декаде XIX столетия им пришлось эмигрировать в Пенсильванию и купить акции угольной компании в Скрантоне. После гражданской войны Густав Гальбах женился на дочери полководца Генри Болена, который командовал 75 - м пенсельванским полком волонтеров, сплошь состоящем из немцев. Так как будущий тесть геройски погиб в битве при Манассасе, жених принял решение увековечить его память, присоединив имя Болен к своему, Гальбах. Получилось Болен-Гальбах.
Вскоре после франко-прусской войны начался славный подъем Второго Рейха. Болен-Гальбах не мог не откликнуться на призыв Родины, его семья оставила Соединенные Штаты и вернулась на землю своих предков, захватив с собой ценные акции скрантонской угольной компании. Великий герцог Баденский, очарованный состоянием вернувшихся на родину соотечественников, не мог устоять против соблазна, и имя семьи было ещё раз изменено. Отныне оно звучало как фон Болен унд Гальбах. Это имя и унаследовал Густав младший, муж Берты Крупп. Достигнув тридцатишестилетнего возраста, Густав не изменил семейной традиции и прибавил к своей фамилии ещё несколько букв, которые и сделали его знаменитым на весь мир.
Бесспорно, кайзер знал всю родословную своего избранника на роль жениха Берты. Ему импонировало, что в жилах Густава течет кровь неустрашимого воина, полковника Болена. Так, перед тем, как вступить в битву с генералом Робертом Е. Ли полковник Болен принял участие в мексиканской войне и в качестве наемника и солдата удачи успел повоевать на стороне союзников во время крымской кампании. Когда же неутомимый полковник пал на поле чести, то власти Федерации объявили целый месяц траура по погибшему герою.
Однако, глядя на бледного, малорослого Густава Круппа фон Болена унд Гальбаха, никто бы не мог и предположить, что в жилах этого невзрачного человека осталась хоть капля крови лихого рубаки-деда. Наверное, в политической жизни того времени трудно было встретить более бесцветную личность, чем Густав Крупп. Например, он никогда не выходил из себя и в любой ситуации сохранял холодное равнодушие ко всему происходящему. Этому человеку, казалось, вообще были чужды хоть какие-то эмоции. Большой лоб, спартанский нос, тонкие губы, механические движения - за все это Густава по праву считали идеальным воплощением прусской дипломатической школы, которую Бисмарк остроумно охарактеризовал как школу зануд.
В берлинской полиции на этого человека не было ни одного доноса, ни единой записки. Он был сама добропорядочность, оплот общества. Густав принадлежал к категории тех правильных людей, которые за всю свою жизнь не совершили ни одного проступка, так как для этого им просто не хватило бы воображения. Это был человек порядка (der Organisationsmann), идеал, который стремились достичь с помощью идеологической обработки населения руководители будущего Третьего Рейха эпохи Гитлера.
Свой долг Густав видел, прежде всего, в том, чтобы обогатить семейство Круппов наследниками мужского пола. И с этой грандиозной задачей жених решил справиться как можно быстрее. Запись его рекордов, которую он оставил в дневнике, поражает своей безучастной методичностью. Так, девять месяцев и двадцать восемь дней спустя после свадьбы Берта родила первого сына, названного в честь знаменитого прадеда и первого короля пушек, Альфредом. В дальнейшем в этом же дневнике идут сухие записи, похожие на своеобразный отчет о проделанной работе:
Второй сын - 1908. Третий - 1910. Первая дочь - 1912. Четвертый сын 1913. Пятый - 1916. Вторя дочь - 1920. Шестой сын - 1922.
План был перевыполнен да ещё с запасом на долгие годы. Теперь Круппам нечего было бояться по части наследства.
По всем этим причинам именно Густав, а не законный сын Альфреда, Фридрих, летом 1912 года в честь столетнего юбилея приветствовал высоких гостей от лица могущественнейшей в мире фирмы.
В своей торжественной речи Густав весьма резонно утверждал, что начало сталелитейного дела в Германии не случайно совпало с рождением национального движения, "которое наиболее ярко проявилось ровно через год под Лейпцигом в битве народов, когда Пруссия смогла сбросить с себя оковы агрессора". "С этого момента, - продолжал оратор, - орудия Круппа были всегда на полях сражений, в которых немцы самозабвенно боролись за объединение Германии. Эти же орудия являются той связующей энергией, которая столь необходима армии и флоту и по сей день. Корабли, построенные на наших верфях, несут знамя Германии по всем морям мира. Пушки, сделанные на наших фабриках, защищают эти корабли и пограничные форты, расположенные на рубежах нашей Родины, от любого врага". В своей речи Густав не забыл упомянуть и так называемую социальную программу, которой вполне могла гордиться фирма и которая способствовала установлению подлинного единства нации, состоящей как из богатых, так и из бедных граждан. В частности он совершенно справедливо отметил, что именно на заводах Альфреда Круппа стала осуществляться обширная программа социального обеспечения и поддержки, задача которой заключалась в том, чтобы раз и навсегда положить конец разногласиям, возникающим между трудом и капиталом, между хозяином и рабочим. Именно эти разногласия, по мнению Круппа, и любят использовать в своих корыстных целях всякого рода социал-демократы.
