Он вскочил, и в ту же минуту боль пронзила его тело. И шахзаде дрогнул и, словно вырванный с корнем кипарис, повалился на руки стоявшего позади чернокожего раба.
- Яд!... - вырвался крик из груди властелина. - Яд!... Шах рухнул на пол. Поднял голову, увидел сына, извивавшегося в муках, и взмолился: Колдунья! Спаси хоть сына!... Ведь ты говорила - мать!...
- Да, падишах, я мать. - Вздохнув, старуха уронила голову на грудь.
Шах и его сын умерли в страшных муках. Визирь приказал запереть старуху в ее доме, и каждый воин высыпал на крышу ее хибарки мешок земли. К концу дня, когда в облаках на вершине Савалана, поблекнув, исчез последний луч солнца, там, где стояла хибарка, высился огромный холм. Прошли дожди, уплотнили землю. На следующую весну на том холме вырос чертополох с желтыми колючками. Холм стали звать Старухиной Горой.
Горные потоки смыли остатки разрушенного города, ветры развеяли прах, и место, где когда-то стоял город, превратилось в равнину, по весне алеющую от маков. Осталась лишь Старухина Гора. Из-под горы бьет родник, и изжаждавшийся путник припадает к нему иссохшими губами.
... Так вот, весенними и летними вечерами жители Карабулака выходили к Старухиной Горе в сад Моллы Якуба, что разбит был неподалеку над рекой. Молла Якуб был молоканин по имени Яков, сосланный сюда когда-то царем. Здешние жители уважали его, звали по-азербайджански Якубом и уважительно добавляли "молла". Он был один из самых богатых и уважаемых людей в округе, и на каждом сборище, была ли ему причиной печаль или радость, занимал почетное место.
Молла Якуб засадил свой сад диковинными деревьями и, не желая, чтоб люди стороной обходили его, не обнес сад оградой. И гулявшие в саду горожане никогда не трогали ни деревьев, ни плодов, и сторож, по ночам спавший на высоком помосте в углу сада, нужен был лишь для того, чтоб гонять озорников-ребятишек...
И вот как-то весенним вечером Абдулла, широкоплечий и чернобровый, с золотым поясом, в сверкающих штиблетах и дорогой каракулевой папахе, гулял с друзьями в саду Моллы Якуба и увидел среди девушек дочь пристава Байрам-бека. И влюбился в нее без памяти. А красавица Ягут, в туфлях на высоких каблуках, с широким золотым поясом, перехватывающим тонкую ее талию поверх парчового архалука, с золотым ожерельем на шее, взглянула на молодого купца и улыбнулась. Бурно радуясь весне, журчала разлившаяся речка, в цветах абрикосовых деревьев чирикали пташки, душистый ветерок, долетающий с пшеничных полей, играл каштановыми кудрями Ягут, выбивающимися из-под шелкового келагая. Серебристым девичьим смехом смеялись ее подружки, видя, как, оторопев, глядит на Ягут молодой купец.
... И начал Абдулла по десять раз в день прохаживаться перед домом пристава Байрам-бека. И каждый раз девушка, обрученная с другим, ласково улыбалась ему, сверкая жемчужными зубами. Он тоже улыбался, и зубы у него тоже были, как жемчуг... Совсем не то чувствовал молодой купец, когда ходил к молоканке Кате. Не то чувствовала Ягут, глядя па своего нареченного, хоть был тот и смел, и красив.
Купец знал, что девушка обручена с парнем, намного богаче его. Когда же увидел его самого, выезжавшего из дома пристава на прекрасном жеребце под новым казацким седлом, совсем пал духом. Но жених пришпорил коня и ускакал, а нареченная его невеста тотчас же вышла на балкон и мило улыбнулась Абдулле.
Наутро молодой купец прекрасным почерком на гладкой шелковистой бумаге написал дочери пристава любовное письмо, закончив его, как положено, строками из Физули.
