- Ну-у... - неопределенно протянул Самохин. У него уже из головы вылетело давешнее желание повидаться с Федькой и переговорить на предмет денежного займа.
- Так вот, он вас ждет. Если желаете, можете связаться с ним по телефону прямо сейчас.
Гость нырнул рукой во внутренний карман пиджака, извлек оттуда махонькую трубочку мобильного телефона, щелкнул пластмассовой крышечкой и, потыкав тонкими, нерабочими пальцами в миниатюрные кнопочки, протянул Самохину.
- Пожалуйста, говорите.
Тот осторожно взял аппарат, приложил к уху, сказал растерянно:
- Алле... Самохин на проводе...
- Х-ха! Совсем из ума выжил, старый, - услышал он Федькин голос.- Какие могут быть провода у мобильника! Привет! Че хотел-то? Срочно?
- Да... в общем-то, - выворачивая глаза на трубку, словно приставленный к виску пистолет, опасливо кивнул Самохин. - Дело к тебе важное есть.
- Ну тогда прямо сейчас дуй ко мне. Побазарим, а заодно и повидаемся. А то помирать скоро, а свидеться недосуг.
- А я, Федька, адреса твоего не знаю. Или ты все еще в домике маманином на краю оврага обитаешь?
- Г-г-гы! - хохотнул Федька так, что трубка протестующе пискнула. - Ты, майор, даешь... Совсем от жизни отстал, мхом оброс. Собирайся, щас тебя довезут. Передай-ка трубу фрайерочку моему...
Молодой человек взял телефон, застыв взглядом, выслушал приказание Федьки, сказал коротко:
- Будет исполнено, - щелкнув крышечкой, обратился к Самохину: - Я на машине. Подожду вас на улице, у подъезда.
- Какая машина-то? - сварливо осведомился отставной майор. - А то наставят во дворе колымаг - поди догадайся, где чья?
- Нашу сразу увидите, - невозмутимо ответил подручный Федьки. - Других таких в вашем дворе нет, - и вышел, вежливо кивнув.
- Фу ты, ну ты! - поджав губы, покачал головой Самохин. Принарядившись в костюм и пряча в боковой карман пиджака неизменную пачку "Примы", он нащупал нафталиновый шарик, не иначе, как заботливой Валентиной положенный, и, покрутив его в пальцах, бросил за ненадобностью в мусорное ведро. И опять, вспомнив о болезни, подумал недовольно: "скоро уж, ни одна моль не поспеет..."
Насупившись, не глядя на шофера, предупредительно открывшего перед ним дверцу роскошного авто, и впрямь приметного во дворе среди неказистых собратьев, Самохин забрался в теплое, пахнущее дорогой кожей нутро машины, удрюпался на заднее сиденье и, не спрашивая разрешения, закурил плебейскую, неуместную здесь "Приму", а поймав на себе отраженный зеркалом взгляд водителя, усмехнулся ему в ответ вызывающе и пустил в салон особо густой клуб едкого табачного дыма. Улыбчивый молодой человек устроился на переднем сиденье, сразу достал телефон и теперь нашептывал что-то в него, ворковал, а машина тронулась плавно и неощутимо помчалась по улицам. Казалось, что она не движется вовсе, а наоборот, кто-то крутит за тонированными окнами-экранами видеозапись с бегущими споро кадрами суматошного города.
- "Владимирский централ. Этапом из Твери..." - с хрипотцой вздохнули за плечами отставного майора стереодинамики, и он, слушая проникновенный, с блатной слезливостью голос, подумал удовлетворенно: "Нет, братки. И прикид у вас классный, и тачка навороченная, а суть все та же, барачная, и песни все те же..."
И федька, хотя и забуревший, угодивший в мутную струю нынешнего благосклонного к жуликам всех мастей времени, все равно остался в душе окраинной шпаной, и "выкупить" его бывший "кум" сможет, если понадобится, в два счета...
Машина вывернула на кольцевую дорогу, помчалась за город. С легким шуршанием наматывалось на колеса серое шоссе, лесопосадка по обочинам размазалась в сплошную зеленую ленту, и скорость чувствовалась лишь по тому, как сухо постреливали по днищу "мерседеса" угодившие невзначай под шипы камешки. Справа от дороги показался поселок. Асфальт к нему проложить еще не успели, и автомобиль, свернув, сбавил ход, захрустел по щебню, поднимая позади тучу белесой пыли.
Поселок состоял из трех десятков новых, кое-где недостроенных частных домов, но что это были за дома! В три, в четыре этажа, сложенные из особого, декоративного кирпича, с сияющими медной черепицей крышами, огороженные кованой вязью металлической решетки заборов, с лужайками щетинистой, изумрудного цвета, нездешней травки, с худосочными, не укоренившимися толком деревцами по сторонам ведущих к каждому коттеджу персональных дорог.
"Мерседес" подкатил к одному из новостроев, обнесенному, в отличие от прочих, сплошным двухметровым забором из ноздреватого бетона с глядящей пристально, как пулеметный ствол, видеокамерой над железными воротами. мертвоглазый улыбчивый юноша ловко выскочил из машины и, опередив Самохина, открыл дверцу:
- Прошу вас...
- Спасибо... Прокатили на старости лет, - бурчал, выкарабкиваясь неловко, Самохин. - Все у вас, пацаны, по высшему классу - и автомобиль, и песня душевная. А вот домик пахана подкачал... уж больно на тюрьму похож. Прямо оторопь меня взяла, как увидел. Думаю, блин, в родные пенаты попал.
