Злополучный туннель находился в Герберштале, всего в двадцати милях от места боев. Патриоты добились необычайного успеха. О скором ремонте не могло быть и речи. В полночь началась вынужденная разгрузка. Но она оказалась намного сложнее и тяжелее, чем злополучная погрузка в Эссене. У инженеров не было никаких технических приспособлений. Грузовики трещали и ломались под многотонной тяжестью. Решили использовать лошадей, взятых у расквартированного поблизости уланского полка. Упряжь натянулась и с треском лопнула. Пушка в таком состоянии могла стрелять на расстоянии 9 миль, следовательно, протащить стального монстра следовало оставшиеся одиннадцать. И всю ночь люди безуспешно пытались хотя бы сдвинуть гиганта с места. Только в середине следующего дня пушку удалось сдвинуть с мертвой точки. Она, как искусственный динозавр, стала с трудом ползти по земле в окружении целой толпы напрягающихся изо всех сил людей. Лишь ближе к вееру 12 августа удалось добраться до исходной позиции. Жерло гиганта враждебно поднялось к небесам. 200 человек обслуги стали суетиться вокруг орудия, затем, надев на глаза, уши и рты специальные повязки, они разбежались на безопасное расстояние, равное тремста ярдов.
В 6: 30 вечера раздалась наконец команда: "Feuer!" (Огонь!). Электрический спусковой механизм сработал, как часы, началось нечто, подобное землетрясению, и бельгийским солдатам в осажденных фортах Льежа показалось, будто разверзся сам ад. Правда, Большая Берта первым своим выстрелом дала промах на целую милю. Второй же снаряд, выпущенный в самое небо из зияющего жерла, находился в воздухе целую минуту, а затем попал ровно в цель. И лишь несколько мгновений спустя раздался оглушительный взрыв огромной разрушительной силы, и воздух спиралью поднялись куски земли, металла, камни, куски человеческих тел - все это взлетело на тысячу футов вверх.
Людендорф лично наблюдал за тем, как расправлялись с упрямым противником пушки господина Круппа. Неприступные форты раскалывались, как грецкие орехи. В один из них прославленный генерал вошел почти сразу после бомбардировки. Немецким войскам уже никто и не думал сопротивляться. То, что увидел Людендорф, буквально ошеломило его. В развороченном взрывом форте чудом уцелело всего несколько человек. Позднее, в мемуарах, Людендорф так описывал свои впечатления: "В форт угодил снаряд одной из наших 42 сантиметровой гаубицы. Взорвался склад боеприпасов, и вместе с ним все укрепления взлетели на воздух. Несколько бельгийских солдат явно потеряли рассудок, они медленно выползали из-под руин. Вместе с ними я заметил и несколько немцев, которых успели взять в плен ночью с 5 на 6 августа. Все они истекали кровью и покорно шли к нам, подняв руки вверх и повторяя без остановки: "Не убивайте, не убивайте!" Мы не были гуннами и никого убивать не стали". Последней фразой Людендорф явно хотел подчеркнуть свое великодушие по отношению к полностью деморализованному противнику. Гнев бельгийской "спящей овцы" был усмирен.
Новая осадная гаубица Круппа принадлежала к разряду такого оружия, которое лишь много лет спустя догадаются назвать оружием массового уничтожения. Бельгийские солдаты до начала бомбардировки были уверены, что они надежно защищены от вражеских снарядов мощными железобетонными стенами. Но инженеры не могли даже и предположить, какие возможности заключают в себе полу тонные снаряды Большой Берты. Под огромной тяжестью снаряда крыши вскрывались, как консервным ножом, но взрыв происходил не сразу, а несколько секунд спустя, уже внутри укрытия, разрушая с помощью мощной взрывчатки коридоры, туннели и перекрытия подземного бункера на целых тридцать миль. Солдаты горели заживо, задыхались от гари и, как утверждал один очевидец, чудом оставшийся в живых, "впадали в истерику, а некоторые сходили с ума лишь от простого томительного ожидания следующего сокрушительного удара".
