- Вот даже как... - удрученно протянул Самохин. - Тебе, значит, мало показалось следы замести, так ты еще исполнителей после смерти дерьмом обмазал, - и пристально посмотрел Федьке в глаза. - Зря ты так-то. Не по-людски.
- А я чо?! - возмутился, не выдержав этого взгляда, тот. - Ты чо на меня-то? Ишь, зенки ментовские выкатил. Пригаси шнифты-то, пригаси. Да и ваще пошел ты, будешь еще мне в моем дому нотации читать!
- Тебе, Федя, не нотации читать, - серьезно промолвил Самохин. - Тебе за это башку оторвать надо. По любым понятиям - и нашим, ментовским, и вашим, блатным, и божеским...
- Да я тебя! - вскочил Федька.
Но отставной майор приказал властно:
- Сидеть! - а потом разъяснил вкрадчиво: - Я тебе, Федя, не про Новокрещенова сейчас толкую. Он мужик взрослый, сам свою дорожку выбрал. Ты небось неплохо ему заплатил, так, что у того глазенки-то и разгорелись... Я тебе, Федя, пацанчика не прощу. Солдатика. Тебя ж по-человечески помочь попросили. А ты игру завел. Сдал пацанчика. А он, между прочим, Родину защищал. Несмотря на то, что она такими, как ты, гнидами усыпана.
- Достал ты меня этим пацаном, - в сердцах бухнул по столу пухлым кулачком Федька. - Их за эту войну, да за прошлую тысяч десять уже наваляли, и ничего! Никому дела нет! До сих пор в рефрижераторах замороженные трупы лежат. А ты повелся из-за одного. Ну, отслужит он, отвоюет или из плена вернется, и - что? На биржу труда? На иглу? Их даже преступные сообщества в свои ряды не берут, они ж отмороженные на всю голову, а потому никому и не нужны! Нашел, дурак, из-за кого со мной ссориться!
Самохин слушал скорбно, дымил "Примой", потом глянул украдкой на часы, промолвил, как бы сам с собой разговаривая:
- Нет, все-таки сидит внутри вас, уголовников, дефект какой-то. На генетическом уровне. Вроде дальтонизма душевного...
Приняв его спокойствие за жест примирения, Федька взял себя в руки, сказал, перехватывая инициативу:
- А я ведь знаю, кто третий в убийстве Щукина участвовал. И ежели что...
- Ну и знай, - равнодушно пожал плечами Самохин. - Ты мне лучше вот что скажи. Ну, положим, зека-чеченца ты через Новокрещенова в заложники взял, чтобы соплеменников его к сотрудничеству принудить. А вот зачем ты на меня лепилу из "Исцеления" натравил - ума не приложу. Денег у меня больших нет, чтоб доить-то, от несуществующего рака спасая. В чем тогда смысл этого наезда?
Федька ухмыльнулся, сказал с обезоруживающей откровенностью:
- А чтобы ты за деньгами прибег. А то живешь, праведный такой, гордый, ни от кого не зависишь...
- А-а... - понимающе протянул отставной майор. - А я ведь и вправду чуть к тебе на поклон не пришел. За деньгами на курс лечения. Да история с пленным пареньком, слава Богу, меня перебила...
Федька слушал, щерился пластмассовой улыбкой, а потом отрезал:
- Бога-то погодь благодарить. С "Исцелением" сорвалось, ладно. Но ты на мой крючок все равно попался. Ты третьим убийцей Щукина был. И теперь, кроме меня, тебя никто не спасет.
- Да уж... Губы раскатал, - презрительно усмехнулся Самохин.
- Нич-чо... мент. Месячишко-другой под следствием попаришься, в общей-то камере, с уголовниками да психами, так после в ногах у меня будешь валяться. И, если хорошо попросишь, я, может быть, деньжат тебе на хорошего адвоката подкину.
- Адвокат, Федя, скоро тебе понадобится, - торжествуя, заявил Самохин, услышав, как за окнами коттеджа, взвизгнув тормозами, остановились автомобили - два или три, не меньше.
- С какого это рожна? - косясь в окно, насторожился Федька.
- А потому, - Самохин встал с уничижительного кресла, независимо закурил, задымил "Примой", пустив клуб едкого дыма в настоянное ароматом дорогих сигар, коньяка пространство изысканно обставленного кабинета. Потому, Федя, что третьим убийцей Щукина был ты.
- Ты чего мелешь? - побагровел Федька. - Ты на что намекаешь?!
- Потом поймешь, - резко обрезал его Самохин и принялся прохаживаться, утопая по щиколотку в ковровом ворсе, заложив руки за спину и независимо вздернув подбородок с зажатой в зубах сигаретой.
Грохнула железная калитка - будто колокол ударил в ночи, и сразу же весь дом наполнился топотом, треском вышибленных дверей и сокрушаемой мебели. Федька вскочил, схватился за трубку, ткнул пальцем в телефон, хотел позвонить, но в кабинет уже вломился огромный боец в серо-синем милицейском камуфляже, в черной маске, рявкнул, поведя стволом автомата:
- Руки за голову! Не двигаться!
