Ночами Альфред Крупп любил писать всевозможные инструкции и меморандумы, касающиеся его бизнеса. Эту страсть вполне можно было бы назвать графоманией. Общий объем так называемого письменного наследия Альфреда Круппа насчитывает более 30 000 архивных единиц.
В качестве эксперимента Крупп приучал себя писать в полной тьме, порой забираясь с головой под одеяло. Покрываясь потом, в слепую, он упорно выводил одну строчку за другой. Судя по всему, это была тренировка, преследующая сразу две цели: научиться писать, не видя лист бумаги, и одновременно с этим выработать силу воли, преодолевая отвращение от запаха собственного ядовитого дыхания. Но чаще всего Крупп занимался своими ночными литературными бдениями на свежем воздухе.
С восходом солнца, когда рабочие вылезали из своих теплых постелей и шли на завод, они частенько могли видеть своего хозяина, который, скрючившись, сидел в неестественной позе на одной из лавок, продолжая в слепую лихорадочно делать какие-то бессмысленные записи. Вид этого зрелища поражал неискушенных рабочих. Перед ними было реальное воплощение Недреманного Ока Хозяина. Дисциплина на заводах Круппа всегда была образцовой. Рабочих буквально очаровывала эта неиссякаемая энергия Альфреда, которую они воспринимали не иначе, как чудо. Но настоящим чудом было то, что на протяжении пятидесяти лет их неутомимый хозяин так и не был ни разу госпитализирован, так и не погостил в течение хотя бы короткого периода времени в какой-нибудь дорогостоящей психиатрической клинике.
Впрочем, таланты Альфреда развивались достаточно медленно: в унисон неторопливой поступи германского промышленного прогресса. Однако, несмотря на все свои видимые и скрытые странности, Альфред Крупп ещё подростком сумел проявить свои незаурядные способности. Так, 26 ноября 1825 года, когда ему исполнилось 13 лет, учитель из города Эссена послал Фридриху Круппу табель с отметками за четверть, добавив к нему собственный комментарий, написанный красными чернилами: "Я горжусь им и выражаю свое уважение относительно того, что касается успехов вашего сына в математике. Альфреду следует продолжить свое образование в том же духе к нашему общему удовлетворению (Befriedigung finden)".
Но продолжить свою учебу Альфред так и не смог. Еще до конца следующей четверти он навсегда покинул школу. Домашние неприятности прервали систематическое образование. "Наковальня стала моим письменным столом", скажет впоследствии этот странный и необычный человек.
Нужно сказать, что вступление в самостоятельную жизнь Альфреда Круппа было похоже на мелодраму популярного в то время Виктора Гюго. Во всяком случае здесь присутствовали все необходимые составляющие этого жанра: безутешная вдова, беспомощные дети и утраченное состояние некогда благополучной семьи. По прошествии ста лет этот эпизод историки и биографы изрядно покроют позолотой и приукрасят. Юный Альфред предстанет перед восторженными немцами в облике легендарного Зигфрида, бросившего вызов самому дракону, охраняющему золото Нибелунгов. Несколько поколений немецких школьников будет воспитано на светлом образе подростка Круппа, который своим невероятно упорным трудом, своим непомерным усердием смог добиться успеха и стать одним из самых уважаемых представителей целой нации. Но если заглянуть за эту официальную вывеску, то картина предстанет в совершенно ином свете.
Так, будущий могущественный магнат свое детство и особенно отрочество и раннюю юность будет вспоминать как "время нищеты и скорби". По его собственным словам, "дневные заботы были посвящены тому, как прокормить семью, а ночные - раскрытию секретов производства". Он жил "на хлебе и картошке, лишь изредка позволяя себе мясо". Вспоминая об этом мрачном периоде, Альфред очень часто будет упоминать о "чувстве растущего страха перед тотальным разорением" о непрекращающемся страдании, о тяжелой работе, которая должна была "хоть на короткий период отсрочить гибель семьи". Будущий магнат будет вспоминать также и свои бесконечные бессонные ночи, когда, лежа на чердаке и уставившись в потолок, Альфред не раз ощутит, как на него обрушится откуда-то сверху гигантский груз нечеловеческой усталости. Круппу приходилось делать все самому. На своей разоренной фабрике он был и кассиром, и ночным сторожем, и сталеваром, и инженером.