После сорокавосьми часовой беспрерывной бомбардировки все четыре форта были превращены в одно кровавое месиво. На один лишь форт Понтиас, который продолжал единственный из последних сил оказывать бессмысленное и героическое сопротивление, Большая Берта выплюнула целых сорок пять снарядов. За стрельбой с церковных колоколен и аэростатов наблюдали корректировщики и направляли убийственные снаряды прямо в цель. Наконец после многочасовой бомбардировки воцарилась по-настоящему мертвая тишина. Ее сменил грохот сапог солдат Первой армии.
В тылу немцы решили перевести своего монстра на другую позицию, к форту Лонсэн через покоренный Льеж. Селестен Демблон, депутат от Льежа, находился в это время на площади Святого Петра, когда вдруг увидел "артиллерийское орудие таких размеров, что даже не верилось собственным глазам. Монстра, разделенного на две части, тащили 36 лошадей. Мостовая сотрясалась. Толпа безмолвно, оцепенев от ужаса, наблюдала за перемещением этой фантастической машины. Слоны Ганнибала, наверняка, меньше удивили в свое время римлян! Солдаты, сопровождавшие орудие, шли, напряженно глядя перед собой, они двигались по площади почти с ритуальной торжественностью. Это был Вельзевул в образе пушки!"
К 16 августа немцы захватили одиннадцать из двенадцати фортов. До последнего держался только форт Лонсэн, но и он должен был пасть, а генерал бельгийской армии, Леман, был взят в плен, когда находился в бессознательном состоянии.
На другой день после падения последнего форта 20я и 3-я армии перешли в наступление. Начался марш первого крыла германских армий через Бельгию. Немцы не планировали наступление раньше 15 августа, поэтому Льеж задержал продвижение германских войск всего на два дня, а не на две недели, как это по ошибке думали все. И решающим фактором здесь, конечно, были осадные гаубицы Круппа, носящие нежное женское имя Берта.
Вельзевулов Круппа в дальнейшем перебросили на осаду Намура, Антверпена и Мёберга. Слава летела на крылах своих впереди орудий, парализуя мужество защитников крепостей, которые предстояло разрушить.
За такие выдающиеся достижения в области вооружения Густав получил высокие боевые награды, хотя на фронте не был ни дня. Высокие награды он получил из рук самого кайзера и хотя коллекционировать всевозможные ордена и медали он начал значительно позже по сравнению с Альфредом и Фрицем, но темпы, в отличие от именитых предшественников, оказались необычайно высокими: почти каждый месяц приносил Густаву какое-нибудь новое награждение. Наконец дело дошло даже до Железного Креста Первой степени, которым обычно награждали лишь тех, кто проявил беспрецедентное мужество на полях сражений. Для сравнения отметим, что бравый капрал Адольф Гитлер из 16 Баварского резервного пехотного полка удостоился подобной чести лишь в 1918 году после четырех лет безупречной службы, двух тяжелых ранений и захвата в плен пятнадцати вражеских солдат без какой-либо посторонней помощи.
Так, о присуждении Железного Креста Первой степени существует следующий рассказ одного из сослуживцев будущего фюрера: "Как обученный солдат, он (Гитлер - Е. Ж.) получил от капитана фон Година разрешение примкнуть к группе из двух пеших посыльных третьим. Сразу в начале выполнения задания один товарищ погиб от шальной пули. Вместе со вторым Гитлер обнаружил воронку от гранаты, в которой что-то шевелилось. Решительно направившись к ней, погиб второй посыльный. Гитлер пробежал несколько шагов к оставленному окопу и, обнаружив там группу запуганных французов, приказал немедленно встать, отбросить оружие и двигаться вперед под прицелом винтовки. Так он доставил пленников в расположение штаба".
