Сашенька долго не могла перевести духу.
- Чего ж вы испугались?
- Так, что-то страшно, - проговорила Сашенька.
- Страшно? Отчего?
- Так.
- А я ждал-ждал, ждал-ждал.
Держа друг друга за руку, они присели на дерновую скамью и долго молча всматривались друг в друга с каким-то радостным чувством.
- Ах, как хорошо мне с вами! - сказал Порфирий.
- Ах, и мне как хорошо! - произнесла Сашенька, приклонясь на плечо Порфирия.
Высвободив руку из бабушкина салопа, который был на нем, он обнял Сашеньку, приложил свою щеку к ее горячему лицу и поцеловал ее.
- Ах, если б всякий день нам быть вместе!
- Дедушка меня никуда не пускает, - сказала Сашенька, вздохнув.
- Экой какой! И меня бабушка никуда без себя не пускает.
- Экая какая!
- Да, ей-богу, это скучно!.. Вот с вами как бы мне весело было.
- И мне, - произнесла тихо Сашенька.
И они обнялись.
- Как вас зовут?
- Сашенькой. А вас?
- Меня зовут Порфирием.
- Как же это так? Такой святой нет у дедушки в календаре, - сказала Сашенька, которая и по дедушкину календарю, и по напоминанью няни знала наизусть всех святых и все праздники.
- Как нет? - отвечал Порфирий. - Нет есть; у бабушки в святцах есть. Мои именины 26 февраля, в день святого отца Порфирия архиепископа. И дедушка у меня был Порфирий.
- Мужское имя!
- А какое же? Что я, девушка, что ли? Я не девушка.
- Ах, боже мой! - вскрикнула с невольным чувством испуга Сашенька, отклоняясь вдруг от плеча Порфирия.
- Что такое? Чего вы испугались? - спросил Порфирий, осматриваясь кругом. - Какие вы боязливые... Не бойтесь!.
- Пустите, - проговорила Сашенька.
- Куда, Сашенька? Нет, не уходи, пожалуйста!
- Пустите, пустите! - проговорила Сашенька, и, вырвавшись из рук Порфирия, она быстро побежала вон из саду.
- Сашенька! дружок! послушай! - крикнул вслед ей Порфирий. Но Сашенька уже дома, испуганная, взволнованная.
IV
На другой день няня, удивляясь, что барышня заспалась, вошла в ее комнату. Сашенька, вместо спокойного сна, лежала в какой-то болезненной забывчивости, лицо ее горит, дыхание тяжко.
Няня перепугалась; не горячка ли, подумала она. Но Сашенька очнулась, и пылкий жар лица заменила вдруг бледность, живой взор стал томен, и все она как будто чего-то ищет и не находит.
Когда в мезонине соседнего дома раздается напев ее песни, Сашеньку бросит в огонь; как испуганная, она вскочит с места и не знает, куда ей идти.
Так прошло несколько времени. А между тем старушка, бабушка Порфирия, отдала богу душу. Она водила его с собою только в храм божий да к своим старым знакомым обвязанного, окутанного. Теперь он свободен, хозяин дома, а располагать собою не умеет, его понятия обо всем - еще детские понятия.
Привычка к безусловной покорности бабушке передала его в распоряжение дядьке Семену и бабушкиной ключнице Дарье. Старая Дарья видела в нем еще ребенка и хотела водить его как ребенка, по обычаю бабушки; но Семен твердил ему по-свойски:
- Что вы, сударь, бабитесь, стыдно! И то бабушка-то вас продержала в пеленках, покуда все невесты ваши замуж повышли!
Слова Семена быстро подействовали на молодого человека, и он приосанился, как будто вдруг подрос. С потерею детских чувств исчезло в нем и страстное желание познакомиться с хорошеньким соседом. Он перестал напевать заунывную песенку Сашеньки.
По завещанию бабушки ему следовало навестить одного из дальних родственников, который обещался определить его на службу.
Вот Порфирий и собрался к нему. Семен, сходив за извозчиком, начал одевать своего молоденького барина и, по обычаю, разговаривать сам с собою:
- Эка, ей-богу, кажется, живые люди, а похлопотать о похоронах некому.
- О каких похоронах? - спросил Порфирий.
- Да вот в соседском доме старик-то умер, а кругом-то его кто?
Молоденькая барышня-внучка, да дура старая баба, да старый хрен слуга; туда же в гроб глядит.
- Где это, где? В каком соседском доме?
- Да вот рядом, через забор. Что за внучка-то, что за девочка, ах ты господи!
- Тут рядом? с мезонином-то? Какая же внучка? У этого старика молоденький внук.
- Вот! Я своими глазами видел барышню. Что это за раскрасавица такая!.. Плачет!..
- Семен, пойдем посмотрим, - прервал Порфирий, - сделай милость, пойдем!