Читая письма Альфреда в течение 30-х, 40-х и 50 - х годов девятнадцатого столетия, может сложиться впечатление, будто жизнь этого человека в указанный период большее походит на метания затравленного зверя.
В отличие от отца Альфред решил дойти до конца и в совершенстве овладеть всеми премудростями плавки. Но его признанию, он обязан был не просто понять, а ощутить всем существом своим процесс, должен был почувствовать саму природу стали. Версия Альфреда знаменитой шеффилдской стали напоминала приготовление искомого металла в небольшом шестифунтовом графитовом горшочке. Одно неловкое движение и... - все приходится начинать сначала. Чтобы достичь нужного результата, самому Альфреду следовало полностью изменить свою человеческую природу. Сталь, её особая природа, неизбежно проникала в душу того, кто с ней соприкасался. Альфред прекрасно мог видеть это на несчастном примере отца, когда процветающий торговец бакалейными товарами вдруг неожиданно занялся какими-то странными опытами в крошечном сарае рядом с домом. Но Альфреда этот печальный пример ничему не научил и ни от чего не предостерег. Наоборот, он пустил сталь в свою душу полностью и предался ей настолько, что она не только стала частью его характера, но и на каком-то этапе начала восприниматься Круппом как вполне реальное существо. Со временем Альфред так сросся с собственным производством, что был уверен, что фабрика стала частью его самого. Все чаще и чаще в своих письмах он будет оговариваться и писать "моя фабрика", "мой магазин", "мой молот", иногда прибегая к более нежным выражениям: "мое дитя" и даже "моя невеста".
Производство стали за этот период развивается и набирает обороты, но сам Альфред постоянно оказывается в очередном тупике, его надежды одна за другой превращаются в ложные мечтания. Идиосинкразия молодого Круппа, от которой он страдал с самого детства, как и производство стали, также набирает силу. Он страдает почти физически от различных запахов. Его мучают бесчисленные фобии. Огонь все больше и больше внушает панический страх. Все труднее и труднее становится молодому промышленнику преодолевать себя и вновь вставать у тигля, чтобы получить долгожданную сталь. Однако жестокая экономия позволила содержать семерых рабочих. Альфред даже набрался наглости и разослал партнерам отца письма одного и того же содержания: "Неудачи остались в прошлом, мать продолжит семейный бизнес с моей помощью. Надеюсь, Вас заинтересует сталь, которую мы предлагаем, - она самого высокого качества. У фирмы есть столько заказов, что мы не успеваем их выполнять". Последнее являлось чистейшим вымыслом, но упрекнуть одинокого подростка из последних сил сражающегося с собственной судьбой, было некому. Игры, книги - все было заброшено. Альфреда не волновало ничего, кроме заказов. Отец был мечтателем, он пописывал даже стихи в подражание Гете и Шиллеру, сын же не любил стихов, и тому были весьма существенные причины.
Так, Фридрих Крупп лишь к концу своей жизни после знаменитой битвы при Ватерлоо стал гражданином Пруссии. Альфред же прожил под прусским владычеством всю свою сознательную жизнь, и поэтому жесткая дисциплина и практицизм стали для него частью характера. Еще со времен прусского короля Фридриха Великого эта страна именно железную дисциплину поставила во главу угла своей государственности, заставив всех своих граждан жить по формуле: "не армия в государстве, а государство в армии".
Пруссия и сталь были просто необходимы друг другу. Эти два начала не могли существовать порознь. И именно железная прусская дисциплина, которую он вобрал в себя с самого детства, и позволила юному Альфреду Круппу совершить то, что так и не удалось совершить его отцу, боготворившему Наполеона, заклятого врага немецкой династии Гогенцоллернов. Но эти отношения будущего пушечного короля и правительства складывались весьма сложно.