Густав же Крупп получил эту боевую награду в первые месяцы войны, так и не появившись ни разу на передовой. Но самой примечательной наградой можно, пожалуй, считать присвоение главе знаменитой фирмы степени доктора философии. Высоколобые немецкие профессора не случайно решили, что Большая Берта внесла "несравненный вклад в развитие всей человеческой цивилизации". И как это не абсурдно может показаться на первый взгляд, но гигантские гаубицы Густава Круппа действительно стали в полной мере воплощать в себе такое качество европейской цивилизации, давно отошедшей от христианской концепции мироздания, как надменность. Русский философ В. Ф. Эрн, современник описываемых событий, писал: "Если отвлечься от всякой оценки этих чудовищ и сосредоточиться лишь на колоссальных суммах человеческой энергии, в них вложенной, то мы должны прийти к парадоксальному выводу: по количеству затраченных сил, по солидарности коллективного творчества орудия Круппа безусловно превосходят такое беспримерное, казалось бы, проявление коллективного многовекового созидания, как средневековая готика... Люциферианские энергии с крайним напряжением, особенно в последнем столетии, сгрудились в немецком народе и вот, когда теперь нарыв прорывается, все человечество в согласном порыве ощущает всемирно-исторический катарсис".
Глава XIII
Туман войны
В день падения Брюсселя французские войска вошли в Лотарингию, заставив немцев отступить. Началось так называемое Пограничное сражение, где французские атаки сменялись немецкими контратаками.
По мысли Шлиффена, этап реализации преимущества должен наступить только на последней стадии маневра, когда Войска союзников, сбившись в кучу между Парижем и линией восточных крепостей, потеряют способность к маневру, в том числе - к маневру быстрого отхода. До этого автора идеи блицкрига вполне устраивало, чтобы тактические победы доставались французам.
Эта схема, однако, требовала от командующих армиями поступиться своими частными интересами в пользу единой операции. Иными словами, от кайзера и Мольтке требовалось обеспечение жесткого руководства армиями. Но ни Мольтке, ни кайзер органически не были способны осуществить такое руководство всей операцией. Показательным было и то, что главная квартира разместилась в Люксембурге в школе для девиц, где не было создано ни каких условий для нормальной штабной работы, включая и хорошо налаженную связь с войсками. Сам же кайзер, вместо того, чтобы отслеживать по дням и часам, как выполняется задуманный Шлиффеном план блицкрига, начал наводить порядок, запретив ввиду военного времени употребление пива офицерам Генерального штаба. Оставшееся до сражения на Марне время он потратил на поздравительные телеграммы и награждения.
Именно Пограничное сражение и явилось первым кризисом на Западном фронте, разыгравшееся 20 - 25 августа 1914 года, оно охватило обширную территорию от Вогезов до канала Конде.
В общем шлиффеновском маневре немцы должны были лишь обозначить "шаг на месте" в районе Арден. Но центр, вместо того, чтобы "шагать на месте", бросается вперед. Правое же крыло, которое должно задавать темп всему наступлению, оказалось задержанным у Намора.
Как это ни странно, но немцев нарушить план Шлиффена заставило помимо личных амбиций генералов и слабости общего руководства ещё и явное превосходство в тяжелой артиллерии. Благодаря орудиям Круппа, уж слишком легко начали даваться тактические победы, которые были достигнуты в ущерб общему стратегическому плану. Именно эти победы и провоцировали недальновидных генералов на бессмысленные и неоправданные движения вперед. Голиафова мощь крупповских пушек оказалась настолько огромной, настолько превышающей все "человеческие пределы", что постепенно начала давать сбой стройная схема Шлиффена. В этом смысле Пограничное сражение напоминало библейское единоборство Давида и Голиафа, когда титанизм и мощь германского оружия делали собственных генералов заложниками необдуманных действий. По истине, кого хочет наказать Бог, того лишает разума. Французы не случайно "битву на Марне" окрестили чудом, а философ Бергсон сравнил её с победами Жанны д'Арк. К моменту начала знаменитого сражения у союзников в результате кровопролитной Пограничной битвы уже не оставалось сил. Всем казалось, что Франция должна пасть со дня на день. Преимущество немцев было бесспорным. Голиаф неумолимо надвигался на поверженного Давида, однако союзники из последних сил продолжали оказывать сопротивление обреченных.
