В этот тяжелый день Белле было всего тяжелее сильно огорчить кроткого человека, который с раннего детства пользовался ее уважением, любовью и даже восхищением. "Лучше было бы сказать ему все сразу, - подумала она, - лучше было бы сказать вот сейчас, когда он что-то начал подозревать; вот теперь он опять развеселился, а я его расстрою".
Херувим снова принялся за хлеб с молоком в самом спокойном настроении, и Белла обняла его еще крепче и принялась ерошить ему волосы, по своей всегдашней привычке обращаться с ним шутливо, и совсем было приготовилась сказать: "Милый папочка, не огорчайся, но я должна сказать тебе кое-что неприятное", как вдруг херувим перебил ее самым неожиданным образом.
- Боже мой! - воскликнул он, снова разбудив эхо Минсинг-лейна. - Вот неожиданность!
- Что такое, папа?
- Сюда идет мистер Роксмит!
- Нет, нет, папа! - встревожившись, воскликнула Белла. - Быть не может.
- Да вот же он! Смотри сама!
Действительно, мистер Роксмит не только прошел мимо окна, но и вошел в контору. И не только вошел в контору, но, увидев, что там нет никого, кроме Беллы с отцом, бросился к ней и обнял ее, восторженно восклицая:
- Моя милая, милая девочка, храбрая, великодушная, бескорыстная, благородная девочка!
И если бы одно только это (чего было вполне достаточно, чтобы прийти в изумление), а то и Белла, на минуту поникшая головой, подняла ее и прильнула к груди Роксмита, словно тут и было ее настоящее, давным-давно избранное место!
- Я так и знал, что ты придешь к нему, и побежал за тобой, - сказал Роксмит. - Любовь моя, жизнь моя! Ведь ты моя?
На что Белла ответила:
- Да, я твоя, если ты этого хочешь!
И после этого совсем почти исчезла в его объятиях, отчасти потому, что он обнял ее очень крепко, отчасти же потому, что она ничуть этому не противилась.
Херувим, чьи волосы от такого поразительного зрелища и сами собой пришли бы в то состояние, в какое их только что привела Белла, попятился назад к окну, на то самое место, с которого только что встал, глядя на парочку расширенными до крайности глазами.
- Однако нам надо подумать о папочке, - сказала Белла, - я еще ничего не говорила; давай скажем папочке.
И оба они повернулись к папочке.
- Только сначала, милая, - заметил херувим слабым голосом, - я попросил бы тебя сначала спрыснуть меня молоком, а то мне кажется, будто я... умираю.
В самом деле, маленький человечек чувствовал ужасающую слабость, и колени под ним словно подламывались. Вместо молока Белла спрыснула его поцелуями, а потом дала выпить и молока, и он мало-помалу ожил от ее ласковых забот.
- Мы тебе, папочка, расскажем очень осторожно, - сказала Белла.
- Милая, - возразил херувим, глядя на них обоих, - вы мне уже так много рассказали в первом... порыве, если можно так выразиться, что теперь я, пожалуй, вынесу все что угодно.
- Мистер Уилфер, - радостно и взволнованно начал Джон Роксмит, - Белла согласна выйти за меня, хотя у меня нет никакого состояния, а сейчас нет даже определенных занятий, ничего в будущем, кроме того, чего я сам сумею добиться в жизни. Белла согласна!
- Да, я, пожалуй, мог бы догадаться, что Белла согласна, дорогой мой, слабым голосом ответил херувим, - по тому, что видел сию минуту.
- Ты не знаешь, папочка, как дурно я с ним обращалась, - сказала Белла.
- Вы не знаете, сэр, какое у нее сердце, - сказал Роксмит.
- Ты не знаешь, папочка, - сказала Белла, - какой ужасной дрянью я могла бы стать, если б он не спас меня от себя самой!
- Вы не знаете, сэр, - сказал Роксмит, - какую жертву она принесла ради меня.
- Милая моя Белла, - отвечал херувим, все еще взволнованный и испуганный, - и милый мой Джон Роксмит, если вы позволите так называть вас...
- Да, папа, называй, называй! - потребовала Белла. - Я тебе позволяю, а моя воля - для него закон. Не правда ли, милый Джон Роксмит?