Передать письмо взялся молодой слуга Ягут, причем Абдулле пришлось дать ему пятерку. А Ягут, схватив письмо, с колотящимся сердцем убежала на задний балкон и стала читать. Богат, статен и ловок был ее нареченный, но никогда не слыхала она от него таких слов. Не говорил он невесте ни о ее красоте, ни о своей любви к ней, ни о "бровях-луках", ни о "ресницах-стрелах". Не обещал повезти в Баку, в Тифлис, в Петербург... А настоящая женщина, как породистая кобылица: чем больше гладишь, тем она ласковее...
Ягут написала молодому купцу ответ и передала через слугу.
Вне себя от восторга, Абдулла немедленно настрочил красавице еще одно послание. На этот раз слуга Бунияд потребовал магарыч.
В другое время Абдулла, может, и не стал бы давать, как-никак, он был купцом и знал цену копейке, но тут не раздумывая дал денег Бунияду.
Купец предлагал Ягут выйти за него замуж. Ягут прислала ответ, в котором горестно сообщала, что это невозможно, потому что она обручена с другим, не сегодня завтра состоится свадьба, и закончила свое письмо печальными строками из "Лейли и Меджнуна": "Услышь мой стон! Если есть в тебе сердце, найди выход!".
Разумеется, молодой купец нашел выход. Он послал девушке длинное и страстное письмо, суть которого сводилась к следующему: "Я тебя украду". Девушка была в восторге. Перед ней открылся, новый волшебный мир, - как в книжке, как в сказке!... И взыграла в ней кровь далеких предков, не Кербалаи Ибихана, нет, кровь гачаков и воинов, бившихся с шахом, и кровь старухи Баллы, отравившей шахского сына, кровь бабки ее Ханум, застрелившей кровного врага, и Ягут так ответила молодому купцу: "С тобой хоть на край света!"
Молодой купец был парень не дурак. Он понимал, что значит украсть дочь пристава Байрам-бека, которого не только боится сам начальник, но главное чтут и уважают все кочевники на обоих берегах Аракса. И увезти не просто его дочь, но еще и невесту Магерама, сына Гаджи Гусейна. И к делу этому, трудному и опасному, он подготовился со всей тщательностью делового человека. Перво-наперво он вызвал из деревни младшего брата своего, такого же смышленого, как и он сам, и поставил его в лавке на свое место. Потом позвал длинноносого Габиба, фаэтонщика, который часто возил его по делам, и объяснив, в чем дело, сказал, что нужно за одну ночь доставить их с девушкой в Агдам.
Надо сказать, что фаэтонщик Габиб был охоч до подобных дел. И потому, даже не помянув о плате, приложил к правому глазу ладонь, выражая тем готовность служить, и сказал, что ради такого благого дела не только в Агдам, в "Питильбург" готов их доставить. Габиб знал к тому же, что на банщиков, брадобреев и фаэтонщиков молодой купец не жалеет денег.
Ночью, когда весь город спал, Абдулла сел в фаэтон Габиба, запряженный великолепной тройкой. Туда вскорости прибыла и Ягут в сопровождении служанки, тащившей тяжелый чемодан с ее платьями и драгоценностями. К чести девушки, надо сказать, что она не взяла ничего из подаренного ей па обрученье. Сняла даже бриллиантовый перстень и положила па стол.
Когда влюбленные сели в фаэтон, молоденькая служанка решила не упустить случая:
- А мне на счастье?
Купец в хлопотах не подумал об этом и не взял мелочи. Но не желая скаредничать при возлюбленной, вынул золотой и протянул девушке.
- Ишь хитрущая!... - усмехнулся Габиб и стал привязывать чемоданы. Потом влез на козлы, сказал: "С богом!" и тронул лошадей.
Когда фаэтон беззвучно выкатил из города, Габиб ослабил поводья, сытые кони, отдыхавшие весь день, охотно поскакали к Агдаму. Они знали эту дорогу, знали, что на остановках их ждет ячмень и прохладная родниковая вода, и это придавало им прыти.