Так, на северо-западном направлении основной ударной группировки германских войск противостояли одна французская армия и британский экспедиционный корпус. 23 августа возле небольшого бельгийского городка Монса к северу от французской границы немцы впервые испытали не себе мощь британской пехоты. Понеся тяжелые потери от пулеметного огня, они пришли к выводу, что у англичан не по два пулемета на батальон, как у них, а гораздо больше. Но англичане и французы не способны были развить успех. Опасаясь окружения, они отошли на юг. После изнурительного двухнедельного отступления по августовской жаре союзники смогли наконец остановиться восточнее Парижа. Все силы были брошены на оборону великого города, чьи здания уже просматривались в бинокль.
На Марне союзникам впервые с начала боевых действий удалось добиться численного превосходства. Частично это объяснялось тем, что немцам пришлось снять с Западного фронта несколько дивизий. Россия, верная союзническому долгу, начала наступление в Восточной Пруссии без соответствующей подготовки и смогла оттянуть на себя дивизии врага. Глава французской разведки, полковник Дюпон, высоко оценивая действия русских, говорил: "Воздадим должное нашим союзникам - наша победа достигнута за счет их поражения".
С первого же дня войны важнейшей задачей французского посла в Петербурге было постоянное давление на Россию, чтобы ускорить её действия. Из Парижа в Петербург, во французское посольство приходили отчаянные телеграммы. Палеолог, посол Франции, то в одном, то в другом кабинете умолял, просил, требовал ускорить военные действия. 5 августа он сказал царю: "Французская армия должна будет противостоять огромной военной силе, состоящей из двадцати пяти немецких корпусов. В связи с этим я умоляю Ваше Величество отдать приказ войскам начать наступление немедленно. Если вы этого не сделаете, то не исключено, что французская армия потерпит поражение".
Для наступления были выбраны две армии. Первая - численностью в 200 тысяч человек под командованием генерала Ренненкампфа должна была двигаться на юго-запад, параллельно побережью Балтийского моря. Вторая армия, в 170 тысяч человек под командованием генерала Самсонова, одновременно развивала свои действия в северном направлении от Польши. Если бы сработали стратегические планы великого князя Николая Николаевича, то немцы были бы зажаты между двумя русскими армиями, которые могли бы начать переправу через Вислу южнее Данцига. Тогда дорога на Берлин протяженностью всего двести пятьдесят километров была бы открыта.
Наступление провалилось из-за необдуманных решений Ренненкампфа, который действовал несогласованно с Самсоновым и тем самым поставил под удар и себя и другое крыло русских войск. Но при всей безрассудной храбрости и безумной глупости преждевременное наступление русских войск достигло своей цели: германские войска были оттянуты с Западного фронта. Частичная оккупация Восточной Пруссии имела исключительный эффект. Беженцы, многие из которых были знатного происхождения, в страхе и отчаянии ринулись в Берлин. Кайзер был оскорблен, и даже сам Мольтке вынужден был признать, что "любой успех на Западном фронте не имел бы никакого значения, если бы русские вошли в столицу Германии".
Итак, русские помогли французам совершить "чудо на Марне", но и сами французы проявили небывалое мужество. Союзникам удалось добиться численного преимущества ещё и потому, что они смогли перебросить подкрепления, взятые у стойко сражавшихся частей Кастельно и Дюбая. Если бы эти войска не выдержали, если бы они отступили третьего сентября после последнего отчаянного штурма немцев, то германскому командованию, согласно плану Шлиффена, удалось бы выиграть свои Канны, и "чудо на Марне" так никогда бы и не состоялось.
