- Уходите! Последний раз говорю! Сгинете понапрасну!
В ответ послышались выстрелы, посыпались разбитые стекла. Абдулла вышел на шум. Пули, свистя, били в окна, в двери...
Поняв, что с Бендалы не договоришься, приехавшие повернули назад. Замолк конский топот, угомонились собаки...
- Ну, ребята, никто не пострадал? - спросил Бендалы, выходя из укрытия.
- Нет, все в порядке.
- А они как?
- Вроде целые уехали... Эх, дядя, не дал ты нам пострелять! Ни одного бы живым не выпустили!...
- А ты чего поднялся? - спросил Бендалы Абдуллу.
- Нехорошо получилось... - пробормотал тот, стыдясь, что втянул гостеприимных хозяев в такую историю.
- Ничего, ничего. Обычное дело. Иди, ложись спать.
Абдулла, удрученный, лег, не раздеваясь, и до утра не сомкнул глаз.
Наутро, как ни уговаривал его Бендалы, как ни уверял, что он может оставаться здесь хоть год, хоть десять лет, молодой купец настоял на своем: они уезжают в Евлах, а оттуда в Баку.
Жена Бендалы подарила девушке кольцо с бирюзой, Бендалы преподнес Абдулле великолепную шкуру бухарского каракуля, снабдил гостей всяческой снедью на дорогу к поручил племянникам проводить молодых до Евлаха.
По дороге Абдулла передумал, решил ехать в Гянджу. Гяндже они остановились в гостинице.
Ну, а теперь пришло время рассказать об Алекпере из Багбанлара.
Алекпер был мужчина лет тридцати пяти, представительный, с лицом смуглым, чуть тронутым оспой. Врагов у него было полно, и потому под чохой он всегда носил пару пистолетов. В чайхане, усаживаясь играть в нарды, он всегда устраивался спиной к стене. А спереди кто же в него станет стрелять? Известно было, что он одним глазом и смотрит на зары, другим видит все вокруг, и стреляет сразу из двух пистолетов.
Старик-привратник, что переносил вещи, когда влюбленные прибыли в Гянджу, получил от молодого купца рубль вместо положенного двугривенного, и потому молодая пара вызвала у него доброе чувство.
И вот как-то раз подошел он к Абдулле, отвел его в сторонку, огляделся, нет ли кого, и говорит:
- Ты, сынок, видно человек хороший, и потому я должен тебе сказать одну вещь. Только, чтоб ни одна душа... Сам понимаешь...
Абдулла очень удивился, но тем не менее поклялся, что никому не выдаст секрета.
- А дело такое... Алекпера знаешь?
- Знать не знаю, но слышал. Говорят, каждый день приходит сюда в чайхану играть в нарды.
- Верно. А слыхал ты, что если Алекпер отрежет кому голову, с него спроса нет?
- И это слыхал.
Старик снова поглядел по сторонам. И зашептал:
- В супружницу твою влюбился, понял? Ночью же и уезжайте, а то плохи твои дела...
И Абдулла, и Ягут давно уже заметили, что какой-то стройный человек в сверкающих, как зеркало, сапогах, в дорогой папахе, в чохе с золотыми газырями, играя в нарды во дворе гостиницы, то и дело поглядывает на их окно.
Впервые Ягут заметила этот взгляд в день приезда. Абдуллы в комнате не было, уходил купить кой-чего. А Ягут, расстегнув воротник парчовой кофты, стояла перед окном и, заплетая косу, задумчиво глядела па город. Алекпер шел к своему обычному месту, у стены. Случайно взгляд его упал па окно второго этажа, он увидел Ягут, и, как пригвожденный, замер па месте. Взгляд у него был зоркий, и он углядел даже темную родинку па белой ее лебединой шее; и по выражению лица его легко можно было понять, что никогда в жизни не видел он женщины красивей. Ягут же увидела мужчину, восхищенно взиравшего на нее, и на мгновение, лишь на одно мгновение - взгляды их встретились - она тотчас скрылась за занавеской, но этого мгновения было достаточно, чтоб Алекпер не отрывал глаз от их окна, даже когда Абдулла был тут же, в комнате.
Короче, Абдулла пошел в город, договорился с фаэтонщиком, дал задаток.
Они выехали из Гянджи до рассвета, он не стал объяснять жене причину такой спешки, сказал только, что торопится в Баку. Город ей показать хочет, в театр сводить...