Не раз шестнадцатилетний Альфред Крупп обращался за финансовой помощью к правительству Пруссии, неизменно получая отказ. Молодой предприниматель был взбешен. В это время он писал, что протестует против "устойчивого предубеждения властей относительно того, будто английская сталь не знает себе равных".
Альфред предупреждал прусское правительство и пророчествовал, что как только его государство "обратит внимание на рост отечественных мануфактур, на рост производства собственной стали, то в недалеком будущем это все может оказаться весьма полезным". Но прусское правительство думало иначе. И когда мать Альфреда, Тереза, по настоянию сына обратилась к королю с просьбой о кредите в размере 15 000 талеров на срок в 12 лет, Берлин вновь оказался безучастным к просьбе вдовы.
Как мы видим, государственная власть, в отличие от эпохи Фридриха Круппа, и не собиралось никого поощрять, как это делал в свое время Наполеон. Наоборот, Пруссия заняла весьма жесткую позицию по отношению к собственным предпринимателям. Эта жесткая позиция и была одним из проявлений той железной армейской дисциплины, которая насаждалась в этой стране на всех уровнях социальной системы. Это была знаменитая политика кнута и пряника. Альфреду казалось, что ему достается только кнут. Но именно жесткие условия выживания и должны были выявить в нарождающейся прусской промышленности самых стойких, самых сильных бойцов. Сталь не могла стать достоянием слабых личностей, она могла подчиниться лишь тому, кто по своему характеру в чем-то должен был ей соответствовать.
В ту далекую эпоху Альфред в свои шестнадцать лет и предположить не мог, что у его правительства имеется далеко идущая стратегия, направленная не только на развитие промышленности, но и на дальнейшее неизбежное объединение всей Германии. Так, не давая кредитов промышленникам, Пруссия пришла к утверждению Немецкого таможенного союза, устранявшего многолетние препятствия, стоявшие на пути торговых отношений внутри самой страны. Эта мера способствовала подъему экономики и давала шанс молодому Круппу. Денег как таковых не ссужали, но создавали при этом благоприятные условия для конкурентной борьбы, в которой мог выжить только сильнейший.
У тех же Круппов в качестве конкурента на протяжении многих лет был металлургический завод "Гуте Хоффнунг", который на определенном этапе, сумев воспользоваться неудачами отца Альфреда, достиг высоких показателей и, соответственно, получил высокие прибыли. И прусское правительство милостиво каждому предоставляло шанс выжить в этой жестокой гладиаторской схватке.
Для того, чтобы глубже понять, что же из себя представляла прусская монархия, которая и смогла выковать не одно поколение немцев, наделенных общими национальными чертами, обратимся к истории.
Известно, что между двумя выдающимися монархами этой страны, между отцом Фридрихом I и его сыном, Фридрихом Вильгельмом, прозванным в дальнейшем Великим, существовала непреодолимая пропасть. Эти отношения между отцом и сыном для нас в данном случае представляются весьма показательными. В соответствии с самой идеей монархии, король, или царь, является отцом для своих подданных. Взаимоотношения подданного и верховного властителя - это в какой-то мере взаимоотношения между отцом и сыном. Жесткий, но мудрый монарх-отец наказывает своего подданного-сына для его же блага. Посмотрим, как же могли складываться весьма непростые отношения между королем и наследником престола, между отцом и сыном в широком понимании этого слова. Подобные отношения в какой-то мере можно рассматривать как своеобразную модель поведения всего прусского правительства по отношению к своим подданным.
Так, по свидетельству очевидцев, жизнь прусской королевской семьи лет за 80 до начала активной деятельности Альфреда Круппа как промышленника проходила в ненависти, страхе, притворстве и лжи. Причем, историки отмечают, что для Гогенцоллернов вообще был свойственен непримиримый конфликт поколений, который, чаще всего, жестоко подавлялся тем, в чьих руках была сосредоточена высшая власть. Обладавший Властью, а, следовательно, отмеченный Судьбой, словно не собирался добровольно передавать её даже своему законному наследнику. Архетип поведения, характерный для поведения древних германцев, будто сумел сохраниться в веках и стал одной из черт национального характера.
