Разве нет? Мужчина - пастырь для своей семьи, а женщина - пастырь для дома и детей, и каждый ответствен за свою паству!
Женщина... Она прекрасна, когда... - перебил, словно зная, что последует далее:
Но учти - обнажаясь, женщина с одеждой совлекает с себя стыд!
И потому укрыть её с головы до ног?!
В одеянии женщина полна тайны, мужчины оказывают ей уважение!
Но всю-всю спрятать, явив лишь лик?
Велик мужской соблазн!
Как всё бывает на самом деле?
Кто знает, что испытывала Хадиджа, когда в одну из ночей, отправив в путь большой верблюжий караван с нанятыми погонщиками (в Аказе, где стоянка караванов и верблюжий рынок, должны были новых верблюдов присмотреть. Они теперь богаты и знатны, и Мухаммед избавлен от необходимости ездить по делам торговли), впустила к мужу юную египтянку! Но прежде предупредила: "Задолго до рассвета покинешь ложе!" Чтоб Мухаммед не видел её красоты, как юна и привлекательна? "А если..." "Что бы ни случилось!" "Это у меня впервые, мне страшно!" "Он тоже не знал девиц". Вспомнила неожиданно про свой страх и первое замужество, когда ждала: явится муж и что-то случится. "Боюсь я". "Но хочешь! - Египтянка опустила глаза. - И не собираешься бежать! Молчит. - С ним тебе будет хорошо! Но покинешь ложе затемно! Отблагодарю, если родишь сына, но он будет наш!" "А если дочь?" "Я говорю, что будет сын!" "Но всё же..." Оттягивает. Неужели боится? "Будет тогда у нас не четыре, а пять дочерей". Успокоить: если она войдет со страхом, Мухаммед откажется - изучила мужа, знает: если что не так - он не сможет. Впечатлителен потому что. Искать тогда другую?
...С трудом дождалась рассвета. Почти как в притче:
И вошёл он к ней, и она зачала.
А к притче - строки: Убегающие линии лица, и заузились, точно Мим, и вздёрнулись, точно Алиф. В обернувшейся шее вскрикнет немочью боль плеча. Рукоделием сияет парча,
что скинута с неба звёздного. Готовила Мухаммеда к новой жене, а о себе забыла. Только бы та родила сына, чтобы не зря ей страдать. Росток на древе. Даже не росток, завязь! И холила Марию, и заботилась о ней.
Родился сын. Назвали Ибрагимом. Да поможет ему предок! Не помог: недолго жил Ибрагим. А пока жил, Мухаммеда какое-то воодушевление охватило. Но воодушевление - без строк. Невзначай Хадиджа вслух произнесла про месяц: бледен, почти невидим, ибо рядом - солнце, и что-то про скорбь новолуния. Мухаммед не дал договорить, вскричал: - Вычеркни из памяти! - Останутся в записях. - Порви и выбрось! А ещё лучше, - Мухаммед вдруг побледнел, - сожги их в печи!
Сжечь своё?!
- ...А пепел развей по ветру! - Зацепятся на земле - прорастут!
30. Излучающие весть
Как-то говорил Мухаммед с поэтами племён, прибывшими Каабе поклониться, потом они участвовали в поэтическом состязании в местечке Аказ, неподалеку от Мекки, на расстоянии дня караванного пути. Были пред тем единоборства силачей, упражнялись в искусстве верховой езды, метания копья, игры в мяч ударить так, чтоб встретилась с мячом луна. Стрельба из лука - кто попадёт в цель. А ещё - сколько может стрел выпустить, пока тень от солнца не увеличилась ни на палец, то есть пока не сосчитаешь до тридцати. Пять стрел? Семь? Или десять?
Однажды среди победителей оказался Хамза, молочный брат Мухаммеда, а по родословной - родной дядя, чьи стрелы вонзились в сердце мишени, изображающей онагра, к тому же выпустил десять стрел!
(19) На свитке отыскалась не занятая письменами белая полоска, хлынула в неё перепалка, разные цвета чернил. Очевидно, свиток хранился у некоего вельможи, а читал его постигший грамоту. Синими чернилами: Как часто можно указывать степень родства?! Красными: Не оставляй следы, невежа! Светло-малиновыми, цвета луковой кожицы: Да восторжествует благоразумие мудрых! - Ибн Гасан.
Мухаммеда с Хамзой учили вместе орудовать мечом, кинжалами, палицей. Стрельба из лука, чтобы все тело активно нападало и оборонялось. Скачки на коне, верблюде. Прыжки через ров, с горы. Спуск по крутому склону, почти наотвес. Верхолазание. Аркан - бросить и захватить: скольких жеребцов они с Хамзой заарканили! Точно так же, как копьеметание, состязались в искусстве слова: кто кого переговорит, поразив голосом, пронзительностью взгляда, а главное - игрой метафор, чувственностью описаний, чтобы были, в согласии с духом стихотворения, и смех, и слёзы тех, кто внимает поэту. И стихи победителей, золотыми буквами написанные, как о том уже было, вывешиваются затем на стенах Каабы, чтобы прочли паломники. Разнородные хиджазские наречия, но все как будто говорят на схожем, да и строки... Подобны чёрной ночи волосы возлюбленной, а стан - это гибкая ветвь, жемчуг - слёзы, и щёки пылают, точно отдали ей жар свой розы лепестки (а у иного - припечатались к щекам).
- Послушаем и тебя! - обратились к Мухаммеду.
- Мне говорить не о чем, - ответил. - Ну да, перевелись истинные поэты!
И вдруг Мухаммед:
- Разве ваши речения - это язык?! - Замерли. В наступившей тишине продолжил: - Хиджазский - разнородная смесь, не вполне ещё язык, надо говорить по-курайшски! - Язык бедуинов и есть поэзия! - ответил Абузар. - И сами поэты, и ценят поэзию! Не рассказать ли тебе...
Перебил его Мухаммед: - Знаю, о чём сказать хочешь, - молвил к удивлению Абузара. - Слышал однажды из твоих уст: Мой друг Ааша сочинил в честь бедуина, у которого гостил, всего лишь бейт, и наутро явились к нему восемь сватов сватать восьмерых его дочерей! Но хиджазцу надобно избрать язык курайшей! Почему? Богами с давних времён именно курайшам доверен храм Кааба!.. Впрочем, Ааша был бедуином из курайшей! - Легко отвергать чужих, яви образец! (Это снова Абузар.) Мухаммед промолчал и насупился. - Скажи! - попросила мужа Хадиджа. И Абу-Бакр стал просить. Но Варга - нет: стихи ли то, что сочиняет Мухаммед? Неловко ему: выступит зять - засмеют! Обвел Мухаммед всех взглядом, полным недоумения, будто не понимая, чего от него хотят, неспроста ведь и Варга молчит, и вдруг произнёс лишь строку, и не произнёс вовсе - она сама вырвалась: Весть излучающие! Умолкли поэты: не понимают ничего, что-то таинственное прозвучало. Ну а дальше?
И снова - лишь переставив слова - молвил Мухаммед: Излучающие весть! Кто? Какую? Сказав, молча ушел, а с ним - Хадиджа. Поэты в недоумении... Что это - вызов, глумление, тайна какая-то в молвленном? Но вскоре брошенная им одинокая строка забылась, и ещё долго продолжалось состязание: кто кого поразит неожиданностью образов, на сей раз воинственных.
Победили стихи Абузара про мечи, падающие на врага, но уподобленные гибкостью цветным платочкам в руках играющих детей. И этот контраст, как ни было Абузару странно, пришёлся внимающим, настроенным на боевой клич, по душе, особенно финальная строка: Одежды сражающихся - словно обмакнутые в кровь или вымазанные ею. Кичился впоследствии Абузар, перед персидским купцом хвастал, мол, шёлковый свиток с его победившими стихами, повешенный на вратах Каабы, точнее - на её стенах, не менее, а может, более ценен, чем такой же свиток, тоже шёлковый, на котором запечатлена грамота персидского шаха, недавно жалованная императору Бизанса! Купец, вряд ли понимая, что тот ему втолковывает, кивал головой в знак согласия.
Вдруг забытая строка, вырвавшаяся из уст Мухаммеда, заиграла, точно крылья птицы в лучах закатного солнца, над площадью. - Может, - сказал Анис брату Абузару, - ощущение кажущееся? - Ты о чем? - удивленно спросил Абузар.
- О Мухаммеде. Ведь ты понял, а спрашиваешь! - И что же? - Она всё ещё излучает весть! - Строка? - Будто взывает к продолжению, манит, и каждый думает о своём сокровенном, ждет, что последует. - Но о том, что последует, не ведает, убеждён, даже сам Мухаммед. - Как знать! - возразил Анис. - Ведал бы если - непременно б прочёл! - Нет, он унёс невыговоренное с собой, какую-то тайну! - А может, - выразил Абузар сомнение, - и вовсе это не его строка? - Чья же? - Просто нам послышалось. - Тебе и мне? Всем сразу? - Такое случается. - Кажется, сказано не всё, сокровенное утаилось, раскрыть бы. - Поэзия загадочна. В ней спрятаны слова, доступные не каждому. - Кто знает, продолжи он нанизывать строки, и, может, висеть его стихам рядом с твоими на стенах Каабы, а? Обиделся Абузар, привык быть первым:
- Весть излучают! - с иронией. - Одна фраза, и уже победа?
- Но не ты ли учил меня, о старший мой брат: где сказано мало, там сказано много! Разве нет?!
...Мухаммед, будто спасаясь от преследования строк, навеянных, помнит, зороастрийцами-огнепоклонниками, - есть в тех стихах, Хадиджа не успела прочесть, про отраженный свет любви, который красит месяц, огненно полыхающий, - выскочил из дому и заспешил к горе Харра. Зов оттуда, и всё чаще: "Уйди в пещеру, затаись!" Ищет уединения - сидит молча, погружённый в думы, а Хадиджа ждёт, не прерывает его размышлений. Но он будто и не замечает её внимания. Ничего не видит вокруг. Томится. - Сидя спит, - сказал Хадидже Али, он всегда сопровождает Мухаммеда. - Сочиняет! - успокаивает себя Хадиджа. - Нет, не сочиняю, - возразил, будто услышав ее. Что с ним происходит? Сидит столь долго, что звёзды успевают на небе переместиться, ушла луна, а он сидит неподвижно, опустив руки на колени и держа прямо голову, глаза полузакрыты... - сначала видел при свете дневном, потом луны, потом звёзд, а далее лишь угадывал видимое. ... Абу-Талиб к ним явился, давно не видел ни Мухаммеда, ни сына, переступил порог их опустевшего за год дома (Мухаммед и Хадиджа выдали дочерей замуж: сначала старшую Зейнаб за троюродного брата Мухаммеда - Лакита (по кунье - Абул-Ас), он же двоюродный племянник матери, а затем, по настоянию Абу-Талиба, за двух сыновей Абу-Лахаба выдал Ругийу и Умм-Кюльсум. И как всегда, сын Абу-Талиба Али рядом с Мухаммедом - если он дома. Но это теперь редкость - в последнее время Мухаммед чаще уходит в пещеру один. И Хамза недавно к ним наведывался, Абу-Бакр тоже спрашивал, где Мухаммед. Словно оправдываясь, Хадиджа повторяет, что Мухаммед на горе Харра. - Что он там ищет? По своим пастушьим годам истосковался? Хадиджа не знает, что сказать. Она чувствует мужа, но долго объяснять, да и не так истолкуют.
- Уединяется в пещеру? - удивился Абу-Талиб. - Но зачем? С чего ему прятаться в мёртвой пещере?
