-- Да. Вот в Петербурге был, вел переговоры об установке нескольких памятников -- архитекторам, которые похоронены в Санкт-Петербурге на бывшем Свято-Самсоньевском кладбище для иноземцев. Это громкие имена: Леблон, который построил Версаль и создал план Петербурга, Растрелли, Карло и Бартоломео Трезини, Шлютер и другие. Есть договоренность о памятнике политзаключенным: это два сфинкса, которые будут стоять на набережной Робеспьера напротив "Крестов". В Аничковом саду будет двенадцать двухметровых карнавальных скульптур.
-- Известны ваши скульптуры из золота и серебра. Ювелирное искусство -это вам близко, или вы им занимаетесь для денег?
-- Если работаешь с душой, всюду можно найти что-то любопытное и приятное для выхода творческой фантазии. А ювелиркой занимались многие мастера, Дали например. Я к этому пришел так: как члену Общества американо-русской дружбы, мне дали заказ -- сделать медаль к юбилею Вана Клиберна, к его шестидесятилетию. Я сделал. Это довольно большая медаль, сантиметров десять в диаметре. Из золота, платины, декорирована изумрудами и рубинами. Медаль Клиберну вручали жены президентов двух великих держав -госпожа Ельцина и госпожа Клинтон. Интересно, что, передав им эту медаль, я тут же поехал получать другую медаль -- как лауреат Госпремии России. Ее вручал мне Ельцин, это было 28 сентября 1994 года. Вот так я начал заниматься ювелиркой. Буду продолжать: начну делать серию медалей -галантные сцены восемнадцатого века и петербуржские карнавалы. Надеюсь, что-то интересное получится... Вообще это увлекательно! Я прочел много книг по средневековой бижутерии, по древнеегипетским изделиям. Каждый год бываю на ярмарке, на которой индейцы из резервации, безымянные мастера, продают свои вещи из серебра и камня.
-- Как вы себя чувствуете в России после двадцати пяти лет жизни в иных странах?
-- Я знаю, что в стране много перемен, но что я могу увидеть из окошка автомобиля? Разве то, что публика вроде от голода не падает. Слышу, конечно, много страшных историй про то, что всюду стреляют, взрывают. Ситуация в России немножко тревожная, но я с большой долей иронии отношусь к паникерам, которые кричат, что хуже никогда не было: бывало и хуже.
-- Вам, наверное, трудно привыкнуть к тому, что сейчас здесь художнику все можно. При вас было нельзя, а теперь -- пожалуйста...
-- Да, сегодня выставляют что хотят. А нас за простые натюрморты бросали в психушки или отправляли в места... Забыл, как это? В "отдаленные места"? Помню, в шестьдесят четвертом мои работы были на выставке в Эрмитаже. Так ее на второй день закрыли, а нас с Артамоновым выгнали с работы. Притом что он был директором Эрмитажа, а я всего лишь грузчиком -помои там грузил, колол лед, мыл плевательницы. Нас, участников выставки, объявили идеологическими диверсантами, а наши картины арестовал КГБ. Меня еще и в психушку посадили. И судимость у меня была... Пьянству -- бой!
-- Вы, Миша, выглядите моложе своих лет. Это оттого, что перестали водку пить?
-- В свое время я глушил со страшной силой, поражая немощных французов. Это не секрет, не хочу себя обелять. Как говорил мой друг Володя Поляков, "хватит, напили с тобой на легенду; море-то не выпили, но Байкальское озеро осилили". Володя Поляков (он родной брат знаменитого художника-абстракциониста, ныне очень ценимого, -- Сержа Полякова) и Алеша Дмитриевич -- мои любимые цыганские певцы. Они пели тогда в знаменитом русском кабаке "Царевич". Когда я приехал в Париж, то решил запечатлеть их талант для России -- и начал записывать их на пластинки. Я долго с ними работал. А работа с цыганами -- это вещь специфическая. Общались мы чаще всего в кабаках, и общение всегда выливалось в выпивку. Это описано в песнях у Володи Высоцкого, с которым мы были друзьями.