Отношения между королем-отцом и будущим Фридрихом Великим ухудшились настолько, что отец даже обдумывал возможность лишить своего наследника права на престол.
Тогда, воспользовавшись путешествием, которое они совершали вместе с отцом по различным германским "столицам", сын Фридрих договорился с лейтенантом Катте, с которым имел дружеские отношения, об организации побега из Пруссии. Однако заговор раскрыли. Фридрих был взят под стражу. Отец настоял на смертном приговоре и лейтенант Катте был осужден на смерть. По приказу короля два капитана подвели наследного принца к окну, чтобы он мог видеть казнь друга собственными глазами. Как утверждают некоторые историки, именно такому жестокому воспитанию из мятежного наследника престола, начитавшегося в избытке французских просветителей, получился в будущем властитель, правление которого привело к милитаризации всей общественной жизни в Пруссии.
С этого момента офицеры нередко пополняли ряды высших государственных служащих, перенося военный образ мышления и действий в сферу гражданской администрации.
Во времена Альфреда Круппа прусская монархия почти не изменилась. Общественная система воспитывала молодого предпринимателя приблизительно так же, как в свое время король Фридрих Вильгельм I воспитывал своего непокорного сына.
Если имя и есть миф, то немецкий миф нового времени выразился в названии фирмы "Фридрих Крупп", в котором слились воедино и легендарные прусские короли и короли пушек и стали. Жестокая система выживания, в которой пришлось бороться с всесильной судьбой молодому промышленнику, впитала в себя бессмертный дух прусских правителей восемнадцатого столетия. А бороться за выживание Альфреду приходилось чуть ли не ежедневно, ни на минуту не теряя бдительности.
Так, начиная с ноября 1829 и до февраля 1830 года, когда из-за холодной погоды остановилась работа кузницы, единственного источника дохода, он оборудует на верхнем этаже дома в Валькмюле токарную и шлифовальную мастерские. Несмотря на всю простоту этого замысла, у Круппа появляется возможность перейти от изготовления полуфабриката к готовой продукции. В августе 1830 г. ему удается изготовить для частной фирмы первую пару полностью отшлифованных и закаленных валков. В 1831 году он продает первые литые валки монетным дворам городов Гота и Эйзенаха. Цена, 100 талеров за пару, была достаточно высокой, поэтому можно было начинать переход от ручного производства к механическому. В шестидесятые годы двадцатого столетия биограф семьи Круппов, Уильям Манчестер, решил сам проверить качество одного из произведенных в ту эпоху валков и нашел эту деталь в прекрасном состоянии. Причем сточен был упомянутый валок за всю свою долгую жизнь лишь на четверть.
Однако ни на сталелитейной фабрике в Эссене, ни в Валькмюле начинания Альфреда с механическими мастерскими не будут успешными. Тогда он вновь потребует кредита у правительства и вновь получит отказ. Надеяться приходилось только на себя.
Приобретение паровой машины стало просто необходимо. Но кто в этом районе Рура производил паровые молоты? Этим занималась враждебная фирма "Гуте Хоффнунг". Следовало ради интересов дела идти на поклон к своим заклятым врагам. Прусская система была в действии. Альфреду предстояло до дна испить из чаши унижения и страдания, как некогда Фридриху Великому пришлось стать свидетелем казни единственного и самого преданного ему друга.
Но к этому времени Альфред уже хорошо усвоил жесткие правила игры, повсеместно принятые в его родном государстве: чтобы управлять - научись подчиняться. Прежде, чем стать твердой, сталь течет по желобу в виде податливой раскаленной массы, но в конце процесса она становится крепче гранита.
Однако даже на покупку паровой машины в фирме "Гуте Хоффнунг" у Альфреда не оказалось достаточно денег. И ему дважды вновь пришлось обратиться за помощью к правительству, чтобы ещё раз пережить отказ и в 1835 и в 1837 гг. Альфреду на этот раз объяснили, что казначейство не собирается рисковать и предоставлять денежную сумму человеку, отец которого уничтожил собственную репутацию надежного промышленника и партнера. Над головой молодого Круппа словно высветилась страшная печать неудачника, причем неудачника во втором поколении. Похоже было, что судьба окончательно отвернулась от этой семьи.
