Андрей к концу месяца тоже ощутил, что его марки ГДР подходят к концу. Хотя он регулярно питался в столовой, но походы в гасштетт к Грише, редкие прогулки по Стендалю истощали его бюджет. Однажды вечером, он зашёл в комнату к Кирзоняну. Они поговорили о том, о сём, а затем Андрей спросил:
— Слушай, Григорий, а где в Стендале можно поменять деньги?
— Какие деньги? — удивился тот.
— Ну, по справке — 30 рублей.
— А ты их что, ещё не поменял?
— Не поменял — и времени не было, да и не знаю я, где их менять. Да, к тому же, ещё были деньги. А сейчас они подходят к концу.
— Понятно. Это не проблема. Я, кстати, завтра еду в КЭЧ. Давай со мной — и поменяешь свои деньги. Или давай деньги и справку — я тебе поменяю и привезу.
— Ты знаешь второе, пожалуй, меня больше устраивает — завтра у меня работы полно. Я сейчас принесу тебе то и другое.
Морозевич удалился к себе в комнату. Там открыл шкаф, достал чемодан и вынул из него свой комсомольский билет. Паспорта и трудовые книжки по приезду в часть служащие сдавали в канцелярию штаба. Андрей уже два года как вышел из комсомольского возраста, но комсомольский билет он не выбросил и по привычке хранил. Сейчас эта тоненькая книжица оставалась для него как бы частицей Родины. Вот в нём то и хранил Андрей подобные вещи. Было у него ещё выдаваемое всем служащим удостоверение, но там хранить деньги или справку не годилось — постоянно предъявляя удостоверение на КПП, легко и потерять нужные тебе бумаги. С комсомольским билетом он и вернулся в комнату Кирзоняна.
— Вот, коль ты уж согласился, — обратился он к Григорию, открывая комсомольский билет, — то я даю тебе деньги и… — и вдруг он замолчал, тупо уставившись в документ.
— Чего ты застыл, как истукан? — засмеялся Кирзонян. — Что ты там увидел?
Морозевич продолжал молчать. Он вынул из комсомольского билета справку и долго её изучал. Наконец, он каким-то осипшим, видно от волнения голосом протянул:
— Ёлки-палки. Ну и дела. Как же это так?
— Что ещё случилось?
— Понимаешь, в Бресте на таможне мне дали справку для обмена денег на всю группу, — начал объяснять Андрей. — Мы спешили на поезд. Правда, потом полдня сидели в пограничном зале…
— Да знаю я эту твою историю, — махнул рукой Кирзонян. — Ты же мне её уже рассказывал. — Ну, дали тебе эту справку — ну и что?
— Ты не понял. Повторяю, мне дали справку на всю группу. Понимаешь, одну бумажку на целых 300 рублей.
— Что!? — изумился Григорий. — Да не может такого быть! А ну, покажи.
Андрей протянул ему злосчастную справку. Теперь уже Кирзонян тупо уставился на эту бумажку, вертя её в руках, изучая даже обратную сторону.
— Да, вот это номер, — протянул он, наконец-то. — Я даже не представлял себе, что такое может быть.
— Ты не представлял, а я и не знал. Я думал, что так и надо. Да ещё мы спешили, — уныло тянул Андрей.
— Да ладно тебе о спешке рассказывать. Ты даже не представляешь себе, какая это бесценная бумажка.
— Чем это она бесценная?
— Да тем, что на неё можно поменять 300 рублей. А это целых 1000 марок — наши почти две зарплаты. Ты себе представляешь сколько всего можно накупить на эти "лишние" марки.
— Так 300 рублей ещё нужно провезти через границу.
— Попробуем, — решительно сказал Кирзонян. — Многие провозят не только деньги, но и золото. Вот в этом случае уже "шкурка вычинки стоит". А справку эту храни как зеницу ока. Я через три месяца ухожу в отпуск и постараюсь провезти деньги.
— А сейчас то мне что делать? Деньги то заканчиваются.
— А, ерунда. Если закончатся, то я тебе одолжу. А через несколько дней уже и зарплата будет. Только никому об этой справке ни слова.
— Да это понятно. Я вот только думаю, как же ребята из моей группы поменяют свои 30 рублей. У них ведь тоже, наверное, сейчас туго с марками.
— Ничего, как-нибудь поменяют. Помогут им в таком экстренном случае. Кроме того, в ГДР часто наведываются поляки. Они скупают в основном золото, но и деньги тоже меняют. А рубли в Польше ценятся.
— Странно, — протянул Андрей. — Во Франкфурте-на-Одере разговор заходил об этих справках. Но никому не пришло в голову что-либо выяснить о них более подробно.
— Вот и ты не бери в голову, — завершил их беседу Кирзонян.
Вернувшись к себе, Андрей долго размышлял обо всех перипетиях происшедших с ним и сотоварищами по пути в ГДР. Он просил Господа прекратить подобные испытания в дальнейшем и помочь ему просто нормально без излишних приключений нести свою службу наравне с другими служащими и военнослужащими Советской Армии.
Морозевич не стал одалживать деньги у Кирзоняна — не хотелось быть обязанным тому ещё и в этом вопросе. Он просто решил в эти несколько дней, оставшихся до получки поэкономнее расходовать имеющиеся у него. И в начале июля Андрей, наконец-то, получил свою первую зарплату за границей. И в получении зарплаты тоже была своя отличительность от аналогичных событий в Советском Союзе, точнее, наверное, на гражданке — аванса в воинских частях не платили, выплачивали все деньги за месяц один раз. Но, когда Андрей расписывался в получении денег, его вновь удивило одно обстоятельство — денег на его взгляд было очень много. Он уже знал свой оклад в марках и ожидал получить примерно на 20 % меньше оклада — ведь он находился в Борстеле с 6-го июня, то есть неполный месяц, да ещё 6 число попадало на воскресенье. Однако получил он сумму даже больше, чем его установленный оклад. После получения денег он спросил Кирзоняна:
— Слушай, а что, здесь тоже есть какие-то премиальные?
— Какие ещё премиальные? Никаких премиальных здесь нет — голый оклад. Он, конечно не маленький, но никаких премий не должно было быть. Я ещё понимаю премию по итогам года, а сейчас нет.
— Тогда странно, — протянул Андрей.
— Что странно?
— Дело в том, что я получил сумму большую, чем мой оклад. А я то работал меньше месяца.
— Да ты что! — прищурился Кирзонян. — И сколько же ты получил?
Морозевич назвал сумму.
— Ого, — присвистнул коллега. — У тебя оклад, конечно, немного выше, чем у меня. Но это, действительно, много.
Тут как раз из штаба вышел майор Лукшин.
— Борис Михайлович можно вас спросить? — обратился к нему Андрей и рассказал о ситуации с деньгами. — Что-то здесь не так, я ведь работаю в гарнизоне всего лишь с 7-го июня.
— Сколько дней вы пробыли в Цербсте?
— 6 дней.
— А какого числа пересекли границу?
— Во Франкфурте я был уже утром 27 мая.
— Тогда всё понятно. Правильно вы получили.