- Мзия, просим тебя!
- Что? Меня? - встряхнула она головой.
- Да, да! Дорогая, прочти свое "Я нежная...", - подсказали девушки.
- Не помню, ей-богу, не помню...
- Вспомнишь!
И она действительно вспомнила:
Я нежная, добрая, тихая девочка.
Я жертвовать собою готова всегда.
Спроси меня любой: "Отдашь свое сердце ты?"
Отвечу не моргнув и не думая: "Да!"
С востока ли, с запада ко мне прилетая,
Ветер мне от моря, от гор несет привет,
И, нежно меня лаская, он тихо шепчет:
"Ты забудь, ты забудь, ты забудь слово "нет!",
- Боже мой, какая нежность, какая женственность! - вздохнула моя соседка.
Дадуна подошла ко мне, уселась на ручке моего кресла и, положив руку мне на плечо, спросила:
- Понравилось?
Я промолчал.
- Я пошел! - сказал вдруг Арчил, вставая.
- Куда ты, подожди! - вскочила Дадуна.
- Нет, я устал! - Арчил демонстративно, не попрощавшись, вышел.
Дадуна вышла за ним, я - за Дадуной.
- Терпеть не могу пошлостей и глупостей! До свидания! - сказал он и ушел. Но тотчас же вернулся и протянул мне руку. - Я извиняюсь перед вами!
- Что вы, Арчил!
- Простите меня! До свидания!
Я вернулся в комнату, подошел к столу, налил полный стакан р;оньяку и выпил залпом.
- Ого! - произнес кто-то удивленно. Я налил еще - на сей раз половину стакана.
- Ушел и ушел, черт с ним! - крикнула моя бывшая соседка. - Тоже мне Фолкнер! Надоел! Когда он читает сам, мы и шелохнуться не смеем, а на других ему наплевать! Джако, - обратилась она ко мне, - будьте любезны, дайте мне коньяк и чашечку кофе!
Я выполнил ее просьбу и, вернувшись на свое место, почувствовал, что коньяк начинает действовать. Сперва загудело в висках, потом зашумело в ушах, по всему телу разошлось тепло, и руки стали неметь. Но я не беспокоился, наоборот, чувство было настолько приятным, что я встал, подошел к столу и осушил недопитый стакан с коньяком.
- Ва, это кто, Ремарк? - воскликнул кто-то. Я молча уселся в свое кресло.
Соседка продолжала перемывать косточки Арчилу:
- Он читает Пастернака так, словно это его собственные стихи! В конце концов, это вопрос элементарной вежливости! Подумаешь, знаток поэзии! Мне, например, очень нравятся стихи Мзии! А вам? - спросила она вдруг меня.
- Арчил - хороший парень, - уклонился я от ответа.
- А кто говорит, что он плохой?
- И хороший поэт!
- Откуда вы знаете, какой он поэт?
- Если это Арчил Гигаури, то он отличный поэт.
Я взглянул на Мзию: она сидела ни жива ни мертва.
"Так тебе, дура набитая!" - подумал я со злорадством.
Потом началось что-то страшное. Люди в комнате задвигались, поплыли, плавно подымаясь к потолку и опус.каясь на пол. А верзила с борцовской грудью вдруг съежился, сморщился, как проколотый шар, и превратился в маленькую краснощекую кунлу. Я громко расхохотался.
- Что с тобой? Ты пьян? - подошла ко мне Дадупа.
- Нет, я... не пьянею... от коньяка! - с трудом произнес я.
- Чему же ты смеешься?
- Посмотри, какой он... маленький... и смешной! - я показал на верзилу.
Тот, словно почувствовав что-то, беспокойно заерзал в кресле. А Дадуна, быстро закрыв мне рот рукой, крикнула:
- Девочки, попросим Гелу прочесть новые стихи! - Давай, Гела!
- Не могу, они еще не доработаны! - встал Гела, красивый, коротко подстриженный юноша.
- Вы знаете, кто это? - шепнула мне соседка.
- Как вас зовут? - спросил я.