Но Альфред не собирался сдаваться. Несмотря на невзгоды он продолжал активно искать своих будущих заказчиков: где пешком, а где и на извозчике Альфред обошел и объездил все окрестности Эссена. Затем его путешествия становились все дольше и дольше. Круппы все дальше приходилось уезжать в поисках заказов от родимых земель. Каждую забракованную деталь Альфред воспринимал как выпад лично против него. Его токарные резцы, стамески, напильники, инструменты для обработки кожи и валки для монетных дворов раз от разу становились все лучше и лучше, привлекая покупателей своей надежностью.
Конечно, среди рабочих Круппа были очень опытные специалисты, работавшие на фабрике ещё при Фридрихе. По своей квалификации они намного превосходили Альфреда и не нуждались в его советах. Но производству нужен был талантливый менеджер, и молодой Крупп успешно справлялся с этой задачей. Его можно было видеть и у плавильной печи, и в кузнице, и у тигельного пресса, и на дорогах страны. Несмотря на ранний возраст, Альфред уже обладал жизненным опытом зрелого человека. Он хорошо понимал, сколько сил нужно было потратить, чтобы организовать производство, точно рассчитать и максимально использовать все ресурсы.
К тому времени, когда умер Фридрих Крупп, на фабрике оставалось всего двое рабочих, которым к тому же нечем было платить. В течение следующих трех лет число возросло до 8 человек, а в 1831 году - до 9. Производство литой стали в период до 1830 года колебалось между 6000 и 9500 фунтами, в 1830 году оно снова упало до 8000 фунтов. Все усилия, словно волны, разбивались о непреодолимое препятствие.
И вот наступил канун рождества 1836 года. Именно в это время кузен Альфреда фон Мюллер согласился разделить судьбу беспросветного неудачника, согласился довериться тому, на ком лежала печать семейного проклятия. Заслуга фон Мюллера заключалась лишь в том, что он решил подтвердить подпись Альфреда и дал под эту подпись свои собственные гарантии.
Внешне могло показаться, что речь здесь идет лишь об имуществе, но в действительности все обстояло куда сложнее. Дело в том, что и мать Альфреда, Тереза, и бабка, Петронелла, имели свою собственность, вполне достаточную для подобного поручительства. Но они были прямые родственники неудачника Фридриха Круппа, и прусское правительство упорно отказывало им в кредите, словно действуя не по законам здравого смысла, а по суеверному предубеждению. Поэтому стоило лишь кому-то другому поручиться за подпись Альфреда, и кредит тут же был предоставлен. Суеверный страх народного коллективного бессознательного перед капризами судьбы был преодолен. Нашелся кузен фон Мюллер, тоже родственник, но не по прямой линии, который добровольно решил разделить проклятие рода Круппов, за что и был произведен в ранг компаньона будущей знаменитой на весь мир фирмы "Фридрих Крупп".
Весной паровой молот мощностью в 20 лошадиных сил был наконец установлен. Но этот агрегат лишь с трудом можно было назвать машиной. Согласно замечаниям, которые остались в записях дотошного Альфреда, клапаны давали течь, плохо работал регулятор тяги, а поршень требовал постоянной смены набивки, поэтому трубы заполнялись в недостаточном количестве и родной брат Герман обязан был организовать целую бригаду рабочих, чтобы самим заполнять до отказа баки. Но как бы там ни было, а этот допотопный агрегат все-таки работал, и вскоре дым из первой промышленной печи начал виться над городом Эссеном.
После того, как была установлена паровая машина, и молот весом в 450 фунтов начал работать, Крупп перемещает токарную и шлифовальные мастерские из Валькмюле в Альтен-Эссен, в здание новой фабрики. Впрочем, кузница в Валькмюле в необходимых случаях тоже работала, выполняя нужные заказы. Крупп не собирался ничего терять. Так продолжалось вплоть до 1839 года, когда Альфреду пришлось продать этот участок, место, с которого и начались несчастья отца.