31. Запах толчёного тмина
В тот день шествовал Мухаммед с Али к горе, и странное испытал чувство, что на сей раз не скоро вернется он домой: что-то произойдёт, должно случиться! Неспроста показалось, что две смоковницы, что росли на дороге, кланяются ему ветвями. Остановился, подошёл, чтобы потрогать, и уловил пальцами некое живое тепло под корой. У подножия горы разбросаны камни, множество камней. "Ты заметил, Али?!" - спросил. "Что?" "Камни, произрастая из земли, приподнимаются в приветствии!" Племянник в знак согласия кивнул: ему и впрямь это показалось. ...А вот и пещера. Ещё светло, и солнце её освещает, но его уход скор закатится оно за море, и сразу наступает мрак. Сухо внутри. Пахнет чем-то терпким, точно толкли тмин. Постелил овечью шкуру, сел у входа и уставился на низину, конца и края ей нет, а там - пустыня. Али проголодался и предложил Мухаммеду поесть. - Ешь сам! - Недоволен, что отвлекли. - И пока светло, возвращайся домой. Я останусь один. Лепешка манила румяным, как у закатного солнца, ликом. И посыпана сверху маковыми родинками. Молоко гулко отозвалось в кувшине. Али ел молча и не спешил, а потом и вовсе Мухаммед о нём забыл, захваченный думами.
Не ты первый, кто ушёл в пещеру, чтобы приблизиться к себе. Тлен, тлен!.. - пророчествуют хиджазские кахины: неведомо откуда пришли и уйдём неведомо куда. Вход, не имеющий выхода. Дорога без возврата. Слоями пыль от ног ушедших - словно пепел. Молитвы - точно гимны. Гремящий гнев, страстный пыл. Поучения: кто не страшится богов своих - тот, тростнику подобный, будет срезан. Сулеймановой мудростью Хадиджа и брат ее Варга были напитаны, как верблюжонок - молоком верблюдицы. Любила слушать, как поют псалмы, забур, под звуки лютни - песни царя Давуда.
Но кто мой бог? Только твой? Как дикий верблюд мы - гордый и мстительный! Дано ли Слово нам?
И он сочинял? Дьяволом наущенное нанизывал на шёлковую нить! Вскричал однажды, чтоб Хадиджа сожгла строки! Ослушалась. Берегла нити. Но пылали, подобные ало-красным углям во мраке ночи: Восходят горы, нисходят ущелья, меж гор - ручьи, луна, сверкающая в ночи, укажет время любви, солнце откроет день и уйдет в ночь, в ту, которая... Нет, любви не будет! Изнеженных утехи! Или похоть? И что значит: сон, уводящий в ночь?
32. Первое из троекратного
Поодаль паслась, мирно жуя сочную траву, её много в этом году, одинокая овца. Белая курчавая шерсть густо облепила круглые её розовые глаза, голову подняла, глянув удивленно на Мухаммеда, и закивала. Кланяется мне! - Возвращайся, - сказал он Али каким-то новым, себе незнакомым тоном. Дальше я пойду один. - Но тот будто не слышит: Не оставляй его одного! наказывала Хадиджа, недовольная, что в прошлый раз он вернулся (Али тогда не удержался, рассказал Хадидже - сам видел! - о смоковницах, как Мухаммед подошел к дереву, дотронулся до него, о камнях умолчал). В ушах Мухаммеда по мере приближения к горе, где пещера, - женский голос, неясный предупреждает о перемене? А какой был голос у матери, не она ли? Голос матери! Ну да, вчера исполнилось сорок лет - не могла не явиться к нему! А утром... И лишь тут заметил, что не один, рядом Али.
- Ты ещё здесь?! Оставь меня одного! - Но...
Не дал договорить: - Знаю, что тебе наказывала Хадиджа! Нет-нет, оставь меня, и немедленно! - Насилу выпроводил Али и, когда тот уже спускался со склона горы, бросил ему вслед: - Кого встретишь в пути, идущего ко мне, вороти! И не приходите ко мне, пока сам не явлюсь!
