длинные, круглые, плетеные и слоеные.
Она радовалась не столько булочкам, сколько тому, что в первый раз, с божьей помощью, чувствовала себя хозяйкой не хуже других. Жаль только, что приходится скрываться. Она бы охотно отдала половину булочек за то, чтобы всем показать свое искусство, - пусть знают, что она никому не уступит, что она и стряпать умеет, и печь, было бы из чего.
Но что делать, если люди так злы, так завистливы! Вот, к примеру, ее милая соседка - просто вне себя от зависти.
Однажды она сказала Злате: "Для кого война несчастье, а для кого счастье". Завистникам бы такое счастье!
Истопив печь, Злата окунула помело в ведро с водой и подмела под. Потом посыпала противень мукой, проверила, не перегрелся ли он, и, задвинув в печь два противня с булочками, начала убирать улики.
Дважды Злата чуть-чуть отодвигала заслонку, чтобы полюбоваться, как хорошо подошло тесто, как подрумянилось. Но только она прикоснулась кочергой к одному из противней, как услыхала легкий стук в дверь.
Она вздрогнула, точно вор, пойманный на месте преступления. Наверно, соседка, Доба-Лея, черт принес ее ни свет ни заря!
Злата поспешно задвинула заслонку, спрятала помело в угол, но открывать дверь не решалась - вся комната была пропитана запахом свежего теста. Сразу пронюхает, каналья, в чем дело. Господи, как быть?
В дверь постучали настойчивей.
- Тише, что вы так барабаните? - проворчала Злата, направляясь к двери. - Чего вы хотите, Доба, веник? Подождите минуточку, сейчас вынесу, я еще не одета...
- Это не Доба, это я... открой.
Злата ушам своим не поверила. Наверно, ей это мергщится или снится.
- Кто там? - переспросила она взволнованно.
- Это я - Шлойме. Открой, Злата!
Злага рывком распахнула дверь и, скорее испуганная, чем обрадованная, воскликнула:
- Шлойме!.. Откуда ты взялся?
Пиндрик, бледный, исхудавший, в выцветшей селдатской гимнастерке, которая висела на нем, как на палке, стоял посреди комнаты и, улыбаясь своей обычной жалкой улыбкой, бормотал:
- Ослобонили меня, совсем ослобонили...
- Ослобонили? Совсем? - Злата не могла прийти в себя. - Ты ранен?
- Нет, не ранен... Я заболел. Надорвался. Операцию мне сделали... И другие болезни нашли, кроме грьдац...
Восемь недель провалялся в лазарете. Потом меня признали негодным... Теперь совсем слободный.
- Боже мой, хорошо, что живой вернулся! Но что я теперь буду делать с детьми, чем кормить их буду?
О булочках Злата забыла. Вспомнила только тогда, когда они наполовину сгорели.
1915
КРУПНЫЙ ВЫИГРЫШ
1
Малка, жена Зимла, который торгует дровами, ходит сама не своя - до пасхи осталось всего две недели, а индюка на праздник и не предвидится.
Каждый год в эти дни по комнатушке гордо разгуливал тридцатифунтовый индюк, надутый и спесивый, точно важный барин, не подозревая, что клецками и орехами его откармливают отнюдь не для того, чтобы доставить ему удовольствие...
А в этом году - пусть никогда не повторится этот год, боже праведный! Одно название - торговля!
Когда зима выдается холодная, можно еще прожить кое-как и пасху справить не хуже людей. Но что делать в этом году, когда зимы и в помине не было? Плохо, хуже и не придумаешь!
Один бог знает, как они в этом году справят пасху...
Правда, мацу уже испекли и бочонок квашеной свеклы заготовили еще задолго до праздника пурим, но нельзя же ограничиться одной мацой и квашеной свеклой! Какой же это праздник - без гусиного сала, без яиц, без картошки?
Детям надо справить башмаки, штанишки, - да мало ли что еще нужно, когда приближается пасха!
Однако больше всего огорчает Малку то, что нет индюка.
Без индюка ей праздник не в праздник.
- Зачем так огорчаться? И без индюка можно обойтись, голодными, упаси бог, не останемся, - утешает жену Зимл. - Маца у нас есть, и свеклы вдоволь. Картошки мы раздобудем, сала тоже. Яйцо, луковка, то да се, дай бог, весь год не хуже...
- Странный ты человек, Зимл, - говорит Малка с досадой. - Разве дело в еде? Ты ведь, кажется, знаешь, что мне немного нужно! Да только что за пасха без индейки!
Двадцать восемь лет я все-таки была хозяйкой и никогда не оставалась на пасху без индейки, а в этом году...
Малка отворачивается, чтобы муж не заметил ее слез.
Однако по ее молчанию Зимл догадывается, что она плачет, и, желая утешить жену, подтрунивает над ней:
- Ай-ай-ай, какая ненасытная!.. Из-за какой-то индейки заливается слезами, как в судный день.
- Ну да, ненасытная!.. - Малка всхлипывает и вытирает глаза уголком фартука. - Просто скучно в доме без индейки...
Зимлу и самому нелегко, но он бодрится - мужчина все-таки.
- Беда с этими женщинами... Чуть что - в слезы...
- Совестно перед соседями... В канун пасхи соберутся у резника и начнут судачить - что-то Малки не видно. Не хватает только попасть на язычок к соседкам... Дожили...
- Ну, ну, хватит! Не будь дурочкой... Хватит, говорю!
К нам чужой человек идет...
Дверь медленно отворяется, и сначала появляется голова индюка, потом голова человека, и в дверь бочком протискивается Гецл.
2