Самохин безропотно положил руки на затылок, выплюнув сигарету на пышный ковер и притоптав ногой - от пожара. Федька осторожно опустил трубку на аппарат и, подняв пухлые ладони над головой, рассмеялся добродушно:
- Сдаюсь, сдаюсь... Проходите, дорогие гости, будьте любезны... Я готов к сотрудничеству. Так что попрошу без этих ваших штучек вроде пинков под ребра. Предупреждаю, здоровье у меня слабое, а вот адвокаты, наоборот, сильные!
А между тем в кабинет вошел еще один боец в маске с укороченным автоматом АКСУ на груди, а следом влетел порывистый полковник Смолинский - в бронежилете, в лихо заломленном краповом берете, с армейским пистолетом Стечкина в руке.
- Привет, граждане бандиты! - выпалил он, весело глядя на Федьку и лишь бросив мимолетный взор в сторону Самохина. - Руки можете опустить, но попрошу без резких движений!
Самохин опустил руки и озабоченно посмотрел под ноги - не тлеет ли от окурка ворсистый ковер.
Федька осторожно взял из пепельницы сигару, сунул в рот, втягивая щеки, раскурил, косясь на полковника, а потом, сменив тон, поинтересовался неприязненно-властно.
- Чем обязан? Надеюсь вы, полковник, не забыли о такой мелочи, как ордер на обыск?
Смолинский вложил пистолет в деревянную кобуру на поясе, заверил Федю, махнув издалека сложенной небрежно бумажкой:
- Есть ордерок, есть, - потом, обернувшись к Самохину, поинтересовался строго: - А вы, гражданин, кто будете? Документы...
- Ладно, Коля. Не будем комедию ломать. Мы с Федей старые друганы, и он все равно догадается, что вы здесь по моей наводке. А потому я честно вам, товарищ полковник, при нем подскажу, что вон в той чайной коробочке, на которой вы легко обнаружите отпечатки пальчиков Феди Чкаловского, не чай, а наркотик. Опий-сырец. А в правом верхнем ящике вот этого роскошного стола револьвер хранится, тульского ружейного завода, семизарядный. Тоже с отпечатками Фединых пальцев. И мне отчего-то кажется, - задумчиво закатил глаза к потолку отставной майор, будто оттуда, из таинственной кладовой мирового разума черпая свои догадки, - мне отчего-то кажется, товарищ полковник... Уж поверьте интуиции старого опера... Что именно из этого револьвера несколько часов назад был застрелен воровской авторитет по фамилии Щукин. Так что приглашайте понятых, изымайте вещдоки. Уверен, общественность города высоко оценит успех милиции. Так быстро раскрыть заказное убийство не часто случается.
- Ах, ты, - задохнулся, изменившись в лице, Федька. - Да ты... Ты понимаешь, Самохин, что тебе теперь, после такой подляны, не жить? Я тебя, падлу, везде достану...
- Понимаю, Федя, - скорбно подтвердил отставной майор. - Я ж правила твоих игр знаю. Но и жить с тобой... Под такими, как ты... тоже нельзя.
Самохин с удовлетворением сознавал, что подцепил Федьку крепко. С таких крючков, да еще при личных счетах, которые есть у начальника РУБОПа Смолинского к старому уголовнику, не срываются. Не зря, значит, вспомнил он, Самохин, о пакетике опия-сырца, извлеченном из арбуза и ждавшем своего часа в пыльном пространстве под ванной, не зря "зарядил" этим пакетиком коробочку чая, презентованную только что Федьке. Не зря, склонившись на мгновение над трупом расстрелянного Щукина, успел-таки поменять револьверы. И теперь тот, из которого бабахнул дважды в умирающего от СПИДа пахана Новокрещенов, лежал в ящике Федькиного стола, и на рукоятке его любой дактилоскопист сразу же различит четкие отпечатки Фединых пальчиков...
- Понятых сюда, быстро! - скомандовал Смолинский одному из бойцов, а второму указал на Федьку. - Этого в наручники. И мордой на пол!
- Да ты охренел, мент! - яростно прохрипел Чкаловский, поднимаясь с кресла. - Да ты знаешь, с кем связался...
Он стремительно сунул правую руку во внутренний карман пиджака, и в этот миг хлестко вдарила короткая, в два патрона, автоматная очередь. Федькина голова лопнула, брызнула кровью на стены и стеллажи, на коллекционные коробочки с чаем, и в наступившей затем оглушающей тишине явственно послышался голос стрелявшего собровца.
- Во... Хотел припугнуть только...
Боец опустил дымящийся ствол, стянул с лица маску, открыв распаренную от жары и пота, растерянную физиономию, и Самохин узнал в нем контуженого старшину, с которым познакомился во время визита в РУБОП.
- Скворцов! - рявкнул полковник.
- Дык... Автомат же короткоствольный... Я и не рассчитал. Хотел поверх головы шмальнуть. Да низковато взял. И прям в тыковку, - топчась растерянно, бормотал боец.
Смолинский махнул безнадежно рукой, подошел к Федьке.
Тот оплывал в кресле, подрагивал мелко в агонии, запрокинув разнесенную пулей голову, а правая рука его так и застряла где-то в глубине внутреннего кармана пиджака.
Полковник взялся за эту руку, вытянул бесцеремонно на свет. В сведенных смертельной судорогой пальцах убитого оказалась зажата темно-вишневая книжица. Смолинский выдернул ее из руки мертвеца, раскрыл корочки, прочел, сообщил Самохину: