Бывает же так: вот он позвонил, отставной любовник подруги, даже ее недолгий сожитель, в результате именно что отставленный.
Позвонил с предложением — давайте сходим куда-нибудь поужинаем.
А наша абонентка (то есть та, которой он позвонил) находилась дома, что называется, в отчаянии, пришла с похорон и не знала, что поделать.
Взрослая женщина многих должна схоронить, и это было из того ряда, из обязанностей, но пока та дряхлая старушка помирала, Богу душу отдавала, наша абонентка настрадалась чрезвычайно, с ужасом ожидая конца и все стараясь как-то облегчить человеку этот путь.
Последний раз, когда она перестилала старушке постель и переодевала ее, та вдруг забеспокоилась с закрытыми, уже невидящими глазами, извернулась, склонилась и, будучи в полном беспамятстве, поцеловала родную руку. В ответ тоже была поцелована в руку и со слезами.
И вот, вернувшись домой в свое одинокое жилье, наша героиня, Лида, как-то растерялась. Что называется, горе накрыло ее с головой, непрошеное, не свое, а вот поди ж ты, ничего нельзя было с этим поделать, не за что ухватиться, пустота, растерянность, потому-то устраиваются долгие тризны с водкой, отойти, забыться, не погрузиться в беспросветность. А Лида вообще-то пить на поминках побоялась, долгий путь до метро, да и на метро, и на тот конец Москвы к себе, так что она ела, запивала салаты кока-колой, слушала немногочисленных выступающих, но водку даже не пригубила.
Дальняя родня собралась, люди, которые уже даже не перезванивались.
Никто ни в чем после похорон не был кровно заинтересован, старушка завещала квартиру двоюродному внуку, он обо всем хлопотал и обихаживал бабку, нашел сиделок, все устроил.
Лида тоже, как посторонняя, побыла за столом, потом встала и пошла.
Поцелуй старушки горел на ее руке, дальняя родня, а поди ж ты!
Когда-то покойница взяла к себе маленькую временную сироту Лиду и растила ее — у матери Лиды был в то время новый муж на Сахалине, к нему она и уехала, а на содержание ребенка присылала деньги.
Дела давно минувших дней, умершая всегда осуждала Лидину мать за ее порывы, а вот Лида свою мамочку боготворила и всегда с трепетом ждала ее возвращения — пока не наступило время самой Лиды, и тогда уже она ушла от матери, сразу и навсегда, резко, по-юношески беспощадно, выложив ей все обвинения. Бывает!
Затем последовала собственная ошибочная жизнь, порывы, любовные трагедии, которые потом все как одна оборачивались комедиями.
Да что говорить! К своим годам Лида осталась одна.
Мать ее уже отошла, старая легкомысленная красавица. С ней и в шестьдесят на скамейках заговаривали мужички, она звонила дочери и с презрением и смехом докладывала о своих очередных победах.
Такова история.
Но мы о теперешнем. Был вечер, тоска накрыла Лиду с головой как толстым одеялом, не выбраться самой, не выпутаться, пришлось включить дурацкий телевизор, но бедняга ничего не могла найти хорошего, тупо сидела, переключая программы. Звонить подругам она не стала, хотя обычно они всё друг дружке докладывали, но принято было о бедах говорить иронически. А какая тут может быть ирония, похороны.
Потом она взялась за книгу, биографию садиста Унгерна — давно ее мусолила, надо дочитывать и возвращать.
Там вообще описывались жуткие вещи, казни разных степеней, которые любил выдумывать этот барон. Если долго никого не убивали, он чувствовал стеснение сердца и кидался на гауптвахту, где сидели арестанты.
Однако Лида еще с утра помнила, что именно на сегодня подруга, после долгих просьб, пригласила ее к себе в клуб, где работала менеджером. Там у нее на вечер был намечен какой-то корпоративный праздник.
Еще неделю назад она позвонила сама:
— Ну приходи в пятницу, ты же просилась, хорошие певцы приглашены, развеешься.
— Ладно. Приду. А то все по больницам, надоело,— как обычно, с иронией откликнулась Лида, только вернувшаяся от тетки.
Никто же не ведал, что именно в тот же денек, в пятницу, и состоятся неожиданные похороны (они всегда неожиданные, что делать). Но как это, в такой день идти развлекаться? Нет.
Тем не менее, как уже было сказано, позвонил телефон, и красавец Костя, отставной сожитель подруги, бодро сказал:
— Это такой-то, помните? Был друг такой-то вашей подруги, давайте сходим куда-нибудь поужинаем.