Еще 9 сентября 1872 года Альфред Крупп обнародовал свои знаменитые "Генеральные предписания", документ, который можно считать самым значительным из всех подобных бумаг, появившихся из-под пера владельцев фирмы за всю историю её существования. "Генеральные предписания" включали в себя 72 статьи. Сам документ был заверен подписью Альфреда как единственным полноправным хозяином принадлежавших ему человеческих душ. Эти предписания стали чем-то вроде своеобразной конституции крупповской империи.
Не будет преувеличением сказать, что этот единственный в своем роде документ можно рассматривать как своеобразный проект всего будущего устройства германской экономики, которая и обусловила во многом появление фашизма. Все в предписаниях словно угадывает нововведения деятелей Третьего Рейха: жесткая командная система с низу до верху, интеграция производства по вертикали и горизонтали, образование всевозможных картелей. Каждый пункт крупповского документа при этом пронизан каким-то готическим духом германского средневековья, очень напоминающим фашистский оккультизм.
В этих предписаниях, Альфред уподоблял себя средневековому князю и давал буквально мистическую клятву проявлять всяческую заботу о своих подданных. Впервые за всю историю европейского капитализма хозяин открыто заявлял о своем святом долге перед рабочими. Им гарантировалось "медицинское обслуживание, пенсионное обеспечение, больницы и дома для престарелых". Известно, что уже в 1877 году Альфред создал общество по "страхованию жизни" своих рабочих.
Альфреду, по сути дела, удалось трансформировать некогда патриархальный Эссен в первый в мире город, целиком принадлежащий одной кампании. Такая практика станет почти повсеместной лишь после второй мировой войны. Но уже в XIX веке вокруг Эссена начали вырастать небольшие города-спутники, где была самая низкая плата за жилье и самый высокий, по сравнению с другими поселениями, жизненный уровень. Все эти города-спутники в дальнейшем были названы в честь почти всех членов многочисленного семейства Круппов.
Альфред создал для своих рабочих даже собственную хлебопекарню, виноваренный завод, мясобойню, гостиницу, организовал благотворительный фонд для бедных семей, которые пострадали от наводнений реки Рур, случавшиеся довольно часто в этой местности. За долго до того, как социал-демократам пришла в голову идея создания различных рабочих кооперативов, Крупп уже способствовал появлению на свет целой цепи подобных некоммерческих организаций, действующих в интересах служащих фабрики и их семей. Этот популизм будет также с успехом использоваться как немецкими, так и итальянскими фашистами. Проявляя социальную заботу о простых людях, во многом вдохновленную предписаниями Круппа, фашисты создадут знаменитый народный автомобиль (Фольксваген-жучок), который до сих пор бегает по улицам почти всех столиц мира, с детской жизнерадостностью демонстрируя неиссякаемую энергию идей эссенского сталелитейного барона.
Конечно же, человек, который терял работу на фабрике, автоматически лишался и всех привилегий, включая и пенсию по выслуге лет. Однако следует учесть, что в 70-е годы XIX столетия ни о каких пенсиях для рабочих на других фабриках не могло быть и речи.
Несмотря на то, что Альфред Крупп любил заявлять, что он очень далек от политики, его "Генеральные предписания" стали ярким политическим документом своего времени. Альфред специально послал копию этого документа кайзеру. Оригинал же до сих пор хранится в семейном архиве. На пожелтевших от времени листах отчетливо видна надпись, сделанная аршинными буквами: "Основная цель - защита и процветание моих рабочих. Помимо этого документ поможет предотвратить всевозможные социальные заблуждения".
"Генеральные предписания" Альфреда Круппа повлияли и на социальную программу, проводимую в 1883, 1884 и 1889 гг. Бисмарком. Гитлер в "Mein Kampf" прямо заявил о том, что его работа над собственной социальной программой началась с изучения реформ, предложенных Бисмарком, а лозунг лидера трудового фронта фашистской Германии Роберта Лея: "Дух коллективизма должен быть насаждаем" просто списан с четвертой страницы "Генеральных предписаний" Круппа.