В углу пещеры кувшин с водой из колодца Замзам. Рядом на скатёрке чаша, чтобы пить из кувшина, узелок с едой: лепешки и сыр из овечьего молока. Но у Мухаммеда пост, привык не есть весь день и голода не ощущает, приступит к трапезе, когда звёзды на небе загорятся. Серовато-красная впереди пустыня. В тишине какие-то шумы, то ли где-то воет собака, то ли далеко-далеко кошка жалобно мяучит. Чувствует себя так, будто затерялся на необозримых просторах: куда идти? Никуда не придёшь. Но надо идти, чтобы куда-то выйти, но куда? Ближе к закату Мухаммед почувствовал озноб - волнами он прокатился по телу, охладив спину. Ушёл в глубину пещеры и там сел, укрывшись накидкой из верблюжьей шерсти. И вдруг Некто закрыл собой вход. Потемнело. Казалось - в глазах. И трудно дышать. Он заперт, не выйти ему отсюда! Видение стало явью. - Кто ты? - Свой голос раздался будто чужой. Тот назвался не сразу, помедлив слегка: - Джебраил я! - Человек с именем ангела? - удивился Мухаммед. - Я и есть ангел. Наиглавнейший! - Прочёл мои мысли! - Но дух ты, плоти не имеющий! - выпалил Мухаммед, не испытывая при этом удивления, и страх вдруг отпустил его. - Только ты один видишь меня! - Но если вижу, то где ж твои шестьсот крыльев?! - вспомнил про них неожиданно. И смутился. - Ты дерзок! - Я хотел лишь... - Тот перебил: - Не задавай пустых вопросов! - Мы с тобой, кажется, прежде виделись, помнится, даже говорили.
- В воображении твоём, рождённом греховным вдохновением, дерзнул меня ты вызвать! Опасны твои мысли! Заблудшие идут за поэтами! - То дар богов. - Вот это верно! - Я рад, что ты согласен! - Но не богов, а Бога! - У кого кто! - Но молвят что поэты - следуют ли тому сами? - Зато грядущее предсказывать умеют! Снова перебил Мухаммеда:
- Тайный у них сговор с шайтанами! - Однако... - Молчи и не перебивай, мне надоело тебя слушать! - Не звал - ты сам явился! - Пророков всех наставник я! С Адама начиная! - А разве Адам... - неосторожно усомнился было, вспомнив про грех первородный, но видение исчезло. - С кем ты разговариваешь, Мухаммед? - произнёс вслух. - Не с самим ли собой? - Или... одержим греховным вдохновением? В него определенно джинн вселился! - Не с Джебраилом ли мысленный разговор? Скобки { фигурные, а внутри квадратные [ открыты невесть кем и когда, дабы упрятать, точно жемчуг внутри раковины, грех первородный. На меня взгляни о себе подумай! Нечего повторять заученное: никакого первородного греха! Был! Не зря сказано Богом: "Истреблю человека на земле, которого Я сотворил, с лица земли, от человека до скота, до гадов и до птиц небесных, ибо Я раскаялся, что создал их".
Спросить у Джебраила, очевидца рождения Адама: так ли было, как представилось? Но если видение повторится! Ни слова Джебраилу про шестьсот его крыльев! Никак не избыть настойчивое: грех изначален! Есть хлеб в поте лица своего - разве это грех? И что наделён человек Его естеством?! Уснёт на миг, проснётся... - цепление слов, не раз уже бывало. Да будет тебе известно: Хавва была создана как подруга Адама! Но из левого его бока! Тут, уразумей, притча: создана из правого ребра и потому хрупка! Захочешь если силой выпрямить - сломаешь! Но в наказание Адаму и Хавве рождают детей в муках!
То величественный акт самопожертвования!
Ну да, твоё изречение, только что рождённое: Рай - под стопой матери! Запомни и это: лучший из вас не тот, который ради небесного пренебрегает земным, и не тот, который поступает наоборот - ради земного пренебрегает небесным. Не ясно? Трудно уразуметь? Ибо заключено в известные уже тогда, о чём было, фигурные скобки, но надо сначала закрыть ту, что схожа с полумесяцем, затем квадратные, похожие на врата крепостные, и обрамить фигурной, которая } лишь волнистая линия, устремлённая ввысь, или, если легла, похожа на ладью. Знаю, что скажешь: нет большего богатства, чем мудрость. Но истина выше!