Следует упомянуть также и личное мужество французского маршала Жоффра. Именно его несокрушимая уверенность в победе, его упрямо повторяемая фраза: "Атакуйте! Атакуйте во что бы то ни стало - вы французы!", его титаническая энергия сумели предотвратить превращение почти разбитой армии союзников в бесформенную, деморализованную массу.
Но как очень часто бывает в битве гигантов последнее усилие, которое и обретает, в конечном счете, решающее значение, которое вбирает в себя всю мощь и энергию огромных масс, принадлежит маленькой мышке, маленькому ничтожному обстоятельству. Если на весы положить две непосильные массы, то достаточно пушинки, чтобы та или иная чаша начала медленно, но верно клониться к земле. Эту трагическую роль малого в большом выпало сыграть ничтожному, с точки зрения глобальной военной стратегии, парижскому такси.
Если сравнить гигантов Круппа и слабосильную модель "Рено" начала века, то станет ясно без лишних слов, где здесь Голиаф, а где - Давид. Когда смотришь на этот героических экспонат, помещенный в музее военной славы в столице Франции, то машинка, части кабины которой были сделаны из дерева, наподобие старой кареты, вызывает лишь умиление. Если гиганты Круппа - это порождение злого гения, самых мрачных сторон немецкой души, то маленькое слабое "Рено" поражает нас какой-то детской наивностью и даже кокетливостью французской девочки-подростка, которая мечтает стать истинной парижанкой.
Немцы оголили свой фланг. Они так увлеклись победоносным маршем, так были уверены в победе, что начали совершать одну тактическую ошибку за другой. Неожиданно выдвинувшаяся вперед первая армия Клука и предположить не могла, что на фланге, как по мановению волшебной палочки, за одну ночь, словно из-под земли, вырастет грозный противник. И французы, действительно, появились, появились ни откуда, словно по воле всесильного чуда. Но имя у этого чуда все-таки было, и звали его "Рено". Как странно, у немцев женское начало на подсознательном уровне не может воплотиться ни во что большее, как в некий образ богатырки Брюнхильды, наверное, поэтому они назвали самую страшную пушку Первой мировой Бертой. У французов же женщина всегда кокетлива, всегда несерьезна, всегда мила, красива, обаятельна, не воинственна, но именно она спасает милую Францию, как знаменитая Жанна или как маленькое такси с деревянной кабиной и слабым мотором, предназначенное для развоза веселой парижской толпы после какого-нибудь праздника.
Так, по одному из планов предполагалось, что в случае сдачи Парижа придется взорвать все мосты города. Бесподобный Пон Нёф и Пон Александр должны были лежать в руинах. Кто хоть раз в жизни видел красоту этих мостов, тот легко поймет французских таксистов, каждый день пролетавших на своих "Рено" по этим мощным гигантам через Сену. Все как один таксисты начали останавливать свои машины и, обращаясь к седокам, гордо произносить, может быть, самые патетические фразы в своей незаметной жизни: "Извините мы едем на фронт". Заправившись по дороге, такси начали прибывать на место сбора, где через некоторое время все 600 маленьких "Рено", это воплощение автомобильной женской игривости, выстроились в идеальном порядке. Прибывший на место сбора генерал был восхищен увиденным. Заполненные солдатами такси с наступлением темноты вереницей двинулись к фронту. И это был последний крестовый поход старого мира, которым и заканчивалась романтика войны прошлых эпох.
Битва была успешной и, главное, неожиданное для противника. "Атакуйте! Атакуйте - ведь вы же французы!", - звучал над головами воинов знаменитый призыв маршала Жоффра, и сражение на Марне явилось одной из решающих битв в истории человечества не потому, что оно стало предвестником поражения Германии или победы союзников. Марна показала, что война кончится не сразу, а будет продолжаться ещё очень долго. Воюющие страны оказались в западне, созданной ими самим в течение первых ничего не решивших тридцати дней почти непрерывных сражений, в западне, откуда не было и не могло быть выхода.
