Timeo Danaos et dona ferentes.
…Когда обоз поравнялся с границей леса, а дорогу с обеих сторон буквально сдавила густая стена деревьев, все разговоры между рейтарами стихли разом, словно отрубило. Опытные ратники прекрасно понимают, что текущая местность вполне подходит для засады — и теперь угрюмо поглядывают по сторонам, стараясь держать руки поближе к кобурам с пистолями.
Я, поравнявшись с возами, уже не пытаюсь вырваться вперед — и также напряженно поглядываю по сторонам, заранее оголив один из пистолей. Мне можно, мне полагается… В один миг среди деревьев вдруг почудилось какое-то движение — и я тут же вскинул самопал! Но прежде, чем переполошились бы все ратники, раскрыв себя, я успел разглядеть зайца.
— Отставить братцы! Тут косой едва на пулю не нарвался…
За спиной послышались негромкие смешки — ну вот, хотя бы напряжение удалось немного разрядить… Но прошло всего с десяток минут прежде, чем следующий вперед дозор замер — и Харитонов (не готовый подчиняться ни Тапани, ни Джоку) вскинул руку в предупреждающем жесте.
Его повторил и я, мгновенно напрягшись — и негромко процедив сквозь зубы:
— Луки к бою. Пистоли пока не кажите…
От дозора отделился казак, спешно развернувший лошадь и бодро порысивший к обозу. Поравнявшись со мной через минуту, не особо-то и молодой чернобородый воин, явно побледневший с лица, глухо произнес:
— Голова, там… Был небольшой крестьянский обоз. Все, что осталось от него, тати только снегом закидали… Хуже татар, честное слово! Те хотя бы попытались людишек угнать…
Я кивнул, понимая, о чем говорит казак.
— А воры? Воров заметно?
Казак мотнул головой:
— Да нет там никого. Из живых… Вороны рядом сидели, взлетели только при нашем появлении. Да лиса еще у тел озоровала, только мы ее и спугнули. Будь здесь засада, птицы и лисица почуяли бы людей, остереглись бы к мертвым подступить… Может, схороним?
Последний вопрос прозвучал с такой искренней болью и участием к погибшим, что я едва не согласился… Но всерьез задумавшись над вопросом, все же отрицательно мотнул головой:
— Слишком много времени потеряем, чтобы разгрести снег и прогреть землю; к тому же и копать могилы нам особо нечем. А из снега тела несчастных хищники вновь выроют… Нет, идем вперед. Даст Бог, сегодня уже встретимся с татями, да поквитаемся за селян!
…Прошло уже пара часов после того, как мы натолкнулись на незахороненные тела несчастных. Придаваться этим воспоминания нет никакого желания — но, судя по внешнему виду убитых, нападение случилось лишь вчера. Причем, исходя из характера ран, некоторых жертв вначале пытали, поиздевались с лихвой — а уже только потом убили.
И все же одним кошмарным видением в память буквально врезалось черное одеяние — одеяние монаха, пытавшегося закрыть собой женщину и ребенка… Одно утешает — те погибли от пуль в самом начале короткого боя крестьян и воров.
После полудня небо закрыли темные снеговые облака — и пока еще мелкие снежинки начали неторопливо спускаться с небес. А мы, судя по все более частым просветам в стене редеющих, постепенно отступающих от дороги деревьев, уже приближаемся к границе леса… Но в тоже время сам зимник всего в сотне шагов впереди сильно петляет, заворачивая в сторону двух невысоких холмов, также густо заросших деревьями.
Вряд ли можно найти лучшее место для засады — по крайней мере, в окружающем нас лесу. А что? Завалить заранее подрубленное дерево на нашем пути, перекрыв дорогу обозу — а пока мы будем разворачивать телеги да сани в тесноте низины меж высоток, нас можно расстрелять сверху, из-за деревьев — словно в тире! И даже присутствие схоронившихся рейтар не дает никакой гарантии победы…
Осадив Хунда и подняв вверх сжатый кулак, я остановил обоз, внимательно вглядываясь вперед — туда, где пятеро всадников казачьего разъезда последовали к повороту дороги… Но у самого ее изгиба Степан также остановил казаков, внимательно всматриваясь вперед и вслушиваясь — вдруг чужой конь всхрапнет иль лязгнет железо воровской зброи?
В воздухе повисло дикое, немое напряжение.
И только сейчас я поймал себя на мысли, что не слышу впереди ни одной птицы — ни дятлов, бьющих по дереву в поисках спрятавшихся от холода насекомых, ни стрекота синичек, ни карканья ворон…
— Степан, возвращайтесь!
Мой крик опоздал всего на пару секунд: опытный атаман также почуял засаду — может, и раньше меня. Но все же Харитонов попытался выполнить свой долг до конца, надеясь наверняка убедиться в присутствии лисовчиков… И прежде, чем я открыл рот, он уже что-то отрывисто крикнул — после чего казаки начали спешно спрыгивать из седел на дорогу.