-- Но вы ведь давно уже бросили пить.
-- Да, потом... Много моих друзей, которые пили и с которыми я пил, умерли. Володя Высоцкий, которого я пытался удерживать... Я уже лет пятнадцать не употребляю "тяжелую артиллерию" -- коньяки, виски, джины и тем более водку. Так, только пиво иногда. У меня столько работы, что я уже просто не могу себе позволить такую роскошь -- расслабиться, как бывало. Моя работа -- я много занимаюсь графикой -- требует очень четкой руки.
Впрочем, бывало и бывает еще иногда то, что называется "срывами"...
-- Все обращают внимание на ваши шрамы. Есть всякие версии их происхождения. Я могу вас спросить, эти шрамы откуда?
-- Ну, что... Не хочется много об этом говорить, есть они и есть. Я начинал свою жизнь в Нью-Йорке на Бликер-стрит, ближе к Сохо, а этот район в начале восьмидесятых славился своими баталиями; это сейчас там все чинно и благородно! А в те времена "ангелы ада" устраивали там настоящую "чернуху"! Я никогда не выходил на улицу без ножа за голенищем и без дубины под мышкой. Было много драк, стычек, столкновений с тамошней публикой. Лимонов написал про один бой с "ангелами ада", что я с честью вышел из него, -действительно, мне одному пришлось сражаться с целой компанией, они дрались цепями, а я бутылкой. Да, было много стычек. Да и травм я немало получил в литейной мастерской, где я свои скульптуры отливаю. Шрамов у меня гораздо больше, чем видно. Многие художники, которые связаны и с алкоголем, и со скульптурой, меченые. Поскольку это для русского читателя, можно добавить, что и господин Бахус где-то сыграл большую роль. Поймут. В американском поместье
-- Расскажите про ваше американское поместье.
-- Это шесть гектаров земли к северу от Нью-Йорка, в двух часах езды, в горах -- рядом с городом Хадсон. Я купил здание бывшей консерватории и в концертных залах устроил мастерские. Я там теперь живу -- устал от Нью-Йорка, от шума.
-- Вы могли б там жить как в башне из слоновой кости. Но вам дома не сидится, вы в разъездах. Вам так нужны встряски?
-- Зачем я везде летаю? Приходится! Несмотря на кризис последних лет в искусстве, у меня много контрактов с галереями. И они, зная мою нелюбовь к суете, специально оговорили в контрактах, что я должен лично присутствовать на вернисажах. Конечно, они оплачивают билеты и отели, еду -- все высшего класса -- не только мне, но даже и моим друзьям. Я со злости стараюсь нагреть галерейщиков. Однажды мы с Володей Буковским, моим старым другом еще по России, гуляли всю ночь. Он, как гурман и тонкий ценитель, пил коллекционные вина, я, как человек непьющий, налегал на черную икру, -- мы за ночь нагрели их на две тысячи долларов. И тем не менее галерейщики... этот пункт не вычеркнули. Это было нам странно и горько. Зря старались!
-- Но когда вы в поместье, то уж там-то сидите в уединении?
-- Нет. У меня там часто собираются ведущие американские, немецкие, английские ученые. Мы с ними обсуждаем проблемы психологии, нейрохирургии, пытаемся добраться до тайны творчества. Проводим за столом бессонные ночи. Это и утомительно, и интересно.
Меня там часто навещают друзья и подолгу живут -- места хватает. Володя Буковский у меня бывает. Из Петербурга часто приезжает друг юности Владимир Иванов -- он теперь священник. (Володя, кстати, большой специалист по русской средневековой иконе.) Часто посещает поэт Костя Кузьминский -- тоже друг юности. Сейчас у меня живет один из моих учеников -- Юрий Иванов. Много народу и много друзей живет у меня. Приезжают из России мои друзья "афганцы", они моложе меня, но мы с ними тесно повязаны тем же Афганистаном. Я легко схожусь с людьми, если они близки мне по духу, и тогда кажется, что духовное братство длилось десятилетиями. Так что мне трудно делить друзей на новых и старых. Если я кого-то полюбил, то он мне сразу как старый друг.