После своего неожиданного поражения немцы вынуждены были отойти к реке Эна и окопались там. Вялые попытки выдохшихся союзников выбить их с укрепленных позиций успеха не принесли, и к середине сентября воюющие стороны решили взять передышку.
Лишь 16 сентября развернулись встречные бои и сражения с целью взаимного обхода открытых флангов. Начался знаменитый "бег к морю", который продлился целый месяц. Противники, пытаясь упредить друг друга, фактически двигались параллельным курсом. Всякий раз когда одна сторона предпринимала попытку атаковать, другая успешно отбивала атаку. В конце концов в середине октября "забег" завершился ничейным результатом - к Ла-Маншу и те и другие подошли одновременно. Не желая все же расставаться с идеей быстрой победы, немцы попытались проделать брешь в не очень плотных порядках союзников.
Местом для очередного сражения они выбрали исторический центр бельгийского сукноделия, район города Ипр, который оказался у основания клина, вбитого союзниками в германские позиции. Северный фас образовывали французские части, южный - британские. Немцы сосредоточили свои основные усилия на южном участке. В течение трех недель они отчаянно штурмовали растянувшуюся и не очень насыщенную линю обороны союзников. Однажды в приступе отчаяния германские командиры отправили в бой совсем юных, плохо обученных добровольцев. Они могли наступать лишь плечом к плечу, и их волнами косили английские пулеметчики. Впоследствии сами немцы назвали этот бой "избиением младенцев". Британская оборона выстояла, но с большим трудом. Её потери оказались столь значительными, что в известном смысле под Ипром была похоронена регулярная британская армия. Здесь полегло четыре пятых всего экспедиционного корпуса. Сражение под Ипром показало, что решающую роль в победе оборонявшихся сыграли пулеметы и магазинные винтовки. Наступающие по открытой местности немцы оказались в крайне невыгодном положении по сравнению с окопавшимися англичанами. Сражение под Ипром стало последней попыткой германского командования одержать быструю победу на Западном фронте. Теперь было решено перейти к обороне, а часть сил перевести на восток.
Обе воюющие стороны к исходу 1914 года были морально подавлены, истощены и начали усиленно окапываться. Понятие "окопной войны" не было в тот момент уяснено противниками. Обе стороны осенью 1914 года стремились к образованию сплошного взаимно-неподвижного фронта, воспринимая его как меньшее зло. Немцам необходимо было выиграть время на консолидацию своего построения после Марны. Союзники, пережив в августе приступ отчаяния, думали прежде всего о том, как создать прочную оборону против неизбежной следующей волны "тевтонского нашествия". То есть обе стороны считали позиционный фронт явлением искусственным и, несомненно, временным.
Вскоре от Швейцарии до Северного моря протянулась непрерывная цепь траншей. На самом севере находились остатки бельгийской армии и несколько французских соединений, затем располагались англичане, а далее, справа от них, - основные французские части. Так началась окопная война.
Западный фронт начал напоминать гангренозную рану, принявшую вид бесконечных траншей, заполненных грязью и человеческими телами, как мертвыми, так и живыми. Война постепенно превратилась в безумие.
Теперь воюющие стороны обязаны были учитывать следующие реалии: надежды на скоротечную войну рухнули. Следовало готовиться к длительным боевым действиям; союзники установили неоспоримое господство на море. Последняя возможность поколебать это господство ушла с достройкой дредноутов типа "Куин Элизабет". Тем самым союзники получили возможность использовать против Германии и Австро-Венгрии экономическую мощь всего остального мира, что обеспечивало им победу даже при крушении Западного фронта; людские резервы союзников также во много раз превосходили германские; тем самым Германия и Австро-Венгрия не имели шансов на реальный успех; но если Германия и её союзники уже проиграли войну, то Антанта ещё не выиграла её. Экономическое и численное превосходство - не более, чем предпосылки победы, но отнюдь, не сама победа.