Приблизившись к Куру-чай, белевшей бурунами в лунном свете, фаэтонщик остановил коней и стал внимательно разглядывать переправу. Река ревела, как верблюд по весне. Абдулла привстал на ступеньке фаэтона и тоже стал всматриваться: трудно было поверить, что можно вброд переправиться через мощные потоки воды, низвергающиеся с гор. Но Габиб влез на козлы, произнес: "С богом!" и дернул поводья. Кони спокойно пошли в воду, а молодой купец прошептал девушке:
- Ты не боишься?
Девушка искоса глянула на него, улыбнулась и сказала:
- А чего мне бояться?
Это был их первый разговор.
Вода едва не заливала ступеньки. Казалось, она вот-вот опрокинет фаэтон. Но Ягут вместе с жителями Курдобы не раз переправлялась через бурные реки верхом или на верблюде, и ее только забавляла тревога возлюбленного.
Когда они достигли середины реки, Абдулле показалось, что кругом нет ничего, кроме этой бушующей в лунном свете воды. Он то и дело поглядывал на девушку, но глаза ее улыбались, и в них не видно было ничего, похожего на испуг. Когда кони добрались до берега и стали подниматься на склон, Габиб крикнул: "Господи, помоги!" и щелкнул в воздухе кнутом. Кони, привыкшие к ячменю и к ласковому обращению, от этого звука вскинулись и галопом одолели прибрежный подъем.
Когда фаэтон пересек и вторую речку, Габиб наконец закурил. Миновали какую-то деревню, пели петухи... Когда среди ночи слышалось пение петуха, Ягут почему-то всегда становилось грустно. Так и сейчас. Девушке казалось, что, расставшись с отцом и с матерью, она навсегда прощается с родными местами, едет куда-то далеко-далеко, в неизвестный, чужой, пугающий мир..... Сердце ее дрогнуло. Абдулла заметил ее печаль и, склонившись к возлюбленной, нежно поцеловал ее в щеку.
Кони шли легкой иноходью. Лупа зашла. Порой дорогу перебегали лиса или волк, и, сверкнув зелеными огоньками глаз, исчезали в высокой, в человеческий рост, пшенице. Чуть позвякивали бубенчики, легкий ветерок дул с востока... Стыдясь фаэтонщика, влюбленные не разговаривали, но, ощущая близость друг друга, переглядывались, улыбаясь...
Всходило солнце, освещая карабахские степи. Фаэтон все катил и катил по дороге, и вот показалось ущелье Пир-аг булат, знаменитое ущелье, где Баяндур из Гюздека расправился с войсками кастрата Агамухаммед-шаха. Ущелье, где Гачаг Дели-Алы из Гянджи убил нечестивого Ширали-хана, отомстив за своих земляков. Дорога свернула в ущелье, и Габиб увидел стоявшего под деревом человека. Он хотел было погнать лошадей, но заметил, что с обеих сторон дороги из-за кустов направлены па него ружья, и натянул поводья.
- А ну, длинноносый, сворачивай! - крикнул один из гачагов, выходя из засады.
Но Габиб, это был Габиб.
- Свернуть сверну, а язык свой попридержи! - в голосе фаэтонщика не было испуга.
- В фаэтоне женщина, - вылезая, сказал Абдулла. - Пусть останется там, а мы пойдем с вами.
- Хватит болтать! - крикнул тот же гачаг. - Сказано тебе, поворачивай!
Габиб свернул в сторону от дороги. Когда фаэтон остановился, человек, стоящий в тени дерева, выступил вперед.
- Кого везешь? - спросил он.
- Я племянник Абдуллы-эфенди, - сказал молодой купец. - Девушка в фаэтоне - моя невеста.
Племянник Абдуллы-эфенди? - спросил главарь гачагов. - Из Гюней Гюздека? А невеста из какого рода?
- Дочь пристава Байрам-бека.
- И куда же вы держите путь?
- В Агдам.
Главарь подошел к фаэтону.
- Вот тебе подарок, сестрица! - Он почтительно протянул Ягут дорогое кольцо. - Пусть будет память от гачага Ханмурада.