-- Вы вот в Москве купили щенка бладхаунда. И что, повезете его с собой? Отчего было в Америке не купить?
-- У меня дома семь собак, так что это будет восьмая. Два неаполитанских мастифа, бостонский терьер, шарпей, мопс, их я там купил. А бультерьера и французского бульдога из Москвы привез, они тут дешевле. Все мои собаки живут в поместье. Великих хлопот на природе с собаками нет. Вот только с неаполитанскими мастифами, естественно, приходится возиться. Но за ними следит специальный человек.
Мне тут в Москве всегда так грустно от шума и сутолоки, от интервью, я от этого рвусь на Птичий рынок: животные восстанавливают мое душевное равновесие. Когда покупаю собак, конечно, смотрю родословные. Я довольно неплохо разбираюсь в собаках... Париж, он опять центр искусств...
-- Интересно, зачем вы переехали из Франции в Америку?
-- Я десять лет прожил в Париже и очень его люблю, но терпеть не могу парижан. Русским вообще трудно контактировать с французами, хотя те и приветливые, может, даже чересчур. Мне легче с американцами, они русским ближе по характеру. К тому же Нью-Йорк -- один из самых красивых городов мира. После него Париж кажется таким маленьким, интимным...
-- То есть вы туда перебрались по житейским причинам или все-таки больше из-за работы?
-- Все-таки больше из-за искусства. Нью-Йорк в то время был столицей искусств. Правда, теперь опять она возвращается обратно в Париж. Там очень много всего происходит. Парижская FIAC -- самая серьезная в мире ярмарка современного искусства. Хочешь не хочешь, а приходится бывать в Париже постоянно... Я с французами начинаю интересные проекты. Они мне за символическую цену продали один монастырь на Луаре, с тем чтоб я там создал центр искусств. Там будут проводиться выставки, конференции, концерты.
-- Нью-Йорк -- он почему перестает быть столицей искусств, вы как думаете?
-- Отчасти это из-за неприятной истории с аукционами "Сотбис" и "Кристи". Галерейщики вздували цены, картины уходили за огромные суммы. Потом, во время экономического кризиса, публика понесла эти работы обратно на аукцион, а тех цен уж не дают. Скандал! Оказалось, что реальные цены намного ниже. Вот, к примеру, история с Джасперсом Джонсом. Во время бума его работу продали за семнадцать миллионов долларов, а когда принесли обратно, за него и миллиона не давали. Скандал! Так называемые американские коллекционеры были очень испуганы. Они сильно отличаются от европейских: у них комплекс, потому что они -- молодая нация и доверия к своему вкусу у них нет. Над ними, с их карманами, полными денег, не зря смеются в Европе. Они покупают картины так, как покупают часы от Cartier, -- им важна марка, а не содержание.
Как вздуваются цены? Вот Лео Кастелли, крупнейший деятель рынка искусств. Да, это он сделал суперзвезд из Энди Уорхола, Раушенберга, Тома Вессельмана. И Джасперса Джонса, которого я очень люблю. Потом, когда немного иссякли таланты, Кастелли продолжал гнуть ту же линию. Я восхищаюсь этим человеком -- он великий психолог! Он заставляет этих несчастных нуворишей покупать все что угодно, всякую дрянь. Баночки с дерьмом уходят с аукциона за десятки тысяч долларов, их выставляют крупнейшие галереи! Один из таких авторов фотографируется на фоне туалета -- это как бы его мастерская. Кто купит такую банку, сразу попадает в high society, или, как его Иосиф Бродский называл, "х.. сосати". А кто это дерьмо не ценит, тот, значит, не дорос. Голое платье короля! Я это понятие даже ввел в искусствоведение. "Дерьма не стоит" -- забудьте эту поговорку. Вот сейчас такая баночка на "Сотбис" стоит от шестидесяти пяти до восьмидесяти тысяч долларов.