Затраты на паровую машину и другое оборудование требовали постоянного усовершенствования и вложения новых средств. Предпринятое Круппом расширение фабрики могло бы окупиться только в случае поступления большого числа новых заказов. Родной брат Альфреда, Герман Крупп, которому было тогда чуть больше 20 лет, прекрасно справлялся со своими обязанностями бухгалтера. Альфред же в это время находился в постоянных разъездах по делам фирмы. Оба брата великолепно дополняли друг друга. Прошло ещё какое-то время и Альфреду удалось открыть для своего производства доступ на швейцарский и южно-французский рынок. Герману же удалось привлечь к участию в работе своей фирмы Морица Тиса, племянника известного металлургического магната и профессора Фрейнберга Вильгельма Лампадиуса - ученого, который выделял металлургию в самостоятельную научную дисциплину. До этого Тис ездил выполнять поручения фирмы И. Г. Брауна. С 1 августа 1836 года Тис поступает на службу к Альфреду. Впервой своей поездке в качестве посредника новой фирмы Тис сумел установить контакты с французскими фирмами в Париже и Лионе. Затем он отправился в Вену, где заключил договор с монетным двором Австрии о поставке валков. В 1838 году Тис отправился в Россию с аккредитивом на 2000 рублей, выданным банком Герштатт.
То, о чем мечтал Фридрих Крупп - поставка литейной стали его фирмы в большинство стран Европы - стало медленно, но верно осуществляться. В 1836 и 1837 гг. были сделаны первые поставки за океан - в Бразилию, а также в Восточную Индию. В год, когда представитель фирмы Круппа ездил в Россию, сталелитейное производство достигло наивысшей точки и выражалось в сумме 90 000 фунтов.
Как только появились первые признаки долгожданного успеха облик Альфреда стал меняться. В каком-то смысле он прекрасно угадал огромное значение того, что в последствии будет названо рекламой. Так, в своем письме к прусскому консулу в Христиании, который ничего ещё не знал ни о каком Круппе, Альфред хвастливо писал: "Хорошо известно, что мое производство литой стали, основанное ещё двадцать лет назад, сейчас достигло таких высот, каких ещё никто не достигал на всем континенте".
Известно, что ложь и бахвальство, повторенные бесчисленное количество раз, огромными массами людей начинают восприниматься как правда. Эта технология, используемая в дальнейшем идеологами Третьего Рейха, не была чужда и Альфреду. Благодаря подобным хвастливым письмам было подготовлено общественное мнение. Вскоре всем стало казаться, что Крупп и есть единственный настоящий производитель литой стали в Германии. Нужно сказать, что в 1962 году официальная история британского оружия считала, что пионером в области литейной стали в Германии был не Крупп, Якоб Майер. Но про последнего стараниями Альфреда со временем все забыли. Постепенно напористого промышленника из Эссена начали воспринимать не в истинном его виде с костистым некрасивым вытянутым лицом и на длинных паучьих ножках, которого много лет преследовали неудачи, а как человека необычайно сильного, способного взять саму судьбу за горло. С ним охотно начали заключать один выгодный контракт за другим.
В реальности же Альфреда продолжали мучить различные фобии. Он являл собой образ двуликого Януса. На поверхности было то, что Крупп хотел выставить напоказ людям, стремясь угадать желания клиентов. Именно с сильным, а главное удачливым партнером все хотели иметь дело. Слабый хлюпик, обуреваемый бесконечными сомнениями, никому был не нужен. Постепенно Альфред понял, что для поддержания этого воинственного образа не грех прибегнуть и к тому, чтобы приписать себе чужие заслуги или изобретения. В этом смысле он напоминал персонаж сказки Э. Т. А. Гофмана крошку Цахеса. Некая фея из жалости к уродцу вплела в его прядь всклоченных волос три золотых волоска, обладавших волшебным свойством. Эти необыкновенные волоски заставляли всех окружающих с восторгом и искренним восхищением относиться к крошке Цахесу, в своей слепоте щедро наделяя его чужими талантами. Нечто подобное не раз происходило и в жизни Альфреда Круппа. Так, он постарался, что имя своего конкурента Якоба Майера было навсегда забыто и стерто в анналах истории отечественной сталелитейной промышленности.