Про театр девушка была наслышана и потому обрадовалась. Но пока они ехали до станции, перед глазами у нее стоял стройный, белозубый мужчина, часами не сводивший глаз с ее окна, и она тихонько вздыхала...
Когда Абдулла уходил, Ягут, не в силах преодолеть любопытства, из-за занавески подглядывал за своим обожателем, горюя о том, что у ее Абдуллы нет ни таких золотых газырей, ни золотой пряжки на поясе, ни револьверов... Вчера, когда Алекпер играл в нарды, один из толпившихся вокруг него парней крикнул, показывая в небо: "Ястреб! Ястреб!" Ягут взглянула и высоко в небе увидела ястреба, кругами парившего под облаками. Алекпер выхватил револьвер и, почти не целясь, выстрелил. Ястреб вскинулся ввысь и тут же полетел на землю, а стрелок, сунув в карман револьвер, спокойно продолжал играть, не проявив к подстреленной птице ни малейшего интереса.
Ягут трудно было удивить меткостью стрельбы; в Новруз-байрам или на свадьбах отец и его друзья стреляли не хуже, но то, с какой спокойной небрежностью выстрелил в ястреба этот изящный мужчина с черными, блестящими, как агат, усиками, почему-то произвело на нее неизгладимое впечатление.
Когда Ягут впервые в жизни села в поезд, все это улетучилось, выветрилось у нее из головы, но все равно в продолжении долгих лет, стоило ей повздорить с мужем - она каждый раз вспоминала щеголеватого молодца, бросавшего страстные взгляды на ее окно.
В Баку Ягут впервые увидела море, но оно оставило ее равнодушной. Холодное, серое, оно сливалось на горизонте с таким же серым небом. То ли дело реки Карабаха... Когда по весне, переселяясь на горные пастбища, люди вброд переправлялись через бушующие потоки, она, сидя верхом на коне, как бы проникалась сознанием неистовства ревущей воды и душу ее переполняла тревога и радость... А море? Что море!... Зато "Лейли и Меджнун" в оперном театре, куда муж повел ее в один из первых вечеров, открыли Ягут неведомый доселе прекрасный мир. Несчастная, горестная, безысходная и неземная любовь Лейли и Меджнуна заставила ее не только пролить слезы умиления, но увидеть, насколько убога и обыденна их любовь - любовь дочери пристава и молодого купца. Как ей хотелось иной любви, иных чувств!... Как ей хотелось стать Лейли, страдать, мучиться, терзаться!... В какой-то момент ей даже показалось, что она и есть Лейли и ее выдали за нелюбимого Ибн Салами, и этот Ибн Салам торчит сейчас рядом с ней в кресле...
Когда в антракте Абдулла принес ей из буфета коробку дорогих конфет, Ягут с негодованием отвернулась - при чем здесь конфеты?! Потом, когда они возвратились в гостиницу, грустное ее настроение развеялось, она весело шутила с Абдуллой, но чужая любовная трагедия, увиденная на сцене, оставила неизгладимый след в ее сердце, и временами Ягут казалось, что когда-то она сама пережила все это...
Абдулла ни о чем таком не подозревал - забот у него хватало. Дела были заброшены, каждый день он терпел убытки вместо того, чтобы получать прибыль; кроме того его беспокоили бакинские бандиты. Только вчера возле самой гостиницы среди бела дня завязалась перестрелка между двумя бандами, а полиция делала вид, что ничего не знает. Об одном из главарей, Фарадже, говорили, что стоит ему приметить на улице красивую девушку, он в тот же день похищает ее.
До приезда в Баку Ягут как-то не задумывалась над тем, богат или не богат ее Абдулла. Но увидев здешних ханум, их наряды, их драгоценности, узнав, что существуют такие купцы, как Гаджи Зейналабдин Тагиев и Муса Нагиев с их бесчисленными миллионами, она почувствовала себя обделенной. Да и муж вроде стал меньше ростом, сжался будто...
Прогуливаясь вечером по нарядным улицам, она заглядывала в яркие окна особняков, видела сияющий хрусталь роскошных люстр и с грустью думала, что в этих великолепных залах совсем другая, недоступная для нее жизнь. И ей почему-то казалось, что будь Абдулла одет, как тот Алекпер в Гяндже, будь он такой же удалец, чтоб в мгновение ока подстрелить парящую в небе птицу, ей было бы не так обидно. Она бы гордилась мужем.