Лида опешила. С какой стати вдруг Костя звонит именно ей? Они и сталкивались всего несколько раз, на днях рождения у третьих лиц и в доме у той подруги, о которой шла речь и с которой он тогда еще жил.
Однажды Лида даже защищала бедного Костю от ледяных замечаний сожительницы (их пара уже распадалась), и тогда Костя сказал: «Вы единственный человек, который понимает, что я тоже человек».
Костя был, что называется, на содержании у этой богатой подруги, хотя имел кое-какую квартиру и таковую же машину. Но его доходы, по слухам, все уплывали в неизвестные дали так называемому учителю (Костя состоял в религиозной коммуне в одной стране и по нескольку раз в год удалялся туда на месяц-полтора).
Собственно, раньше он был миллионером, но потом на чем-то споткнулся, капиталы потерял, из оставшегося кое-что отдал учителю и теперь имел полное право укрываться в той обители, где обосновался его духовный отец.
Это Лиде рассказывали общие знакомые.
Костя интересовал многих дам.
Он жил в отдалении от всех, исчезал и появлялся, и, что было всеми отмечено,— его две последние любовницы погибли за границей. Одна утонула, другая, через полгода, траванулась в ресторане местной пищей и умерла в туземном госпитале. На третью (это была как раз та самая дальняя подруга Лиды, у которой она познакомилась с Костей) напали поздним вечером в парке, когда она выгуливала собачку, но несчастная очнулась после удара по голове и без собаки.
И в том, и в другом, и в третьем случае упомянутые женщины уже были давно вне связи с Константином. Судьба иногда творит странные штучки, рифмует несоединимые вещи.
А так, люди говорили, он все-таки и дома живал, и новых любовниц заводил, и с друзьями общался, и даже что-то зарабатывал. То есть легкая жизнь была им обустроена со всех сторон.
И дочь имелась, пятнадцати лет, учится в Англии, и сам холостой и свободный, почти красавец, любимец то одной, то другой бизнесвумен.
Но он ничего такого не сообщил о себе Лиде, встретившись с ней однажды в супермакете. Он стоял с бутылкой и коробками в руках, а Лида везла тележку, в которой было детское питание для тетушки.
— О, поздравляю!— почему-то воскликнул он.
Лида вежливо кивнула, не понимая, о чем речь.
— А как вообще жизнь?— спросил он, явно из простой вежливости.
И вот тут она, как будто ее кто за язык тянул, внезапно рассказала ему о своих проблемах, что в квартире ее умершей матери оказались нехорошие жильцы, коренные неплательщики, их удалось выселить, но после них надо делать капремонт, и вообще страшно опять быть запутанной в темные дела — короче говоря, квартира стоит пустая вот уже полгода.
— А сколько вы получаете?— поинтересовался Костя.
А Лида ответила «как все», и Костя засмеялся каким-то кратким смехом, как подавился им.
— У вас что, ребенок?— наконец спросил он, кивнув на тележку с детским питанием.
Ах вот с чем он ее поздравил!
— Какой ребенок в моем возрасте,— ответила честная Лида,— просто тетушка наша лежит в больнице. Ничего уже есть не может.
— Она вам что, оставляет что-нибудь?— без интереса спросил Костя.
— Нет, у нее есть свой племянник. Ой, простите, я спешу.
И она быстро, с бьющимся сердцем, пошла к кассам. К чему были эти ее рассказы совершенно постороннему человеку? Идиотка. Как будто просила о помощи.
Да, наверно, просила, не помощи, а хотя бы совета. Так бывает.
Кидаешься к первому встречному, если некуда идти.
И вот тут звонок, именно в проклятую пятницу после тетушкиных похорон. Звонок Кости, незнакомого человека. В такой обстановке.
И неожиданно для себя Лида пригласила Константина пойти с ней в тот ночной клуб на чужое мероприятие. Тоска ее снедала, такая тоска!
То есть меня тут позвали в клуб на один корпоратив, может, лучше туда пойдем? Все-таки бесплатно.
В ответ он засмеялся опять тем своим коротким сдавленным смешком.
И он заехал за Лидой, и они помчались как люди на хорошей машине туда, где гремела музыка и столы ломились от угощений.
Подруга Вера встретила их не сразу, пришлось подождать около охранников, но затем пару впустили, и Вера устроила Лиду с кавалером за столик вместе с музыкантами, то есть как обслуживающий персонал.
Сама подруга Вера только пару раз присела к ним, у нее были проблемы с приглашенной группой, кто-то не доехал из аэропорта.
Но Вера оценила партнера Лиды, мазнув по нему заинтересованным взглядом, а потом она посмотрела на Лиду слегка удивленно. Но тут же отскочила от стола с зазвонившим телефончиком в руке, побежала туда, где было слышнее.
