— Но он же увидит, что это Боллиол...
— Нет, не увидит. Если бы он хоть капельку знал Оксфорд, то не попался бы на такую дурацкую приманку, как этот ваш колледж святого Амвросия.
— Пожалуй, правда. Эти родовитые военные не слишком образованны...
— Вы будете очень спешить. На заседание правления университета или что-нибудь в этом роде. Быстренько заглянете с ним в столовую, в часовню, в библиотеку и на пороге ректорской квартиры передадите его опять мне. А я повезу его завтракать и оттуда прямо на поезд. Очень просто.
— Иногда мне кажется, — сказал мистер Фенник, в раздумье глядя на Элизабет, — что ты просто страшная особа. Есть ли на свете хитрость, до которой бы ты не додумалась?
— Я считаю, — ответила Элизабет, — что раз уж ты взялся вести нечистую игру, то надо делать это как следует. Можно, конечно, вести игру иначе — тогда ты идешь в монастырь или тебя ставят к стенке, и многим, говорят, это даже нравится. Но у меня только одна дорога.
Все сошло как нельзя более гладко. Драйвер сам подошел к Элизабет у барьера; она его не узнала, потому что ожидала увидеть человека с несколько другой внешностью. Что-то в нем показалось ей странным — не костюм и не монокль, которым он почему-то совсем не пользовался, но нечто менее уловимое. Он как будто побаивался ее и слишком уж охотно соглашался со всеми ее предложениями.
— Только, ради бога, не беспокойтесь из-за меня. Прошу вас. Я понимаю, что ректор очень занят. — Когда Элизабет сказала, что они будут завтракать в городе, он, видимо, почувствовал облегчение. — Мне бы только взглянуть разок на добрый старый колледж. На самые кирпичинки. Вы уж простите мою сентиментальность.
— Вы учились в Оксфорде?
— О нет, нет. Боюсь, что Драйверы слишком пренебрегали умственными интересами.
— А военному разве ум не нужен?
Он бросил на нее пронзительный взгляд и сказал уже другим голосом:
— В нашей семье традиция — идти в уланы. — Затем прошествовал рядом с ней к такси, вертя монокль вокруг пальца, и всю дорогу с вокзала больше помалкивал, искоса бросал на Элизабет пытливые взгляды, как бы оценивая ее и одобряя.
— Так вот он, святой Амвросий, — задушевным тоном начал он, останавливаясь перед домиком привратника. Элизабет быстро повлекла его дальше, через внутренний двор к ректорской квартире, где на пороге с перекинутой через руку мантией давно уже возвышался мистер Фенник, являя собой подобие тех статуй, коими украшают сады.
— Мой дядя, ректор колледжа святого Амвросия, — сказала Элизабет.
— Прелестная девушка ваша племянница, — заметил Драйвер, когда они с ректором остались наедине. Он сказал это, просто чтобы поддержать разговор, но едва эти слова вылетели из его уст, как мысли обоих мошенников устремились по одному руслу.
— И какая домовитая, если бы вы знали, — с жаром откликнулся мистер Фенник. — Наши знаменитые вязы, — продолжал он, указывая куда-то в небо. — Грачи святого Амвросия.
— Рвачи? — удивленно переспросил Драйвер.
— Грачи. Там, на вязах. Один из крупнейших современных поэтов написал о них целую поэму. «О вязы святого Амвросия, вязы святого Амвросия» — и дальше в ней о грачах, как они «над башнями криком встречают рассвет».
— Мила, очень мила.
— Да, очень изящная вещица.
— Я имел в виду вашу племянницу.
— А!.. Здесь ход в столовую. По этим ступенькам. По ним, как вы помните, часто ступала нога Тома Брауна.
— Кто такой Том Браун?
— Ну... известный Том Браун, один из прославленных питомцев Регби. — Он добавил: — Из нее выйдет прекрасная жена и мать.
— Да, теперь молодые люди уже поняли, что подругу жизни надо искать не среди ветреных кокеток.
Оба, словно по взаимному уговору, остановились на верхней ступеньке. Они примеривались друг к другу, как две слепые акулы, из которых каждая думает, что под носом у нее вьется вкусная и беззащитная рыбешка.
— Мы с сыном, — сказал Драйвер, — часто ведем серьезные беседы о браке. Он придерживается старомодных взглядов. Из него выйдет хороший муж.
Они вошли в зал, и мистер Фенник повел гостя осматривать портреты на стенах.
— Основатель нашего колледжа, — произнес он, указывая на господина в пышном парике. Он выбрал этот портрет с особым расчетом — ему казалось, что господин в парике несколько похож на него самого. Перед портретом Суинберна[5] он секунду помедлил, но гордость своим колледжем св. Амвросия заглушила голос благоразумия. — Великий поэт Суинберн, — сказал он. — Мы вынуждены были с ним расстаться.
— Исключили?
— Да. За дурную нравственность.
— Очень хорошо, что у вас так строго на этот счет.
— О, ваш сын здесь в надежных руках.
— Радуюсь этому от всего сердца, — сказал Драйвер. Он воззрился на изображение какого-то духовного лица XIX века. — Превосходный портрет, — сказал он. — Да, вот, например, религия. Я считаю, что религия необходима. Это основа семьи. — Голос его исполнился сердечной теплоты. — По-моему, молодым людям следует познакомиться.
По лицу мистера Фенника разлилось сияние.
— Вполне с вами согласен.
— Если сын выдержит экзамены...
— Он, безусловно, их выдержит!
— Недели через две он приедет в отпуск. Почему бы ему лично не получить диплом?
— Гм! Видите ли, тут есть препятствия...
— Но ведь это, кажется, обычный порядок?
— Только не для заочников. Помощник ректора считает нужным делать некоторые различия... Но для такого выдающегося студента, как ваш сын, лорд Драйвер... Я предложу, чтобы меня уполномочили вручить ему диплом в Лондоне.
— Мне бы хотелось, чтобы он повидал свой колледж.
— И повидает, конечно повидает, когда опять настанут мирные дни. Сейчас бóльшая часть колледжа закрыта. Пусть уж он лучше увидит его в полном блеске. Вы разрешите мне с племянницей посетить вас?
— Мы сейчас живем очень скромно...
— Надеюсь, не по причине каких-либо серьезных финансовых затруднений?
— О, нет, нет.
— Очень рад. А теперь присоединимся опять к нашей милой Элизабет.