Здесь следует вспомнить о знаменитых "Генеральных предписаниях", разработанных Альфредом Круппом, и внедренных в экономику Германии ещё при Бисмарке. Благодаря этим предписаниям Германия как никакая другая страна Европы была готова к ведению продолжительных боевых действий. Фирма "Фридрих Крупп" уже задолго до глобального политического кризиса сумела создать основу для скорой милитаризации всей экономики, что лишь углубляло и затягивало конфликт, а не способствовало быстрому его разрешению. Именно военно-промышленная программа и позволила немцам продолжать войну, несмотря на явное превосходство союзников. Немцы, да и весь мир вместе с ними в какой-то мере стали заложниками промышленной стратегии гигантского концерна. Работая на войну, он должен был всеми силами способствовать тому, чтобы эта война длилась как можно дольше.
Зима 1914/1915 годов оказалась на редкость сырой. Поэтому одной из основных задач являлось сохранение окопов от затопления. Немцы старались устроиться поудобнее. Командиры союзных соединений, полагая, что их долг с началом весны перейти в наступление и прогнать захватчиков, опасались, что слишком удобная зимовка приведет к утрате бойцами наступательного духа. Cистема окопов и укреплений союзников носила более примитивный характер.
На первый план вышло умение нести патрульную службу, вести снайперскую стрельбу, устанавливать заграждения из колючей проволоки и рыть траншеи. Появились и новые виды оружия - минометы, способные вести навесную стрельбу фугасными минами по укрытым целям, а также гранаты, первые образцы которых изготавливались из простых консервных банок и бутылок. Бывшие тогда на вооружении пулеметы оказались малопригодными для стрельбы из узких траншей, и им на смену пришли такие легкие модели, как пулемет "Льюиса" у англичан и "Шоша" у французов. Порой расстояние между окопами противников не превышало ста шагов, и любые перемещения в дневное время мгновенно вызывали огонь. Поэтому активные военные действия начинались с наступлением темноты. По ничейной земле осторожно ползком передвигались патрули, пытаясь разведать, что происходит в окопах противника и как надежно они охраняются. Иногда высылались диверсионные группы для захвата "языков" в целях получения достоверной информации. Много времени тратилось солдатами на восстановление проволочных заграждений и укреплений окопов. Запасы воды, продовольствия, боеприпасы приходилось тащить на себе по бесконечным ходам сообщения, тянувшимся далеко от передовой. Почти не смолкал грохот пушек, а ночное небо над окопами часто освещали ракеты.
Однако военное руководство союзников в феврале 1915 года отдало приказ о крупномасштабном наступлении. Французская армия должна была одновременно нанести три удара. Два - в Артуа и Шампани, с двух сторон внушительного германского Клина, а третий - в Лотарингии, создав тем самым угрозу немцам с тыла. Британские части должны были оказать французам содействие в Артуа. Наступление французов по грязи, а в горах Вогез и по снегу, и англичан в районе Нев-Шапель являло собой прообраз основных сражений последующих трех лет. Сначала была проведена мощная артиллерийская подготовка, затем осуществлялись преодоления нейтральной полосы и прорыв проволочных заграждений перед траншеями противника. Огонь из пулеметов и винтовок косил наступавших, часть из них все же достигла неприятельских окопов, где началась отчаянная рукопашная. В дело шли штыки, кулаки и приклады винтовок. Уцелевшим при наступлении приходилось быстро перестраивать свои боевые порядки в ожидании неизбежной контратаки. Призывы прислать подкрепление, чтобы удержать захваченные окопы, часто оставались неуслышанными. Попытки установить телефонную связь сплошь и рядом заканчивались неудачей, так как из-за жестоких артобстрелов кабель быстро оказывался поврежденным. В результате приходилось отправлять посыльных, но далеко не всем из них удавалось благополучно пробраться через ничейную территорию. Поэтому командиры, с тревогой ожидавшие известий о ходе боя, порой, теряли контроль над обстановкой в этом "тумане войны", а сильно поредевшим подразделениям наступавших приходилось удерживать захваченные окопы собственными силами - и порой все они погибали. Очень часто подкрепление опаздывало и было вынуждено прорывать оборону заново. Так повторялось по нескольку раз. Отныне несколько траншей длиной в 700 ярдов могли стоить атакующей стороне 26 000 жизней, а затем все должно было повториться вновь. Дома газеты писали о таких атаках, называя их "ударами молота" или "большим броском", но солдаты, эти окопные черви, знали обо всем гораздо лучше. Воюющие и с той и с другой стороны были уверены, что война может продлиться целые 100 лет. Из них пять понадобиться для того, чтобы в конец убить друг друга, а девяносто пять должно уйти на то, чтобы размотать бесконечную колючую проволоку, которой, казалось, был опутан весь земной шар.