Лида с Костей почти ничего не склюнули с богато накрытого стола.
Подсаживались то один, то другой музыканты, что-то глотали поспешно, гремели инструменты, и Лида чувствовала себя совершенно не в своей тарелке.
Перед их столиком было большое свободное пространство, танцпол, на котором крутились и вертелись две одинокие женщины, подбадривая себя вскриками. Корпоративная публика теснилась вдали, вокруг своих столов, пила, ела и трещала под музыку.
Никто из них не танцевал вообще, кроме этих двух завзятых (и, видимо, нанятых) немолодых теток.
Костя сидел спокойно, даже смотрел на танцовщиц с некоторым интересом, а разговора не получилось: музыканты отрабатывали свою грохочущую программу на совесть.
И Лида от нечего делать сфотографировала своим телефончиком сцену, на которой громко вопили две девушки.
Потом, уже дома, Лида рассмотрела свои стоп-кадры и вдруг увидела на одном из них профиль Кости.
Это было совершенно не похожее на него лицо, одутловатое, грозное, страшное, хотя и улыбающееся застывшей улыбкой.
А завершился данный безумный поход тем, что Костя на обратном пути, уже в машине, произнес фразу из французской песенки: «Voulez-vous coucher avec moi?» — что означало «Не хотите ли вы переспать со мной?». Лида ответила шутливо, что бывший бойфренд снабдил ее этой единственной французской фразой на всякий случай, чтобы она распознавала сексуальных агрессоров в самом эпицентре языка, в Париже. И она как раз потерялась, отстала от группы у Эйфелевой башни и обратилась к полицейскому, но почему-то из-за нервотрепки сказала ему именно ту, в шутку выученную, единственную известную ей по-французски фразу, добавив название своего отеля. Ажан тогда просто окаменел. Смешно!
Костя выслушал эту байку безо всякого выражения на своем красивом лице. Он, похоже, ничего не понял и все еще надеялся. То есть он предложил Лиде все-таки поехать выпить куда-нибудь, но она ответила: «Да нет, не надо».
Хотя в ней уже поселилась какая-то надежда, некое тепло в груди, нежность к этому чудаку.
Тем временем он сказал:
— Ну хотя бы ручку поцеловать.
Она протянула ему руку, он прижался к ней губами, и вдруг на этой же руке, но повыше, там, куда попали губы умирающей тетки, загорелся, как ожог, след ее поцелуя.
— Поехали ко мне или к тебе?— сказал Костя.
Лида, однако, чувствовала только этот мешающий ожог. Он разрастался, зудел, мучил. Всякий романтизм, вся атмосфера первого свидания, все вдруг обратилось в желание поскорее выскочить из машины и приложить лед к больному месту.
На том и распрощались. Афера завершилась, и Лида вернулась в свой дом. Как ни странно, чувство горения уменьшилось, как только она закрыла за собой дверь квартиры.
И на руке не было никакого следа!
Однако дальше, рассмотрев кадр в телефончике и увидев истинное лицо своего случайного попутчика, этот серо-лиловый цвет, это страшное выражение, эту улыбку, просто как у героя фильма ужасов, Лида вдруг подумала: из каких соображений он вдруг позвонил ей, незнакомой и небогатой, не очень молодой, ничем не полезной ему, привыкшему к частным самолетам и путешествиям на машине, к бассейнам и виллам?
Его лицо! Лицо отчаянное, как перед самоубийством или преступлением, лицо смертника или убийцы.
Загадка.
Лида, кстати, не удивилась бы, если бы он попросил ключи от ее той квартирки на окраине, это было бы единственное логическое объяснение.
Но он не сказал ни слова.
Больше ведь ничем она не могла быть ему интересна. Логики тут не просматривалось.
А то, что вне логики, что не имеет резонов и причин и происходит с людьми, когда они себя не контролируют (как на том снимке в телефоне), оно не объяснимо ни до, ни после события.
Не считать же объяснением тот момент, когда Лида у подруги заступилась за гонимого Костю (кстати, с этого началось охлаждение в отношениях с той подругой, она больше не отвечала на звонки). Да и ладно, не это важно.
Вдруг она вспомнила книгу про Унгерна, там было написано, что он не мог без казней. Он пользовался любым случаем, он должен был убивать, без этого ему стискивало сердце и начиналась жуткая нечеловеческая тоска. И он скорее мчался на гауптвахту к арестованным, брал первых попавшихся. И придумывал на ходу разнообразные казни.
Зачем-то горел след на руке, след от поцелуя уже умершей старой женщины.