"Генеральные предписания" были любимым детищем Альфреда. Он постоянно стремился усовершенствовать свое творение. В бессонные ночи сталелитейный магнат аршинными буквами неутомимо вписывал все новые и новые дополнения. Так, в одной из своих ночных записок Альфред предлагал одеть весь персонал в униформу, очень напоминающую военный мундир. На рукавах этого мундира с помощью нашивок указывались бы года службы на фабрике. Руководящий состав, вплоть до совета директоров, должен был, по этому предписанию, носить эполеты. Но последнее предложение пришлось все-таки отклонить, так как предполагаемые генералы крупповской армии стали бы напоминать швейцаров у входа в эссенскую гостиницу, которую сам Альфред и выстроил для заезжих коммерсантов.
Русский анархист М. Бакунин пришел к выводу, что немцы как нация не достойны свободы, так как "любовь к начальнику у них давно превратилась в настоящую страсть". "Немцам, - писал бунтарь, - хочется быть одновременно и рабами, и господами".
Только в такой стране западной Европы, как Германия, мог появиться в середине XIX века документ, в чем-то напоминающий японскую средневековую хартию преданности самурая своему императору и сёгуну.
Есть понятие исторической вины целого народа. Слепая преданность начальнику привела к тому, что было создано особое государство, население которого оказалось спаяно идеологией мнимого национального превосходства над другими странами, что и привело, в конечном счете, сначала к франко-прусской войне, а затем к войне первой мировой и к фашизму.
Американский историк Мэк Уокер писал, что "вера в первенство коллектива над индивидуумом, подозрительность к независимым личностям и открытая враждебность к внешнему миру были наследием "спальных" городов в Германии конца XIX века и, по крайней мере, первой половины XX века". Характерными особенностями этих "спальных" городов, как их нарекли в одном блестящем современном исследовании, были эксцентричность институтов и тесная социальная сплоченность. Именно здесь местные обычаи, традиции и цеховые привилегии сохранялись вплоть до середины XIX века. Именно к таким "спальным" городам и можно было отнести родной город Круппов Эссен. Обитатели подобных изолированных поселений компенсировали свою оторванность от внешнего мира сильным местным самомнением, чувством общности и своей ярко выраженной общительностью (Geselligkeit), что нашло выражение в их семейных радостях и совместных праздниках и развлечениях. Обычно в таких местах вместе отмечали годовщины, справляли именины и участвовали в деятельности несметного числа организаций, членами которых они были, церковных обществ, хоров и музыкальных ансамблей, клубов любителей игры в скат и кегли и тому подобное. Так, в маленьком городке, что изучал Уильям Шеридан Аллен для своей книги о подъеме национал-социализма, в 1930 году оказался сто шестьдесят одни клуб - в среднем по одному на каждые шестьдесят жителей.
Из-за относительной изоляции такие провинциальные города были основным источником удивительного разнообразия немецкой жизни, которое Гёте превозносил как позитивную сторону. Человека, путешествовавшего по Германии, ожидала встреча со всё новыми и новыми диалектами, костюмами, едой и напитками, песнями и историями и, не в последнюю очередь, с особым юмором.
Однако у этого явления была и своя обратная сторона: выпячивание своей германской принадлежности было симптомом поиска каких-то гарантий в быстро менявшемся мире и попыткой добиться этого благодаря акцентированию местных традиций и ценностей, противопоставляя их влиянию извне. И хотя зарождающийся капитализм и индустриализация захлестнули и разрушили политическую среду, питавшую культуру "спальных" городов, тем не менее, даже после того как это случилось, и обособленные общности растворились в империи Бисмарка и Вильгельма II, их психология продолжала существовать в форме регионального чувства обиды, мещанства и фанатизма.
Впрочем, такая привычка к подчинению и дисциплине, возможно, имела более древнее происхождение. В средние века один папа называл Германию "terra obedientiae" (земля послушания). Немалое влияние на формирование национального характера оказали и события тридцатилетней войны XVII века. Ежедневная близость смерти, постоянный "Angst" (страх), о котором пишет в своих стихах Грифиус, заставляли уцелевших стремиться к подчинению любой власти. Люди, охваченные атавистическим страхом перед вероятными последствиями любого распада существующих социальных отношений, с радостью принимали непомерные требования своих князей; со временем такое приятие стало нормой и приобрело силу традиции. В 1758 году Карл Фридрих Мозер писал: "У всякого народа есть своя движущая сила. В Германии - это повиновение; в Англии - свобода; в Голландии - торговля; во Франции почитание короля".
Легенда о продаже души дьяволу не случайно оказалась столь близка немецкой душе. Немцы продали свою душу в обмен на дисциплину, порядок и обещанное материальное благополучие, которое сначала с успехом реализовывалось в Эссене на заводах Круппа, а потом начало воплощаться в жизнь на всем германском пространстве в эпоху правления Адольфа Гитлера. Это германское пространство представители Третьего Рейха воспринимали достаточно ясно.