- Срок мотали? - сочувственно поинтересовался молодой человек.
- Три червонца. От звонка до звонка, - притворно вздохнул отставной майор. И полюбопытствовал: - У вас небось и часовые есть?
- Есть охрана, - снисходительно улыбнулся провожатый, явно принимая Самохина за старого, потерявшего представление о том, что происходит сейчас на свободе, урку, - система наблюдения - мышь не проскочит.
От калитки к дому вела дорожка, мощенная плотно пригнанными, отполированными временем булыжниками. ""Не иначе как из старинной мостовой камень наковыряли, архаровцы", - беззлобно отметил про себя отставной майор. Где-то неподалеку бухнула грозным лаем собака, звякнула тяжелая цепь.
- фу, Жулик! Сидеть! - властно приказал кто-то, и через минуту гладенький, лысый мужичок шагнул навстречу Самохину, блеснул рядом великолепных, один к одному, и оттого явно фальшивых зубов, обнял дружески за плечи:
- Вовка! Братан!
- Привет, старый уркаган, - похлопал его по располневшим бокам Самохин. - Эк тебя растащило-то при антинародном режиме!
- Да уж не то что при вас, коммунистах, - добродушно подтвердил Федька. - Демократия - это, брат, народная власть. Общество равных возможностей. Умеешь - живи, не умеешь - так сиди...
- А где ж зубы-то твои золотые? Может, в скупку заложил от бедности? съехидничал отставной майор.
- Золото во рту - дурной тон, - серьезно объяснил Федька. - Сейчас, брат, здоровый образ жизни в моде. И натуральные зубы.
- Из фарфора? - уточнил Самохин.
- Из пластика, деревня! Выглядят, как родные, но крепче титановых. Гвоздь-двухсотку перекусить можно.
- А проволоку колючую? - деловито осведомился Самохин.
- Запросто! - хвастливо подтвердил приятель.
Отставной майор причмокнул завистливо, посоветовал проникновенно:
- Ты, Федя, энти зубы-то береги. Не ровен час, опять заметут, срок схлопочешь - тебе в тюряге ни напильника, ни ножовки по металлу не потребуется. Зубами дорогу на волю сквозь решетки проешь!
Федька отодвинулся, глянул пристально:
- Ну и язва ты, майор! Как был кумом, так куморылым и остался... - и, чтобы друг всерьез не обиделся, подхватил его под руку, попенял добродушно: - Не заходишь в гости, брезгуешь, что ли? Конечно, где нам, раскаявшимся уголовникам, с заслуженными пенсионерами-чекистами равняться!
- Да нет, я про тюрьму так, к слову, вспомнил, - добродушно пояснил Самохин. - Вижу, что ты и на свободе вроде как по зоне тоскуешь... Сигнализация по периметру, запретка из колючки, пес конвойный у ворот в предзоннике. И зовут подходяще - Жулик!
Услыхав свою кличку, огромная в бело-коричневых пятнах московская сторожевая вскочила, громыхнув цепью, проволокла ее с визгом по толстой проволоке, натянутой вдоль забора, не дотянувшись, яростно нюхала воздух, буравя Самохина взглядом волчьих, с кровавым оттенком, глаз.
- Пшел! Место! - прикрикнул Федька на пса, больше для порядка, чем из необходимости, посетовал, соглашаясь: - Ты прав, гражданин начальник, ох и прав! Действительно, без охраны да запоров крепких нынче и на воле не проживешь. Преступность разрослась - спасу нет. Честному человеку востро ухо держать надо. Того и гляди, наедут рэкетиры какие-нибудь, все нажитое непосильным трудом отберут! Что ни говори, а падение нравственности в обществе не может не удручать! - выдал приятель фразу, от которой у Самохина брови чайкой вспорхнули. Федька разъяснил: - Нет, ты подумай! Раньше воровской авторитет - он же неприкосновенным в уголовном мире был. Власти имел больше, чем какой-нибудь член политбюро! Ну, не политбюро, так обкома партии - точно. А сейчас, чуть что не так, нанимают киллера-отморозка, и паф! Наше вам с кисточкой!
- Плохо мы молодежь воспитываем,- пряча ухмылку, поддакнул Самохин. Никаких, понимаешь, традиций для нее не существует, авторитетов...
- Это точно, - горестно вздохнул Федька. - Куда идем-катимся? А... пойдем дом покажу.
Дом, сложенный из отборного кирпича непривычно красного, свекольного почти цвета, поразил Самохина колоннами при входе, овальными, только в мексиканских телесериалах раньше виденными дверными про-емами, алебастровыми финтифлюшками по карнизу и окнам. А кованые решетки на узких, как бойницы, окошках даже верхних этажей делали здание похожим на веселую, любовно выстроенную, но не утратившую при этом сути своей тюрьму. Из огромного холла на первом этаже, увешанного по дубовым полированным стенам головами лосей, косуль и кабанов с мученически застывшими глазами, хозяин провел Самохина в нишу, оказавшуюся лифтом, который невесомо вознес их на вершину помпезной обители. - Мой кабинет, - Федька с гордостью повел пухлой рукой, грязноватой от синей ряби неудачно выведенной татуировки. - Вот библиотека. Здесь не шурум-бурум, чернуха-порнуха собрана, а классика, преимущественно дореволюционные издания. Позапрошлый век! У вдовы одного профессора-книголюба все гамузом купил. Десять тысяч томов.
Самохин с уважением оглядел тянущиеся под высокий потолок стеллажи, мерцающие золочеными корешками старинных фолиантов, - действительно, десять тысяч томов, не меньше.