Белла впервые назвала его по имени, и в ее тоне звучала такая очаровательная застенчивость, сочетавшаяся с такой нежностью, уверенностью и гордостью, что со стороны Джона Роксмита было вполне простительно поступить так, как он поступил. А поступил он так, что Белла еще раз исчезла совершенно по-прежнему.
- Я думаю, дорогие мои, - заметил херувим, - что если б вы сели один по правую, а другой по левую руку от меня, то разговор у нас пошел бы по порядку, и дело скорей бы выяснилось. Джон Роксмит недавно упомянул о том, что сейчас у него нет занятий?
- Никаких, - сказал Джон Роксмит.
- Да, папа, никаких, - подтвердила Белла.
- Из этого я заключаю, - продолжал херувим, - что он ушел от мистера Боффина?
- Да, папа. И...
- Погоди минутку, милая. Мне хочется подойти к этому постепенно. И что, мистер Боффин обошелся с ним дурно?
- Обошелся с ним в высшей степени недостойно! - с пылающим лицом воскликнула Белла.
- Чего не могла одобрить, - продолжал херувим, движением руки предписывая Белле терпение, - одна корыстная молодая особа, состоящая в отдаленном родстве со мной? Правильно ли я подхожу к делу?
- Не могла одобрить, папочка, - смеясь сквозь слезы и радостно целуя его, сказала Белла.
- После чего, - продолжал херувим, - корыстная молодая особа, состоящая в отдаленном родстве со мной, которая еще раньше успела заметить и сказать мне, что богатство портит мистера Боффина, поняла, что нельзя продавать никому и ни за какую цену свое чувство добра и зла, правды и лжи, справедливости и несправедливости. Правильно ли я подхожу к делу?
И так же засмеявшись сквозь слезы, Белла поцеловала его с той же радостью.
- И потому... и потому, - весело продолжал херувим, между тем как рука Беллы подбиралась вверх по жилету к его шее, - корыстная молодая особа, состоящая в отдаленном родстве со мной, отказалась от такой цены, сбросила роскошные наряды, входившие в эту цену, надела сравнительно бедное платьице, когда-то подаренное мной, и, положившись на мою поддержку в правом деле, явилась прямо ко мне. Так ли я говорю?
Рука Беллы теперь обнимала его шею, и лицом она приникла к нему.
- Корыстная молодая особа, находящаяся в отдаленном родстве со мной, отлично сделала, - продолжал ее добряк отец. - Корыстная молодая особа, находящаяся в отдаленном родстве со мной, недаром надеялась на меня. Мне она больше нравится в этом платье, чем в китайских шелках, кашмирских шалях и голкондских бриллиантах. Я очень люблю эту молодую особу. Я от всей души говорю избраннику этой молодой особы: "Благословляю вашу помолвку ! Моя дочь приносит вам хорошее приданое - бедность, которую она избрала ради вас и ради правды!"
Голос изменил честному маленькому человечку, когда он подал руку Джону Роксмиту, и он замолчал, низко склонившись лицом над дочерью. Однако ненадолго. Скоро он снова поднял голову и весело сказал:
- А теперь, милая моя девочка, если ты сможешь занять Джона Роксмита на минуту-другую, я сбегаю в молочную и принесу хлеба и молока на его долю, и мы все вместе напьемся чаю.
По словам Беллы, это было похоже на ужин трех сказочных человечков в лесном домике, только без их угрожающего ворчанья: "Кто пил мое молоко?"
Ужин был чудесный, какого никогда в жизни не бывало ни у Беллы, ни у Роксмита, ни даже у Р. Уилфера. Совершенно неподходящая обстановка и две медные шишки на несгораемом шкафу Чикси, Вениринга и Стоблса, глядевшие из угла, словно тусклые глаза какого-нибудь дракона, придавали ужину еще больше прелести.
- Подумать только, - сказал херувим с несказанным удовольствием оглядывая контору, - что здесь могло произойти нечто подобное - вот что забавно. Подумать только, что мне суждено было увидеть мою Беллу в объятиях ее будущего мужа именно здесь, - ну, знаете ли!