-- А большая банка-то?
-- Маленькая! В том-то все и дело. Граммов на сто. ...А свободы творчества все нет
-- Да... А серьезное искусство продавать трудно. Вот Эрнст Неизвестный мне говорил, что сам не знает, как держится на плаву.
-- Да-да, именно так. Галерейщики заинтересованы в том, чтобы купить за копейку, а продать за сто рублей. Но нам приходится с ними работать.
-- То есть они вас, конечно, грабят. Но, по крайней мере, можете вы сказать, что занимаетесь тем, чем хотите, и делаете все, что хотите, что вы свободны -- в работе, в жизни?
-- Нет, конечно, это далеко не так... Не всегда в моем творчестве я могу делать то, чего бы мне хотелось. Ведь я повязан многими контрактами. Я выполняю вещи в рамках программы той галереи, которая мне заказала ряд работ. Уже это одно говорит о небольшой свободе творчества. Но если выполнять заказы честно и с душой... Это единственное, что меня поддерживает... в добродушной форме. А зачастую мне приходится так же, как в России, работать в стол.
-- То есть такого нет, что вот поставил Шемякин свою подпись под картиной -- и ее с руками отрывают?
-- Нет... Серьезные поиски, которыми я занимаюсь и в области живописи, и в области скульптуры, к сожалению, пока малопонятны, как говорится, широким слоям населения. Галерейщиков эти вещи явно не устраивают. Никакого коммерческого успеха с теми моими работами, которые французы называют sophistique, не предвидится.
-- Не ожидал от вас такого услышать...
-- Это продолжение мучений всех тех серьезных художников, которые ведут нескончаемый поиск. Я эти работы, которые американские галерейщики отказываются выставлять, складываю. Иногда публикую. Вот Общество американских нейрохирургов выпустило книгу "Метафизическая голова". В предисловии к ней известный ученый доктор Летчер написал: "Работы Шемякина помогли мне найти ответы на те вопросы в области нейрохирургии, которые я долгие годы не мог разрешить".
-- Какие именно?
-- Спросите его сами, он говорит прекрасно по-русски.
(Пока мне такого случая не представилось. Зато один из друзей художника рассказал, что Летчер однажды публично сравнил Шемякина аж с Леонардо да Винчи. -- Прим. авт.)
-- Не поладить с галерейщиками -- это страшно. Вот мой сосед по поместью Леонард Баскин -- знаменитейший классик фигуративного искусства. Его работы во всех музеях Америки! Если у меня три доктората (за открытия в области искусствоведения и истории искусства), то у него их четырнадцать. Тем не менее эта художественная мафия, как он сам говорит, похоронила его двадцать лет назад. Все это время он работал! Но никто об этом ничего не знает. Публика двадцать лет не видит его новых работ! Мне удалось заинтересовать им своих американских галерейщиков. Они устроили выставку его работ. На вернисаже к нему подходили потрясенные американцы и спрашивали: "Как, вы живы? А мы думали, вы умерли давно..." Коротко о личной жизни
-- Вы всюду берете с собой вашу подругу Сару. Она и в Афганистане с вами была, и в Москве на баррикадах в октябре девяносто третьего...
-- Да, Сара де Кей -- моя подруга. Мы с ней познакомились много лет назад, когда Сара переводила тексты Высоцкого для телефильма о нем; она отлично говорит по-русски, научилась в американском университете.
-- Сара, а как вы, к примеру, перевели на английский "Если друг оказался вдруг..."?
-- Это все очень трудно... Я давала скорее подстрочник.