Моргун поддержал Яроцкого, и средний командный состав получил важные права, обрел самостоятельность.
На подходах к Одессе группа китобоев рассказывала нам о Яроцком. Один из лучших матросов-раздельщиков, прямой и честный Владимир Шевченко сказал:
- Нам стыдно перед обкомом, перед Владимиром Степановичем Яроцким за то, что мы не избрали его в партком. В рейсе мы не извинялись перед ним. Но по нашим глазам, по готовности, с какой шли за ним, он понимал нас. Скоро новые выборы, и ни одного голоса не будет против него.
А часом позже, в каюте капитан-директора тоже зашел разговор о Яроцком. Борис Макарович сказал:
- Это умный и скромный человек, надежный товарищ, особенно в трудную минуту. Только помощь, конкретную и нужную, я получал от него в течение всего рейса.
Декабрь стал месяцем не только значительного перевыполнения плана. Люди увидели, практически ощутили силу коллектива, обрели уверенность. В течение рейса было немало чудовищных трудностей и~ критических моментов, о которых пойдет речь ниже, но не было ни одного окрика, ни угроз, ни ущемления достоинства людей, характерных для последних рейсов.
Может быть, поэтому в феврале, о котором тоже еще пойдет речь, экипажи судов вынесли нечеловеческую нагрузку, и не было ни одной жалобы, ни рапортов, ни недовольства. В равной мере с капитаном флотилии люди чувствовали на себе ответственность.
Декабрь был радостным, и немногие знали о надвигавшейся беде. Моргун без конца обменивался радиограммами с материком, пока не убедился: танкер с горючим к сроку не придет. Он появится в Антарктике, где находилась флотилия, через двадцать дней после того, как будет израсходовано все топливо. Без топлива осталась база и два десятка китобойцев. Был единственный выход: на двадцать дней ложиться в дрейф. Январский план казался обреченным. Никто не знал, что делать. Да и делать, собственно говоря, было нечего. Пришлось смириться.
Моргун смириться не мог. У него родилась идея.
Наивная и неосуществимая. Он решил попросить взаймы две с половиной тысячи тонн горючего у дальневосточной флотилии "Советская Россия", промышлявшей на расстоянии суточного перехода.
Могли ли пойти на это дальневосточники? Дела у них шли в этот период не очень хорошо. Чтобы дать горючее, надо потерять день, который трудно потом наверстать. Второй такой же день уйдет на то, чтобы принять горючее у танкера, когда тот появится. И кто знает, какая будет тогда погода. Надвигалась пора штормов, а в шторм танкер не приблизится к китобазе, и сколько придется потратить времени на то, чтобы получить обратно свое горючее, неизвестно.
Было и еще одно важное обстоятельство. Одесская и дальневосточная флотилии претендовали на первое место в соревновании китобоев страны. Первое место- не только знамя и слава, но и солидная премия.
Конечно, об этом никто не скажет, но не учитывать такого обстоятельства дальневосточники не смогут.
Все это хорошо понимал капитан-директор "Советской России" Иван Трофимович Люлько.
- Какой может быть разговор. Давай уточним координаты, - ответил он на просьбу Моргуна.
"Советская Россия" пошла на помощь "Советской Украине".
Много лет соревнуются эти две флотилии, но никогда не встречались флагманы. Построенные в СССР по одним и тем же чертежам, равные по габаритам и мощности, с одинаковым укладом жизни и внешне похожие, как близнецы, равноправные, самостоятельно и независимо друг от друга действующие, они являлись частью единого советского организма и пошли друг другу навстречу: "Советская Россия" в ущерб себе, чтобы оказать помощь "Советской Украине".
Они встретились в Антарктике, подошли друг к другу поближе, прижались бортами. Будто с Родиной встретились люди. На глазах были слезы.
Пока шла перекачка горючего, экипажи почти в полном составе перешли на братские суда: русские китобои пошли к украинским, украинские - к русским. И каждый стремился поскорее увидеть, как выглядит его рабочее место на дружественном судне.