В течение многих поколений ложки и вилки делали по заранее изготовленным формам. Полученные болванки обрабатывали затем вручную. Это был долгий и кропотливый процесс. Брат Альфреда, Герман однажды внимательно изучил испорченный валок. Залив образовавшиеся трещины раскаленным металлом, он обнаружил, что каждая из таких трещин является прекрасной формой для отливки ложек и вилок. Отсюда Герман сделал блестящее заключение: изготовление столовой утвари можно поставить на поток. Так был изобретен ложечный валок. В этой ситуации Альфред поступил весьма просто. Он пришел, увидел и взял, объявив это изобретение своим собственным, а затем начал усиленно трудиться над созданием машины, способной изготовлять ежедневно 150 дюжин ложек и вилок. Герман беспрекословно подчинился завораживающей воли старшего брата.
Именно в это время, по мнению современников, У Альфреда Круппа начала развиваться повышенная подозрительность. Неожиданно он потребовал от своих рабочих, чтобы те принесли ему клятву верности на всю их жизнь. Затем он заменил двери, ведущие в кабинет и на саму фабрику. Они оказались столь массивными, что готовы были выдержать даже мощный взрыв динамита.
Альфред Крупп в силу исключительных особенностей своей личности был своеобразным предтечей будущего германского тоталитаризма. Для своих рабочих в 1838 году он ввел правило, по которому каждый Kruppianer, который дал клятву верности, но при этом влез в долги, должен был быть немедленно уволен. Если же человек опаздывал на пять минут, то из его жалование вычиталась сумма, равная часу работы. И с каждым годом эти правила становились строже. Во время своих бесконечных бессонных ночей, сидя в полной тьме, Альфред любил царапать на бумаге тексты новых правил, которые призваны были ещё сильнее привязать рабочих к своему хозяину.
Наконец настало время большого европейского турне по Франции и Англии. Альфред отправился в Париж через Голландию, а в октябре 1838 года он ступил на английскую землю. В это время ему исполнилось 26 лет, и хотя школьное образование Круппа завершилось в подростковом возрасте, ему удалось самостоятельно изучить языки, и теперь он бегло, правда, с ошибками, говорил и писал по-английски и по-французски.
Заранее, в течение года, Альфред планировал свое большое европейское турне. Причины, побудившие его отправиться в столь далекое путешествие, касались, с одной стороны, поисков рынка сбыта для своих стальных валков, а с другой - его мучило простое и вполне понятное любопытство. Тис, который до Альфреда уже успел познакомиться с известными столицами Европы, рассказывал Круппу истории, казавшиеся фантастическими человеку, никогда не покидавшему патриархальной Германии. В них речь шла о гигантских городах, буквально укутанных дымом огромных заводских труб. В такое трудно было поверить.
Вместо себя Альфред оставил двух своих братьев: Германа и Фрица. Сестра Ида должна была помочь матери по хозяйству. Турне привлекало Альфреда ещё и потому, что он хотел сам увидеть выплавку знаменитой шеффилдской стали, тайна которой довела отца до могилы.
В это время Британия по-прежнему сохраняла за собой позиции промышленного лидера, и это лидерство ощущалось даже в Руре, где английские инженеры, лучше всех знающие, как по-новому можно использовать кокс, учили немецких шахтеров тому, что рыть шахты следует на триста ярдов глубже, чем это было принято прежде. Англичанам удалось монополизировать шведскую руду, считающуюся самой пригодной для выплавки высококачественной стали. Они по-прежнему продолжали снабжать весь континент лучшими инструментами. Приблизительно к этому времени и относится действие знаменитого рассказа Лескова "Левша", в котором тульский мастер подковал аглицкую блоху. Своя "блоха", свой "зуб" на зазнавшихся англичан был и у Альфреда Круппа. Очевидно, что Шеффилд продолжал хранить некоторые важные секреты по производству высокопрочной стали и если единственным способом открыть эти тайны было путешествие в логово врага, то тогда: nach Sheffield.