А следом, сразу от обоих холмов, грянул залп — по меньшей мере, дюжины мушкетов! Он совпал именно с мои криком — но практически все дозорные уже успели спрыгнуть с лошадей…
Все дозорные, за исключением Степана Харитонова — успевшего предупредить своих людей, но от того замешкавшегося в седле… Быть может, именно его выдержка и стойкость в выжидании, а также резкая команда спровоцировала воров открыть огонь. Но, так или иначе, он стал первой жертвой этого боя, пробитый сразу несколькими пулями навылет — и безвольно рухнувший на холку также раненого коня…
— Вперед!!!
Не помня себя, я погнал Хунда к уцелевшим казакам, успевшим спрятаться за побитыми пулями лошадьми, павшими на снег… Как я слышал от елецких порубежников, у татар есть обычай строить «живую крепость» из опустившихся наземь лошадей в крайних ситуациях. И тогда животные служат отстреливающимся степнякам своеобразным бруствером… Впрочем, сейчас раненые лошади дозорных дергаются, бьют копытами — и вряд ли могут стать надежной защитой!
А между тем, впереди уже раздался рев десятков глоток — и тут же, из-за деревьев, растущих на обоих холмах, показались первые черкасы Лисовского, спешившиеся ради засады! А позади нас, на достаточном удаление, показались на дороге и всадники — эти литовцы, по всей видимости, выжидали далеко от зимника, схоронившись в какой балке, а потому и не были замечены казачьим дозором…
Окружают нас, гады!
— Казаки! Выручайте братов! Возницы! Разворачивай телеги поперек дороги, в два ряда… Выпрягайте лошадей и прижмите их к земле! Остальные рейтары — ждем, братцы, покуда ждем!!!
Испуганные грядущей схваткой возницы все же не растерялись, натянули вожжи и начали заворачивать телеги боком к противнику… По шесть в ряд, понятное дело, построить не получилось — и видя это, я скорректировал приказ:
— По три поперек дороги ставь, и по три к лесу заворачивай… Никита, да помогите им!
Уже обнаживший пистоль Никита Каверин, племянник Алексея, новоиспеченного сотника из Ельца, понятливо кивнул — и его дети боярские принялись помогать возницам строить телеги в импровизированный вагенбург — хотя, если быть точнее, гуля-город. Мы же все-таки на Руси — и у нас тут свой аналог подвижных гуситских крепостей…
А впереди уже грянул куцый залп из пяти самопалов — да следом вразнобой простучало еще с десяток выстрелов: это донцы, спешащие на выручки к братам, поспешили дать пальнуть с седел — остудив, таким образом, пыл атакующих! И тотчас огонь товарищей подхватили спешенные казаки, выбивая самых ретивых воров… Облачко порохового дыма затянуло донцов — и всадники, подхватив соратников да посадив их на лошадей позади себя, на всех порах ринулись назад, к уже обозначившей себя малой крепости! В то время как повторный залп с холмов, слепой из-за дымной завесы, ушел в молоко.
— Дети боярские! Пистоли наголо, спешиться! Падай на колено к телегам, обращенным к дороге… И без команды никому не стрелять!
Преследуя нас, по зимнику скачет десятка три всадников — это как минимум. Сброд литовских шляхтичей, размахивающих саблями на скаку — думают, что в один миг перескочат через невысокие телеги да сани, а там порубят всего десяток московитов… Посмотрим! Но конные — это меньшая часть засады; когда дым впереди по дороге развеялся, моим глазам предстало по меньшей мере с полсотни черкасов, привычных воевать пешими. И эти — строятся! Выставив вперед не только запорожцев с мушкетами, но и казачков с самопалами — всего под два десятка стрелков. За их же спинами держатся воры победнее, с копьями да трофейными бердышами…
— Донцы, спешиваемся, лошадей внутрь крепостцы, становимся с детьми боярскими! Возницы — к лошадям, держать их у земли! Все, кто на санях и возах — ждем!!! Остальные, целься по всадникам, бьем по моей команде…
Я также оставил Хунда, за уздцы притянув его к земле так, чтобы он подогнул под себя ноги. После чего, опустошив седельные кобуры, я встал в линию спешенных рейтар… Враг не сумел согласовать своей атаки — и это нас крепко выручает: пока ретивые литовцы скачут, лихо помахивая сабельками, казаки неспешно двинулись вперед, печатая шаг, в ногу! Как никак, искусству пешего боя они учились у турецких янычар… Не разгадай Степан засады, черкасы, заблокировав обоз в низине, встретили бы нас залпом — после чего навалились бы с обеих сторон! В то время как литовцы отрезали бы путь назад всем, кто попытался бы спастись бегством…
Но теперь воры сближаются с гуляй-городом с разной скоростью — и вражеские всадники (ни разу не панцерии) уже приблизились к нам на три десятка шагов! Сгоряча не разобрав, что припавшие к телегам московиты имеют по пистолю каждый…
— Пали!!!
