22032.fb2
Шахтеры безмолвствовали.
- Как? - спросил Галкин, не веря. - За что же я боролся?
- Боролся? - переспросил Табунщиков. - Ты боролся? - И он неожиданно засмеялся своим славным веселым смехом.
Казалось, его смех что-то промывает в нем же самом; глаза Табунщикова заблестели, точно он выходил из тени на свет. Крепильщики подхватили его смех. Он выбрался из-за стола, подошел к Галкину и тронул его за опущенное плечо.
- Что, братец, невесело, когда все над тобой смеются? А ты хотел надо мной покуражиться. Или выставить меня этаким сатрапом... На лесной склад больше не ходи, я попрошу Дергаусова отменить приказ. Ты же не пьяница, не прогульщик, а борец? - Табунщиков повернулся к рабочим. - Нечего нам людьми разбрасываться, верно?
- Верно! - ответили ему. И лишь один Галкин криво улыбнулся.
На следующий день Табунщиков пошел к Дергаусову просить отмены наказания.
- Когда-нибудь сам станешь начальником шахты, - сказал ему Дергаусов. Ты молодой и здоровый. Такие выдерживают ношу. - Он своей костистой белой рукой показал себе на сердце. - Твою записку я подпишу. Ладно. Прямо только вороны летают. Но я бы не отступил... Ежели ты идешь на попятный, то либо ты вначале был дурак, когда послал рабочего на лесной склад, либо сейчас дурак, когда прощаешь прогульщика и пустобреха. Что тебе по душе?
- Привыкаю к местным условиям, - пожал плечами Табунщиков. В его ответе звучали спокойствие и добродушие.
- Что же тебе по душе? - повторил Дергаусов. - Дурак получаешься в любом случае.
- Этот Галкин хоть не скрывает, что ждет моего промаха, - сказал Табунщиков. - А я его как раз не накажу...
- Психолог... - усмехнулся Дергаусов, но усмехнулся не сразу, а сначала подумал над смыслом услышанного и, наверное, понял его. - Ну что же, когда-нибудь побываешь в моей шкуре. У тебя все?
Сейчас он еще мог выругать, высмеять или даже прогнать Табунщикова, все это было бы в его духе, но он заканчивал разговор сухим корректным вопросом. Ни он, ни Табунщиков еще не понимали, что только теперь по-настоящему начинаются их отношения, повторяющие миллион подобных отношений, которые складываются между пожилыми и молодыми людьми.
Прошел один день, другой; потом прошла неделя, и началась новая, а Галкин работал на ремонтно-восстановительном, ничем не выделяясь. Случай с ним стал забываться.
Торопец пришел после отпуска в нарядную участка, порылся в карманах своих синих хлопчатобумажных брюк, вытащил книжку и напомнил, что у Галкина есть отгул.
- Обстановка позволяет, - согласился Табунщиков. - Как, Иваныч, погуляешь?
- Нет, - гордо отказался Галкин. - Сейчас мне не надо.
Он как будто снова вспомнил старое, его лицо заиграло живой игрой мускулов. Он закурил, помолчал и, ничего не сказав, ушел с высоко поднятой головой. Думали, начнет все сначала. Но Галкин почему-то сдержался.
С той поры прошло уже немало времени; и всегда, когда ему напоминали то лето, он оживлялся и, странное дело, словно чувствовал себя героем. Какие-то страсти и силы бушевали в этом человеке...
1975 г.