За ними запели и мы, за нами подхватили пассажиры, и вскоре эта песня стала греметь на весь вагон, словно ее пела целая рота солдат.
В детприемник приехали вечером. Познакомив с дежурным, Сафронов пожал нам руки.
- Ну, вот вы и дома. Учитесь, чтобы лет через десять я встретил вас инженерами. Учтите: не ниже чем инженерами!
- А вы за это время не умрете? - полюбопытствовал Петька.
- Сейчас нам некогда умирать, - ответил Сафронов, - кругом такие дела разворачиваются, только жить да жить.
Люся посмотрела на Сафронова и, вздохнув, сказала:
- А вы все-таки хороший, товарищ Сафронов.
- Ну уж! - смущенно пробормотал Сафронов.
Он ушел, а мы еще стояли и смотрели ему вслед. Потом Люся мечтательно проговорила:
- Вот были бы все такие хорошие люди, как Сафронов, и мы стали бы жить хорошо! А может, и все такие, только мы сами бегали от них?
- Есть и плохие, - сказал Петька.
- Есть, конечно, - согласилась Люся.
В СОКОЛИНСКОЙ КОЛОНИИ И В РОДНЫХ МЕСТАХ
R НОВОЙ ЖИЗНИ
Итак, мы в детприемнике.
- Интересное заведение, - замечает Петька. - Все вещи на ходу.
- Как это? - спрашиваю я.
- А вот так: стоит, допустим, к этой шторке приложить небольшое усилие, и она сама побежит на базар.
Разговор происходит в красивом, увешанном разными картинами вестибюле. Здесь же прохаживаются еще два десятка таких же, как и мы, "вольноопределяющихся". Они так же, как и Петька, с большим интересом рассматривают шторы, стулья, этажерки. Некоторые из них даже прикидывают, сколько за ту или иную вещь могут дать на базаре.
Но вот в вестибюле появляется худенькая женщина в белом халате и объявляет:
- Вновь прибывших прошу в приемную.
Мы заходим в просторную комнату, оклеенную голубыми обоями. Посредине комнаты - стол, за которым сидит похожий на сельского писаря человек в очках. Волосы у него белые, подстрижены ежиком, под носом тоже маленький ежик.
- Подходи следующий, - то и дело говорит писарь и, посмотрев поверх очков на подошедшего, спрашивает фамилию, имя, отчество...
"Вольноопределяющиеся" стараются ему отвечать по-солдатски, залпом.
- Купцов Михаил Спиридонович, сын собственных родителей, образца тысяча девятьсот...
- Довольно, - останавливает его старик. - Дальше мне все ясно. Следующий.
- Бунька.
- Что - Бунька? Это твоя фамилия?
- Как - фамилия? Так зовут меня пацаны.
- Я спрашиваю фамилию.
- Ах, фамилию! Так бы сразу и сказали. Подождите, я сейчас припомню.
- Хорошо, подойдешь после. Следующий!
К столу подходят два мальчугана, им лет по десяти.
- Я просил подходить по одному, - сердится старик.
- А у нас у обоих одна фамилия, - отвечают мальчики.
- Как - одна?
- Одна: Шпилька.
- Это же прозвище, а не фамилия.
- А другой мы не знаем.
Писарь озадаченно смотрит на них.
- Родителей помните? - спрашивает он.
- У нас их не было, мы с малолетнего приюта.
- А после приюта что делали?
- Лазали по форточкам.
- А имена свои знаете?
- Знаем, - отвечает один из мальчуганов. - Меня звать Мишкой, а его - Гришкой.
- Ну хорошо, тогда твоя фамилия будет Пионерский, а его Октябрьский. Запомнили?
- Запомнили.
- Идите на место.