Дружно щелкнули колесцовые замки, высекая искру — а после оглушительно грохнул залп двух десятков самопалов! Выпущенная мной пуля угодила татю в шею, отбросив того назад, на конский круп. Одновременно с тем повалились на землю и прочие, скачущие впереди воры — некоторые вместе с дико заржавшими лошадьми… Пороховое облачко первого залпа снес порыв неожиданно налетевшего ветра — позволив нам рассмотреть результаты стрельбы.
А заодно и взять прицел!
— Целься… Пали!!!
Новый залп — и в этот раз облако сгоревшего пороха окончательно закрыло от нас литовцев; впрочем, теперь дымная завеса затянула весь «вагенбург», мешая и врагу разглядеть нас.
— Все братцы, встаем!!! Строимся впереди, против черкасов!!!
Во все стороны полетели шкуры — а на снег с телег и саней принялись спрыгивать мои рейтары, вынужденные вот уже вторые сутки страдать от тяжкого безделья! А потому очень-очень злые… В «крепости» в один миг стало невероятно тесно — и мои солдаты, быстро разобравшись, начали спешно строиться перед возами, со стороны накатывающих на нас черкасов…
Запорожцы же, завидев нездоровое движение внутри гуляй-города, сбили шаги, замерли — после чего, установив мушкеты на сошки, принялись целиться в сторону рейтар с сорока с лишним шагов! А вместе со «стрельцами» склонили самопалы и прочие воры…
— Падай на землю! Па-а-а-дай!!!
Впереди грохнул вражеский залп — и я дернулся, отступил назад, почуяв сильный удар в грудь… С ужасом скосив глаза вниз, я увидел пулевое отверстие в кирасе — а коснувшись его, обжегся; однако, на мое счастье, в меня угодила пуля именно из самопала. И пробив кирасу, она деформировалась, не добравшись до тела…
Но между тем, благодаря моему приказу, рейтары все же успели попадать в снег — и пули черкасов прошли выше, задев лишь меня! Сам же я едва не повторил судьбу Степана Харитонова, дожимая криком тех, кто не сразу сообразил, что делать. Времени залечь самому уже не хватило…. Увы, досталось и бешено заржавшим коням — тем, кого возницы не успели прижать к земле…
Не к месту вспомнилось, что первым в Европе своих солдат на землю «уронил» Веллингтон — и то лишь при Ватерлоо; но там англичане залегли, пропустив над головой пушечную картечь… Однако еще раньше от залпов стрельцов и казаков на земле спасались воинственные чукчи — после чего бросались в атаку, покуда русские ратники не успели перезарядиться… Впрочем и те нашлись, как быть, стреляя по одному ряду — таким образом, чтобы на время рывка противника хотя бы десяток воев оставался с заряженными пищалями!
— А-а-а-а-а-а!!! Бей москалей!!!
Воры уже ринулись вперед подобно чукчам, бодря себя бешенным ревом — не иначе как спутали падение рейтар с результатом залпа? Или же поспешили атаковать, покуда противник не успел подняться и изготовиться к бою — что вернее… Вот только дети боярские успели встать — и вытянув самопалы в сторону набегающих запорожцев, по моей команде огрызнулись огнем:
— Пали!!!
Плотный залп из сорока выстрелов ударил по толпе разом взвывших черкасов практически в упор! Затянув нас плотным облаком порохового дыма; рассмотреть сквозь него хоть что-то уже не представляется возможным… А потому, достав уже четвертый пистоль, я воскликнул:
— Ждем!!!
Но прежде, чем затянувшая нас по фронту дымная завеса рассеялась, со спины послышался окрик десятника Никиты:
— Голова, литовцы сзади! Не успеваем!!!
— Твою же ж… Падайте наземь! Наземь!!! Рейтары, становиться на телеги, посменно… Пали!!!
Слава Богу, казачки и дети боярские во главе с племянником Алексея Каверина успели выполнить мой приказ. И грохнувший вразнобой, без всякого порядка залп рейтар ударил по доскакавшим до нас литовцам, не задев своих… Но вот же упрямые гады! Пытались атаковать, несмотря на потери! Спеша ударить в сабли прежде, чем мы успеем перезарядиться… В какой-то степени шляхтичам Лисовского это и удалось — и перескочив через невысокие сани и телеги, уцелевшие всадники успели бы порубать наших!
