- Да, - точно вздрогнула.
Валя не удивилась его приходу. Словно он и раньше был в комнате и только на минутку выходил. Казалось, она не может оторваться от своих мыслей и не замечает его. Так продолжалось несколько минут. Потом Валя как-то жалостливо, просяще посмотрела на него. Он решительно не мог придумать, с чего начать.
Совершенно спокойно, может быть, лишь немного устало глядя ему в глаза, сказала:
- Ничего не надо, Андрей, - и повторила: - Ничего. Я благодарна вам.
Он опустился на стул, подумав: "Зачем я сажусь?"
- Уезжаю завтра. - Помимо его воли слова звучали в тон ей, медленно, спокойно.
Она сказала:
- Это хорошо.
- Я зашел попрощаться. До свидания.
- До свидания, Андрей.
На следующий день за ним прислали дрезину. Проводить его до Матово пришел Хоттабыч. Дрезина тронулась, рывками набирая скорость. Андрей обернулся.
Хоттабыч махал шапкой. Далеко позади показалась фигурка. Дрезина мчалась, и фигурка становилась все меньше. Временами ее заслонял Хоттабыч, который все еще махал шапкой. Потом оба они исчезли. И разъезд уже не был виден.
Навстречу по соседнему пути, только что пущенному в эксплуатацию, пролетел поезд. В паровозном окне мелькнуло задорное лицо Чеботарева. Сейчас они увидят друг друга.
Через минуту раздался сигнал: короткий, длинный, два коротких.
- Вот и все, - грустно сказал Андрей.
Он не верил, что Валя сейчас помирится с Владимиром. Ведь тот совсем забыл о ней. А вот увидел и так, из озорства, снова посигналил.
После всего, что узнала Валя, ее неудержимо повлекло к разъезду. Она шла туда, думая об этом домике, и мысли ее были заняты. Может быть, поэтому не расслышала сигнала. Она услышала только паровозный гудок, только звук.
Вскоре, закончив практику, Валя уехала домой, в Матово. Владимир знал, что Вали уже нет на разъезде, но каждый раз, проезжая мимо, давал этот сигнал.
Гудки звучали печально и жалобно, как стоны.
МАШИНИСТ ПЕРВОГО КЛАССА
У Виктора Дубравина было много планов, но их поломала война. Отныне все его стремления свелись к одному: перевозить много и быстро.
В поездах, которые он гнал на запад, были танки, орудия, бомбы, снаряды. Марка мирных заводов непривычно выделялась на минометах и автоматах. На восток перевозил эвакуирующиеся заводы и раненых.
Он хорошо видел и понимал, что делается в стране.
Во время войны он работал, как все советские люди: не зная отдыха, недосыпая и недоедая. И на душе у него было, как у всех: тяжело и тревожно. Но особенно тяжелый день выдался в феврале сорок второго года.
Деревянный тротуар скрипел от мороза. К вечеру мороз забирал с новой силой. Подул легкий ветерок, он обжигал лицо. Виктор пришел домой, когда стемнело. Решил хорошо отоспаться, потому что в предыдущую поездку его вызвали раньше времени и он не успел отдохнуть. Часов в двенадцать ночи проснулся от ветра, который бился в окно. Прислушался и понял, что, кроме ветра, в стекло стучится человек. Он знал, что это рассыльный, хотя так скоро не должны были вызывать в поездку.
Виктор поднялся, зажег свет, впустил рассыльного.
- Ехать, Виктор Иванович! - сказал тот, вздыхая. - Совсем зашились, все паровозы позастревали, а твой вернулся. Хотя отдых тебе не вышел, но велели вызывать.
- Во сколько?
- Нарядчик сказал - как можно скорей, помощника и кочегара я уже направил, - говорил он, растирая руки над еще теплой печью.
- Что, холодно? - спросил Виктор.
- Мороз не так уж большой, сорок один, да ветер проклятущий полосует.
Поднялась Маша, молча стала собирать сундучок, Виктор быстро оделся, взял легонький сундучок, как всегда, поцеловал жену, сказал: "Запирай двери", - и вышел.
Ветер завывал, обжигал лицо, качал в разные стороны.
Возле паровоза суетились помощник и кочегар.
- Что успели сделать? - спросил он, поздоровавшись.
- Да мы только пришли, Виктор Иванович!
- Давайте быстрее, ребята. В буксы добавляйте подогретой смазки, на параллели и кулисный камень тоже подогретой. Проверьте, хватит ли песку, не смерзся ли он. По такой погоде без песку ни шагу.
Прибежал дежурный по депо, еще на ходу крича:
- Давай скорей, Виктор Иванович, давай, дорогой, там уже скандал на всю дорогу!
Это был тяжелый месяц для сибирских машинистов. Нескончаемым потоком шли на запад танки, орудия, воинское снаряжение, а навстречу оборудование эвакуирующихся заводов с рабочими, эшелоны с ранеными, нефть, металл. Почти все поезда в обоих направлениях были литерными, то есть подлежащими пропуску без очереди, на правах курьерских или пассажирских.
...Дубравин дал сигнал и выехал на контрольный пост.
С высоты паровозного окна огромного и мощного ФД он видел забитую поездами станцию, и ему казалось, что такого скопления здесь еще не бывало... "Зашили станцию так, что и к поезду не проберешься", - бормотал он, выезжая с контрольного поста. Возле стрелки его остановили, и он пришел в ярость. Как же не зашить станцию, если и поезда сформированы, и паровоз готов, а их держат! Но он ничего не мог поделать. Без разрешения нельзя даже трех метров отъехать... Спят они, что ли? Дать бы сейчас сигнал тревоги, сразу зашевелятся.
- Почему держите? - крикнул он стрелочнице, показавшейся из будки. Под поезд хоть пустите, тормоза опробую.
- Пока нельзя, - ответила стрелочница. - Двойной тягой отправят, ваш паровоз головной. Вот сейчас подойдет второй, пропущу его, а потом вас.
Дубравин не выдержал и пошел на станцию. Почему это при такой нехватке паровозов двойной тягой?
Ветер гнал снежную пыль вдоль вагонов, как по трубам, глухо ударял в пустые цистерны и, взвихряясь, тонко завывал в проводах.
В помещении дежурного по станции было много народу и стоял сильный шум. Без конца звонили телефоны; из наушников, лежавших на столе, то и дело доносился голос диспетчера.
Виктор Иванович поздоровался, но ему почти никто не ответил. Каждый был занят своим делом. Тут же находились военный комендант станции, различные представители, "толкачи" и заместитель начальника Омской дороги Василий Тихонович Кравченко.
Оказывается, надо было срочно отправлять три поезда особого назначения - два нечетных на запад и один на восток. А депо могло выдать только два паровоза. Решили поэтому нечетные два поезда сцепить и отправить их двойной тягой, а как быть с третьим составом, придумать не могли. Об этом и шел разговор.