- А где его взять?
- Ладно, так уж и быть, я тебе покажу, откуда его взять.
Через некоторое время он подходит ко мне и с таинственным видом сообщает, что приметил такой шамбарьер, которым стоит только взмахнуть, как все животные и звери беспрекословно подчинятся мне.
- Вот здорово! - говорю я. - А где же он находится?
- А вот лежит на ящике.
- Так близко?
Я осматриваюсь кругом. Кроме нас с Жиколье, никого нет. Подхожу к ящику и только успеваю взять в руки шамбарьер, как из-за ящика вырастает фигура Сеньки-жокея, хозяина шамбарьера.
- Ах ты, воришка! - вскрикивает он.
Берет меня за шиворот, вытаскивает на манеж и хлещет шамбарьером, гоняя по кругу.
А иногда Жиколье начинает следить за мной.
Однажды он сказал мне:
- Ты ведь, идиот, кажется влюбился.
Я покраснел как рак. "Разве можно вслух говорить такие слова? Чай, стыдно".
А между прочим, я и правда влюбился. И в кого вы думаете? В голову паука.
С нами в цирке работал один фокусник, фамилии теперь его уже не помню. Перед каждым выступлением этого фокусника в цирке тушили свет и в темноте ассистенты выносили на манеж небольшой столик с вогнутыми ножками, на котором сидел громадный паук с очень красивой женской головкой.
Головка читала стишки, разговаривала с публикой и
* Шамбарьер - специальный кнут с длинным кнутовищем.
пела разные песенки. Я всегда выходил смотреть на эту головку. Очень уж она нравилась мне.
"И вырастет же у паука такая красивая голова!" - думал я.
Публика тоже, как на диковинку, смотрела на паука.
- Ах, бедный мальчик! - однажды воскликнул Жиколье. - Я вижу, тебе очень хочется познакомиться с головой паука. Ну хорошо, - сказал он, - я помогу тебе в этом деле.
И Жиколье действительно помог. В следующий вечер он мне дал букет красивых цветов и сказал:
- На, преподнеси своей любимой голове.
- Как же я преподнесу? - спросил я. - У паука ведь рук-то нет.
- Фу ты, какой бестолковый! - закричал Жиколье. - Понятно, что у паука рук нет. Ты положи цветы на столик прямо перед носом головы, и пусть себе на здоровье нюхает. Только это сделай деликатно.
Я привык слушаться взрослых и верить им. Взял букет и выбежал на манеж. Когда подошел к столику, публика так захохотала, что казалось - от хохота завалится купол цирка. Я растерялся и, позабыв о деликатности, быстро, как говорил Жиколье, сунул под нос паучиной голове цветы и отбежал за барьер. От цветов паучиная голова так расчихалась, что не могла остановиться.
У столика, прямо на глазах публики, выросли две человеческие ноги и на этих ногах столик побежал за кулисы.
Я понял, почему засмеялись зрители, когда я подходил к столику. Оказывается, между вогнутыми ножками столика были вставлены зеркала, которые и обманывали зрение доверчивой публики, создавая впечатление пустоты под столиком. Как только столик исчез за занавесом, меня тут же вызвали за кулисы. Когда я явился туда, тонконогая женщина, на плечах которой я узнал паука, закричала:
- Ты, паршивец, подсунул мне эти цветы?
Она ткнула букет мне в лицо, и у меня сперло дыхание.
Оказывается, Жиколье насыпал в цветы нюхательного табаку.
Не знаю, что бы со мной сделал фокусник, если бы между нами не встал Строганов.
- Не трогайте мальчика! - закричал он на фокусника. - Я сам его накажу.
Бить Строганов меня не стал, но так отругал, что я чуть не выронил перед ним слезу.
С каждым днем я все больше и больше привыкал к зверям.
Теперь уж, не боясь, садился на хобот слону, смело выводил на манеж медведя. Но собаки, особенно овчарки и доги, относились ко мне враждебно. Это, конечно, дело рук Жиколье. Я не раз слышал, как он натравливал их на меня, и они каждый мой приход встречали отчаянным лаем.
Цирк своей необыкновенной, заманчивой жизнью так увлек меня, что я почти все время проводил на манеже. Я осваивал то один трюк, то другой. Трюки были еще самые простые, но для меня - целое событие.
Цирковые артисты, по-моему, самые чуткие люди.
Если они видят, что человек интересуется их трудом, они делают все возможное, чтобы ему помочь. Когда репетировал жонглер, я крутился возле него, и он учил меня своему мастерству. Когда наступало время репетиции акробатов, я выбегал на манеж вместе с ними, и они с охотой объясняли, как делаются те или иные трюки, и даже репетировали со мной. А Строганов, глядя на меня, подбадривал:
- Дерзай, Ванятка. По всему видно, что из тебя выйдет хороший артист.
Однажды он сказал мне:
- Придется нам с тобой, Ванятка, на некоторое время расстаться, меня вызывают в Москву.
- А надолго?
- Месяца на два, на три.
- А зачем так надолго?
- Управление государственных цирков за границей купило пятнадцать бенгальских тигров, и их поручают мне.
Строганов не успел рассказать о тиграх. Он в тот же день уехал, оставив меня на попечение Жиколье. Жиколье после отъезда Строганова стал ходить гоголем.
Строганов разрешил ему во время своего отсутствия работать под собственной фамилией, конечно, не Жиколье, а настоящей - Жиколкин.
В день отъезда Строганова мы на арене не работали.