В конце апреля 1915 года немцы применили новое и страшное оружие отравляющий газ. Это случилось в сражении у того же многострадального Ипра. Против алжирских частей французской армии был использован хлор. В дальнейшем бесцветная жидкость, представляющая из себя протоплазматический яд, поражающий глаза, кожу, верхние дыхательные пути и легкие получил название иприт в честь того места, где он впервые был испытан на людях в качестве экспериментального оружия.
Алжирцы в панике бежали, многие скончались от удушья. Но немцы провели лишь эксперимент и поэтому не были готовы к полномасштабным военным действиям. Вот почему и не попытались развить неожиданно достигнутый успех. В противном случае могла бы произойти страшная трагедия, и фронт бы полностью оголился, но подошедшие на помощь канадцы проявили необычайную находчивость: они начали мочиться в носовые платки и использовать их в качестве примитивных противогазов. Бои под Ипром в 1915 году продолжались около четырех недель, и лишь в самом конце этого периода начали поступать настоящие противогазы.
Но Жоффру по-прежнему не давал покоя германский клин между Артуа и Шампанью. Он снова приказал начать массированное наступление в этих районах, отведя англичанам вспомогательную роль. К этому времени британские войска ухитрились израсходовать почти весь наличный запас снарядов, и артиллерия англичан оказалась на голодном пайке. На каждое орудие приходилось в среднем по два выстрела в день.
Однако после четырехдневного артобстрела, который вели в основном французские батареи, 25 сентября началось новое наступление. Но и эта попытка прорвать оборону противника оказалась также неудачной. Осенняя кампания 1915 года дорого обошлась союзникам - они потеряли 250 000 человек. Потери немцев составили 140 000. Войскам предстояла ещё одна зимовка в окопах, и центр активности переместился в штабы.
Но окопная война начала постепенно диктовать свои условия и влиять на психологию людей. Кампании 1914/1915 годов привели к огромным потерям в кадровых армиях. На смену профессиональным военным пришла армия массовая, которая начала жить по закону больших чисел. Этот закон предполагал жизнь по инерции и стремление устроиться, приспособиться к любым условиям, ибо, как сказал Ф. М. Достоевский: "Ко всему-то подлец человек привыкает". Так, мирная жизнь проникла в войну, лишив её романтической героики и сделав будничной, а война приобрела в сознании людей перманентный характер. До 1914 года война в европейском сознании была возведена на некий пьедестал. Она была отгорожена от простой повседневности ореолом жертвенности и небывалого героизма, на который были способны лишь исключительные личности в силу своих особых душевных качеств. Сейчас же военным мог стать любой. Просто у обыкновенного человека не оставалось никакого выбора.
И люди погибали, чтобы захватить десяток метров чужой территории, сменить одну траншею с болотной грязью на другую. И каждую новую траншею надо было обживать как собственный дом, как единственное надежное прибежище в этом сумасшедшем мире. Такое ведение войны оскорбляло здравый смысл и достоинство человека, превращая его в червя.