Тра-та-та! - раздалась короткая очередь.
Уа-а-а! - испуская душераздирающий вопль, медведь закрыл морду лапами и, словно человек, раненый, обезумевший от боли и горя человек, пошел прямо на направленные на него автоматы.
Тра-та-та!
Медведь потоптался на месте, потом повернулся и побрел обратно, к берлоге.
Раздалась еще очередь. И медведь наконец сдал. Не дотянув до берлоги, он остановился, обмяк, задрожал и вдруг рухнул рядом с изуродованным телом своего дитяти.
Я не видел, как свежевали тушу медведя, как собирали по кускам то, что еще полчаса тому назад было собакой Танго, не слышал, как Зудов отчитывал Пархоменко.
Оглушенный и онемевший, я сидел под деревом, одной рукой прижимал к груди дрожащего медвежонка, а другой гладил по мокрой голове прикорнувшего рядом Щербину.
Щербина плакал.
- Счастье наше, что все кончилось благополучно! - раздался за нами чей-то веселый голос,
- Вот именно! - подтвердил другой.
Я нагнул голову. По голосам я их не узнал, а видеть этих счастливых людей мне не хотелось...
- Что это?
- Это медвежонок, Феридэ!
- Откуда он взялся?
- Утром поймали.
- Кто тебе сказал мое имя?
- Сам узнал.
- Всю ночь село не спало. Стреляли... И все из-за этого малыша?
- Да, из-за него.
- Отпустили бы его.
- Куда?
- К матери.
- Нет у пего матери, Феридэ...
- Не смотри на меня такими глазами, Джакели!
- Откуда ты знаешь мою фамилию?
- Все тебя так зовут... Медвежонок не кусается?
- Пока нет.
- Как его звать?
- Пока никак.
- Как назовешь?
- Мерабчиком...
- Почему Мерабчиком?
- Не знаю... Красивое имя - Мераб...
- Сказала тебе - не смотри на меня так!
- Как "так"? Я на всех так смотрю.
- Врешь!
- Может быть. Почему тебя давно не было видно, Феридэ?
- Потому что ты вместо границы смотришь на меня!
- Разве это плохо?
- Плохо!
- Почему?
- Потому. Нельзя!
- А можно прийти к тебе?
- Ты с ума сошел?
- Нельзя?
- Нет, конечно!
- Почему?
- Я не хочу!
- А если хочу я?