- О, худшее жилище! - Запомнил от меня услышанное! - Рёв адского огня не перекричать! Эй, кто ты? Господь! Аллах! Спаси! Искры точно жёлтые верблюды! Пить!.. - задохнулся в кипящем, булькающем гное.
Я говорил глумящимся: в геенне сгорите! пить вам из источника кипящего! А вы, лицемеры и фарисеи, кричали: "Вздор! Неправда!"
В ад переместилась будто Мекка, полная зависти и злоязычья, алчности неуёмной, - чревоугодники, сладострастники!..
Сойти с тропы, ведущей вниз! "Я здесь! - услышал Джебраила. - А ты держись, чтобы с лестницы не пасть".
Новые головы в кипящем вареве: Абу-Джахл! Валид! красавица Хинда, жена Абу-Суфьяна, - грозилась в трупе верблюда его похоронить! Взгляд сверкнул Абу-Суфьяна из-под густых бровей, тянется к нему рука жены: "Спаси!" Кто б самому помог! Исчезли, захлебнувшись. И Хинды зов, мольба - удивлён чувству жалости, растаял гнев: ведь родичи они, к единому восходят предку - могучему Аднану! И Хинда...
- То не тела их видны, на земле истлели, - подсказка Джебраила, - а души, нет смерти им, хотели б умереть, не могут!
Смыто сострадание страстей земных живою кровью: "Будь проклят!" - крик Хинды. Но проклят ею кто?
Нутро Хамзы, клянусь богинями Каабы, я разорву! И
съем живьём его кровоточащую тёплую печень!
Абу-Суфьян затевает новый поход и, сколотив наспех
отряд... - то его голос, обращённый к всадникам, коих
поведёт в бой, земной, услышанный Мухаммедом на небе: Нет,
не корысти ради - начало популярного призыва тогда, и на
времена последующие - идём войной против Мухаммеда! И
двинулся с отрядом в четыре сотни воинов к горе Сайб, вошёл
в сговор с арабами-иудеями бану-надир, совершил набег на
ал-Урайд, разорил поселение, поджёг пальмы и посевы.
... Воины Мухаммеда, готовые к походу, выстроились на
площади Йатриба, чернели кольчуги, блистали острия
копий, ряды лучников с колчанами, набитыми стрелами,
но тут произошло непредвиденное - Айша!..*
______________
* Наконец-то! - возникло б непременно восклицание читателя, чьё нетерпение - мол, когда появится Айша? - не раз пробивалось на полях рукописи. Ибн Гасан не упустил бы возможности немедленно откликнуться: Радоваться рано! Ибо ему ведомо нечто такое, что... - но пока умолчит, лишь заметив: Всему своё время!
100. Невыносима боль земных страстей
Айша преградила путь Мухаммеду: - И я с вами! - в глазах
мольба; и свирепость от неслыханной её выходки - посмела
остановить Мухаммеда! - сошла с его лица, не исчезнув,
однако, о чём говорили сдвинутые брови.
Но прежде надобно сказать (пора, и время подоспело):
молился Мухаммед, и пред глазами - Хадиджа.
"О Хадиджа!" - вздохнул, завершая молитву, и вдруг
Айша с обидой: "Ты часто произносишь её имя!"
И назвала Хадиджу беззубой старой женщиной.
- Запомни: её никто не сможет заменить мне!
- А я?
- О, великая наивность!
- Но ты говорил... - Мухаммед ласково сказал ей однажды:
Моя несравненная!
- ...И все вы вместе, мои жёны, её не замените!
Растерялась: - Зачем тогда тебе я? Ночи проводить?
- Ты возгордилась, Айша, а гордыня - величайший грех!
Как соты - тайнопись, не подступиться к ним, и пересуды точно рой пчелиный: кого-то жалят, но кому-то - всласть. И сплетни... - когда? о ком? распущены кем?
Но разве завершилось пребывание Мухаммеда в небе Исы?
Засилие земных страстей в нём?
И Айша просится на войну: признание вины за выпад против Хадиджи?
А на возвратном пути...
(99) Тут нечто авторское в форме восклицаний: О, параллельность земной и небесной частей, графически показанная! Возвраты из настоящего в будущее, которое уже прошлое, и в прошлое, которое настоящее, сиюминутное?! [А сбоку чужой рукой: Не жди подмоги ниоткуда - надейся на себя.]
Мухаммед обиделся, а утром, уходя, промолвил:
- Увы, умерших место пусто навсегда.