- Иностранными языками владеешь?
- Нет.
- Так куда же ты лезешь, кретин?! Кому ты там нужен, в Америке?! Ведь тебе и куска хлеба, стакана воды никто не подаст! Идиот! Думаешь, будут там тебя на руках носить? Да ты сдохнешь от голода ровно за столько дней, сколько человек может прожить без пищи, понимаешь ли ты это?
Он молчал. Я смотрел на этого околпаченного, сбившегося с пути дурака и не знал, чего он больше достоин - ненависти или сожаления... Он напоминал одного молодого морфиниста, часто попадавшегося мне в подъезде нашего дома. Как-то я завел его к себе и стал учить умуразуму. Обрюзгший, одурелый, еле ворочая языком, он что-то лепетал о душе, не понятой родителями, о бессмысленности жизни, о том, что единственное спасение это самозабвение... И теперь, при виде этого безвольного, пожелтевшего лица, у меня мелькнуло подозрение...
- Ну-ка засучи рукава! - приказал я.
- Чего? - вздрогнул он.
- Покажи руки! - повторил я.
- Зачем это? - взъерошился он.
- Засучи, говорю, рукава! - крикнул я вставая.
Он неохотно стал закатывать рукава сорочки, и я увидел на его венах красные точки - следы уколов.
- Что это?
- Это глюкоза... У меня малокровие...
- Ты морфинист!
- Я больной! - проговорил ощ отводя взгляд.
- Ты морфинист, негодяй, испорченный, жалкий подонок. Вот ты кто такой!
Он молчал и дрожащими пальцами застегивал пуговицы на манжетах.
- Из-за тебя погиб человек, замечательный наш товарищ! Ты знаешь об этом? - сказал я и почувствовал, что во мне закипает злоба.
- Ничего я не знаю, - захныкал он, - я никого не убивал... Чего вы от меня хотите?..
- Я спрашиваю, понимаешь ли ты, что из-за тебя мы потеряли прекрасного парня?
- Меня расстреляют? Ведь я никого не убил... Что со мной сделают? Скажите!
- Не знаю, я не прокурор и не судья...
- Я же не шпион!.. Я просто хотел уйти! Чего вам нужно? Отпустите меня, я уйду... Чего вы хотите?!
- Была бы моя воля, я бы тебе показал...
- Никуда я не убегу... Отпустите меня... Я домой пойду... - Он заплакал и уткнулся головой в руки. Дав ему выплакаться, я протянул сигарету. Он тотчас же схватил ее и закурил.
- Кого пли что ты любишь? - спросил я.
Он не ответил.
- Скажи, любишь ты кого-нибудь? - повторил я.
Он кивнул головой.
- Кого?
Он долго думал, но так и не смог вспомнить... Быть может, вспомнил, но постыдился сказать.
- Никого и ничего на свете, кроме себя, ты не любишь! - сказал я.
Он снова заплакал.
Со двора донеслись шум, громкие голоса. В комнату вбежали два солдата.
- Товарищ лейтенант, можно вас на минутку?
Солдаты были чем-то взволнованы.
- В чем дело? - вскочил я.
- Выйдите, пожалуйста, во двор!
- Макаров! Останьтесь здесь, с задержанным! Иремадзе, со мной! приказал я и быстро вышел из комнаты.
Перед зданием клуба шумели, волновались человек двадцать пограничников. Впереди стоял Джакели. При моем появлении они умолкли.
- Что случилось, товарищи? - спросил я.
Ребята молчали.
- В чем дело, Джакели?
Джакели поднял голову. В глазах его блестели слезы.
- Товарищ лейтенант, разрешите поговорить нам с задержанным! - произнес он глухо.
- Ты с ума сошел, Джакели?
- Товарищ лейтенант, разрешите поговорить с задержанным! - повторил он, словно не слышал меня.
- К майору! - шепнул я стоявшему Иремадзе. Тот убежал.
- Не положено, товарищи! - крикнул я.; Никто не сдвинулся с места.
- Кому говорят? Разойдитесь!