Но два десятка рейтар успели отстреляться, встав на телеги (чтобы не задеть своих же лошадей). И даже вразнобой, двадцати разящих в упор пуль хватило, чтобы у дюжины воров не осталось ни единого шанса уцелеть…
Я успел увидеть, как после моего выстрела валится из седла ближний всадник, как падает наземь и пара его товарищей прежде, чем пороховой дым в очередной раз закрыл нам обзор. А после мне осталось лишь с досадой выкрикнуть:
— Сабли наголо! Никита, быстрее перезаряжайтесь!!!
Но уцелевшие черкасы атаковать не рискнули — несмотря на то, что у них была возможность сблизиться с нами, покуда пороховой дым мешал нам целиться. И пока большинство рейтар не успело перезарядиться… Но драться с подготовленными солдатами — это вам не крестьян пытать и резать! Нет, когда серая завеса полностью развеялась, мы увидели лишь спины двух десятков уцелевших воров, улепетывающих в сторону леса.
Правду же говорят — особая жестокость есть признак отчаянной трусости…
— Рейтары — пали по черкасам!
Очередной залп — двух десятков детей боярских, разрядивших оставшиеся парные пистоли… А я уже кричу, рванув к уцелевшему (слава Богу!) Хунду:
— Никита, по коням! Казачки, не отстаем!!! Возницы — расцепляй телеги…
Мы ринулись конными вслед запорожцам — чуть больше дюжины всадников; скакуны остальных рейтар, увы, попали под вражеский залп… Но тем сильнее наше желание воздать врагу — и за лошадей, и за растерзанных крестьян, и за прочих, многих жертв окаянных лисовчиков!
— Бей!!!
Ближний из воров испуганно оглянулся назад — и в последний миг попытался рвануть в сторону… Но, поравнявшись с ним, я широко полоснул саблей, наискось перетянув спину черкаса вмиг окрасившимся красным клинком! Конному сабля всяко сподручней, ее я храню в седельных ножнах — в то время как верный рейтшверт по-прежнему держу на поясе… Никита Каверин также настиг своего противника саблей — в то время как один из донцов и вовсе снес замешкавшегося запорожца грудью жеребца! Я же, осадив Хунда, выхватил последний (отцовский!) пистоль — и выстрелил в спину очередному вору; отчаянно вскрикнув, тот выгнулся, и завалился лицом в снег…
И вдруг слева ко мне подскочил черкас с перекошенным от ненависти лицом — и высоко поднятым над головой бердышом! Я только и успел перекрыться саблей да рвануть в сторону поводья Хунда, стараясь уйти от удара… Но тут же лезвие стрелецкой секиры врезалось мне в живот, буквально вынеся меня из седла! Верный жеребец испуганно заржал — а сам я тяжело рухнул наземь спиной, скривившись от боли… Еще в падение выпустив из пальцев рукоять трофейного кылыча — отчаянно лязгнувшего при ударе бердыша, и как кажется, переломленного пополам.
Правда, секира не прорубила кирасы — но заброневое действие ее удара, вкупе с самим падением, выбили из меня дух…
А между тем, отчаявшийся противник — рослый и широкоплечий казак с бешено горящими глазами — уже подскочил ко мне, занеся топор для нового удара! Однако прежде, чем полотно бердыша рухнуло бы мне на голову, звонко звенькнула тетива составного лука — и коротко свистнув, в спину черкаса вонзилась казачья стрела… Заставив того оступиться, и промахнуться с ударом! Боек секиры рухнул в снег рядом с моей головой; сам же я, опомнившись, вырвав из ножен рейтшверт — и с силой вонзил верный меч в живот вора! Наточенный клинок без особых усилий вошел в его плоть верхней третью…
Но запорожец еще несколько мгновений продержался на ногах, отчаянно борясь со смертью — да силясь поднять ставший вдруг столь тяжелым бердыш. Но сметь взяла свое — и черкас тяжело рухнул наземь, лицом вперед, не издав при этом ни единого звука…
Все?
Все…
— Отставить преследование! Пусть хоть кто-то спасется, чтобы рассказали о нас…
С трудом я приподнялся и сел подле мертвого казака, решившего продать свою жизнь подороже. Смелый был малый — и какой крепкий! Жаль, что не с нами воевал против ляхов — а за европейских господ, в безумном желании обогатиться, да поверив в лживые посулы о будущей вольной и сытной жизни… А наверняка ведь крещенный, православный! И по крови родня, русин… Но все туда же, с ляхами и литовцами.
Ну, так по делам и конец…
Со вздохом я сгреб пальцами незапятнанный кровью, чистый снег, и растер им пылающее лицо — а отняв руки, увидел, что в ладонях снежное месиво окрасилось розовым… Неожиданно из-за туч показалось солнце; лучи его устремились к нашему обозу. И в свете их я увидел, что с деревьев все также невесомо падает сверкающий иней, все также мерно кружась в воздухе перед самым своим падением…
Что ему до людской суеты?