Люди обменивались опытом, открывая друг другу самые сокровенные тайны китобойного мастерства.
А потом одновременно состоялись два концерта самодеятельности: украинцы показали свое искусство русским, русские - украинцам.
Глубокой белой ночью раздались прощальные гудки. Было светло. Никто не спал. Флагманы расходились, чтобы лечь на свои курсы. На мостиках стояли, прощально махая руками, два капитана, два коммуниста с Золотыми звездами Героя Социалистического Труда на груди.
Спустя два месяца состоялась новая встреча в Антарктике, на этот раз не флагманов, а китобойных судов двух флотилий.
В марте "Советская Украина" собирала богатую добычу. В районе, где промышляла "Советская Россия", китов не было. Мартовский план находился под угрозой срыва. Моргун спросил китобоев своей флотилии, как они отнесутся к тому, чтобы пригласить дальневосточников в свой район, и получил горячую поддержку всех экипажей.
С благодарностью принял предложение И. Люлько.
Теперь ".Советская Украина" пришла на помощь "Советской России". Сорок китобойцев обеих флотилий сошлись в одном районе. И если появлялся кит в поле зрения русского и украинского китобойцев, украинцы отходили. Об этом просил своих людей Моргун, и восприняли они это как долг, как дело чести.
И еще представился случай "Советской Украине"
помочь "Советской России". В течение рейса дальневосточники расходуют шесть танкеров топлива и смазочных материалов. Китобои фрахтуют танкеры нефтеналивного флота. Каждый поход танкера в Антарктику - это огромные деньги. Моргун по собственной инициативе оказал помощь дальневосточникам, в результате которой они смогли отказаться от шестого танкера.
А это привело к снижению себестоимости продукции, тоже, к слову говоря, показателю, имеющему значение при определении места в соревновании.
...Январский план "Советская Украина" значительно перевыполнила и ушла в новый район, богатый добычей. Радужные перспективы открывал февраль. Он принес бедствие.
Точно взрывалась изнутри Антарктика. Больше двадцати дней било в ледяном шторме флотилию. В самые тихие дни шторм достигал семи баллов. Но тихих дней было мало. Одиннадцать-двенадцать баллов.
Маленькие китобойные суда не тонут даже при максимальных кренах. Но их бросало так, что оголялись рули, они теряли управление, их несло на айсберги, и капитаны немыслимыми маневрами избегали катастрофы.
Флотилия двигалась вперед, чтобы уйти от шторма, но он захватил тысячи миль, и уйти от него было некуда. То там, то здесь прорезали туман исполинские головы кашалотов, и находились гарпунеры, что в этом чудовищном хаосе били их и швартовали к борту. Может быть, не в силах оказались сдержать охотничий азарт, а возможно, стоял перед ними пример дальневосточного китобойца "Циклон". Двенадцатиметровый кашалот ринулся на это судно и могучей головой ударил в борт. Китобоец едва не опрокинулся. Вышли из строя двигатели. Повреждения оказались столь серьезными, что пришлось отправлять "Циклон" на буксире во Владивосток.
Когда на базу сообщили о добытых в этом шторме китах, на всю флотилию прозвучал приказ Моргуна.
Может быть, это был первый приказ, который предварительно не обсуждал он с капитанами и не советовался с ними. Приказ резкий, категорический, безоговорочный: ни при каких обстоятельствах не рисковать.
Беречь здоровье и силы людей и каждого человека в отдельности.
На флотилию обрушились новые бедствия: люди не могли спать. Чтобы не разбиться от ударов о выступы и переборки кают, надо было упираться ногами в надежную опору, удобно уцепившись руками за какой-нибудь поручень. Как же в таких условиях спать!