* * *
... Верстах в семи от Карабулака находилось селение, жители которого, как и жители Курдобы, были кочевниками, но эти были не только кочевники, но и воры. Воровство тут почиталось за молодечество, если парень не умел угнать чужую отару, он слыл недотепой, и ни один уважающий себя человек не отдал бы за него свою дочь. А жители соседнего села Сарымарданлы были у них надежными свидетелями. Обвинят кого-нибудь в воровстве, тот клятвенно заверяет, что в ночь когда пропала отара такого-то, гостил у приятеля в Сарымарданлы. И названный человек горячо клялся, подтверждая, что это так.
Чуть в стороне от селения стоял красивый двухэтажный дом, со всех сторон окруженный садом. Владельца этого роскошного дома Гасанали-бека звали в народе "воровской бек"; уездный начальник был приятелем Гасанали-бека, и Гасанали-бек выручал любого своего земляка, попавшегося на воровстве. И потому всякий вор, совершивший кражу, независимо от того, поймают его потом или нет, должен был вручить Гасанали-беку соответствующую долю.
Гасанали-бек был человек набожный, уважал священнослужителей, в том числе и дядю купца Абдуллы Абдуллу-эфенди, самым уважаемым из них регулярно посылал дорогие подарки, а почтенные отцы, хоть и знали, что щедрость эта от воровства, закрывали на это глаза и выражали Гасанали-беку признательность.
Поразмыслив, Абдулла решил ехать в Карабах и обосноваться в доме Гасанали-бека. Обычно Гасанали-бек не снисходил до панибратства с купцами, но на этот раз перед ним предстал племянник Абдуллы-эфенди, похитивший дочь самого Байрам-бека, и он велел оказать гостям достойный прием.
Ягут поместили с дочерьми Гасанали-бека, взрослыми уже девушками, Абдулла стал жить вместе с его сыновьями. Старший сын Гасанали-бека учился в Харькове на адвоката, младший - в Шуше, в реальном училище. Сейчас и тот, и другой гостили на каникулах дома. Парни были веселые, бойкие, занимались охотой, стреляли в цель, играли в карты. Ягут заметила, что в карты они играют как-то не так, ни она, ни Абдулла не знали таких игр. Старший сын Гасанали-бека отличался огромной силой. Однажды Ягут услышала во дворе хохот, выглянула и увидела такую картину. Посреди двора стоял старший сын бека, держа за хвост рослого ишака, а другой парень лупцевал ишака палкой. Ишак рвался изо всех сил, но могучие молодые руки не давали ему сдвинуться с места. Ягут от души веселилась, глядя па эту забаву, и Абдулла отчитал ее за то, что она смеется над глупостями.
Ягут промолчала, хотя бекские сывовья совсем не казались ей глупцами. А молодой купец, хоть и был человек разумный, природы женской не знал и уверен был, что девушка согласна с ним. Не понимал он, что если кто и проиграл от этих слов в ее глазах, так это он сам. Впервые за то время, как они встретились, Ягут пожалела, что ее мужем будет разумный и деловитый купец, все делающий как положено, а не такой вот веселый и беззаботный бекский сын в чохе с золотыми газырями. Но, как говорится, что сделано, то сделано.
В первый же день Гасанали-бек послал за уездным казием фаэтон, рассказал ему, как обстоят дела, и оба пришли к выводу, что раз парень привез похищенную девушку сюда, не остается ничего, кроме как помирить их с Байрам-беком.
Казий Мирза Галандар был приятелем и частым гостем Гасанали-бека, однако уважал и Байрам-бека. Не будь девушка дочерью пристава, а парень племянником Абдуллы-эфенди, а главное, не найди молодая пристанище в доме досточтимого Гасанали-бека, он., может быть, и поостерегся бы давать разрешение на брак. Но в данном случае что можно было поделать?...
Гасанали-бек и казий сидели за столом в большой гостиной. Перед ними разложены были холодные закуски: мясо, цыплята, зелень, стоял графинчик. Но было время поста, а Гасанали-бек строго соблюдал пост, - мы уже говорили, что он был человек набожный - казий, естественно, тоже постился, и потому они не притрагивались к еде, ожидая когда с минарета прозвучит разрешение принимать пищу.