Это был шторм, о котором моряки говорят: "Трудно понять, где голова, где ноги". Китобазу качало значительно меньше. Но удивительное зрелище представляли люди на палубе. Они плясали. Конечно, им было не до плясок, они прыгали, чтобы удержать равновесие, но со стороны это казалось дикой пляской.
Первые пять дней ни на минуту не утихавшего шторма почти вывели из строя людей с китобойных судов. Человек не может жить без сна. Семь дней без сна в непрерывной борьбе со стихией... Десять дней... Тринадцать.
Моргун отдал приказ всем китобойцам, находившимся на расстоянии сотен миль друг от друга, выставить круглосуточную вахту и искать большой айсберг.
Во что бы то ни стало найти большой айсберг.
Он был найден. Исполин длиной больше десяти миль и высотой метров сорок, без вершин, точно сказочная крепость-стена. Вокруг него бушевал шторм, но с подветренной стороны было тише. К нему и устремились все китобойцы. Раздался приказ: спать. Будто вымерли суда. Только вахта следила, чтобы не бросило на айсберг, маневрируя, то стопоря машину, то на малом ходу уходя от исполина.
Качались и прыгали на волнах уснувшие китобойцы. Не слышно было ни команд, ни шума, ни работы двигателей. Мертвым сном спала флотилия, охраняемая вахтой. И будто заглушенная горами, доносилась с какого-то судна мелодия, записанная на пленку: "Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат..."
Шторм продолжался. Только по нескольку часов в день укрывались китобойцы за айсбергом. Остальное время проводили в океане.
На исходе было горючее. На этот раз танкер пришел вовремя. А что с того? Подойти к китобазе не было возможности. Но настало время, когда ждать уже было нельзя. Моргун повел "Советскую Украину" под укрытие айсберга и попросил капитана танкера, чтобы тот все-таки подошел к нему. Капитан отказался. По всем законам и положениям он был прав. И правильно сказал: "Меня бросает, как китобойца, о каком подходе может идти речь".
А ждать было нельзя. Моргун сам решил подойти к танкеру. Водоизмещение флагмана - сорок четыре тысячи тонн. Танкера - десять тысяч. Моргун шел на риск. Но это был не безрассудный риск. Это был риск маститого ледового капитана, основанный на богатейшем опыте, глубоких знаниях, непревзойденном мастерстве.
Моргун уравнял скорость движения судов, довел ход до самого малого, привьючил к борту убитых китов вместо кранцев. Сильного удара не должно быть. И его не было. Полетели с флагмана на танкер тонкие многометровые выброски. Ухватившись за них, матросы вытащили на палубу тяжелые капроновые канаты и стальные тросы с петлями на концах и накинули их на кнехты. Медленно заработали лебедки флагмана, подтягивая к нему танкер.
Шесть носовых, два прижимных и четыре кормовых троса намертво связали два судна. Теперь они представляли одно целое.
И еще был случай, когда проявилось мастерство капитан-директора как судоводителя. В тихую погоду флагман шел среди айсбергов. В поле зрения их было не меньше ста пятидесяти. Но айсберги не страшны. Их хорошо видно. Страшны ропаки. Это те же айсберги, но почти полностью скрытые под водой. Не всякий глаз их увидит, не всякий локатор возьмет. Для судна они смертельны. Ропаками был усеян океан. У штурвала стоял матрос Сергей Тимофеевич Борщев, заместитель секретаря парткома и секретарь головной парторганизации флагмана. Человек бывалый и смелый. Он - Герой Советского Союза. Кроме ордена Ленина, у него пять орденов Красного Знамени, ордена Александра Невского, Красной Звезды и двенадцать медалей. На площади перед знаменитым Одесским театром рядом с именами героев-одесситов высечено в граните и его имя. На героя не похож. Крупное наивное лицо, хорошая улыбка. Раньше был военным летчиком. Выйдя в отставку, мог вести преподавательскую работу, потому что он образованный человек. Но к спокойной работе было трудно привыкать, и он уехал в родную Одессу.