Одна девушка по имени Оля забеременела, причем она не хотела этого, все произошло случайно.
Возможностей такого рода у жизни припасено достаточно, потому что природа заботится только о пополнении, чтобы народу прибывало, а больше ни о чем.
Природе нету дела до того, как с ребенком на руках устроить жизнь дальше, без страданий о прошлом, без страха перед будущим, и как ростить дитя без отца.
Идите дальше сами, всё в руках судьбы.
И вот, повторяем, девушка Оля со страхом поняла, что она беременна. На отца ребенка никакой надежды не было, даже и говорить ему она не решилась, потому что знала — это не тот человек. Мало того, одна ее подружка уже была на сносях от того же парня.
Но эти двое поссорились, а наша девушка Оля, о которой идет речь, как-то однажды поддалась на ласку, на внезапные поцелуи, которых она никак не ожидала,— а в это время ее собственный бойфренд ушел к другой. Такая трагическая произошла предыстория.
И вот эта наша брошенная Оля, будучи в гостях на дне рождения, немножко выпила, и как-то вдруг, оказавшись в дальней комнатке с другом, не выдержала его ласковых поцелуев и слов утешения и, почти плача о своей несчастной доле, не воспротивилась. «Ну что ты, ну что ты,— бормотал этот друг, расстегивая ее,— ну что ты». Раз — и все произошло.
Дальше надо было делать аборт.
Однако по своей апатии, из-за безволия, из-за постоянных слез девушка пропустила срок, да она и не знала, когда можно, а когда уже нельзя.
И через два с половиной месяца, наконец собравшись с силами и пойдя к врачам сдаваться, она услышала, что уже поздно.
И девушка Оля оказалась в западне.
Та ее беременная подружка наконец помирилась со своим бойфрендом (так сказать, автором гола, т.е. Олиной беременности), и они поженились.
А у нашей девушки все надежды кончились.
Она старалась ничего не есть, чтобы никто в доме не заметил. Убегала в институт на учебу, потом сидела в библиотеке, потом долго, два часа, добиралась домой пешком, чтобы сохранить форму, на кухню даже не заглядывала, а принимала душ и тут же ложилась спать.
Мать ее была тоже еще молодая, со своим бойфрендом, они жили в соседней комнате и занимались собой и своим мелким бизнесом.
Хорошо, что мама оплачивала учебу и давала на жизнь. Мама была у девушки добрая, но буквально рвала жилы, чтобы заработать.
Так, одинокая, задавленная своей беременностью, девушка Оля дожила до весенней сессии, хорошо ее сдала, так что ее перевели на бесплатное отделение.
Наступало решающее время, то летнее время, когда уже надо было прожить последние два месяца перед родами.
Мать заметила наконец, что дочка плохо выглядит (перестаралась, переучилась),— и принесла ей денег, чтобы она отдохнула, поехала на две недели в Турцию.
Девушка согласилась, взяла деньги и изобразила, что все в порядке, что она купила себе в турагентстве путевку на проживание в отеле.
И в назначенный день девушка ушла из дома с чемоданом и деньгами.
Но на самом-то деле она уехала недалеко, на окраину: сняла там недорогую квартиру у хозяйки, которая переехала на дачу, и именно на эти же самые два месяца. Нашла объяву в Инете.
Хозяйка квартиры была рада, что у ее жилища будет охрана, и даже оставила девушке прошлогодние запасы варенья и круп. Со словами «ты это ешь, потому что я привезу новое».
Девушка начала питаться, уже ничего не скрывая, пополнела, много гуляла, чувствовала себя как нормальная беременная, как будущая мать, а своей маме соврала, что из Турции поехала с новой подругой к ней на Украину. Мама не возражала.
Когда пришла пора рожать (девушка поняла это, как это понимают все беременные, что час пришел), бедная Оля вызвала такси и приехала в родильный дом.
Роды прошли нормально, на свет появился мальчик, крошечный, с длинными черными волосиками. Девушке сразу дали его кормить, положили дитя ей на грудь, и маленький припал к соску. Дорогой, беспомощный, жалкий человечек, самое главное в жизни, вот так оказалось.
И девушка принесла его в снятую квартиру, где уже кое-что припасла, к примеру подгузнички, пеленки, одеяльце и старую коляску. Пока она гуляла в местном сквере, удалось познакомиться с местными мамочками, и они ей натащили всего, что уже было не нужно их детишкам. Самое главное было кенгуру, рюкзачок для ребенка, поэтому она спокойно ходила и гулять, и в магазин, и все делала по дому, держа ребенка при себе, то есть в кенгуру на груди.
Однако вскоре должна была приехать хозяйка. И надо было идти в институт.
Свою мать девушка не хотела уведомлять о происшедшем, да и в институте никто ничего не должен был знать — не говоря уже об отце ребенка и о его жене. У них родилась девочка, ей было уже пять месяцев (Оля звонила общим подругам).
И пришлось поступить жестоко, наша мамочка отнесла сына в дом ребенка, сказала, что не может его содержать (пока что) и все оформила. И вернулась домой озабоченная, хотя и поздоровевшая, пополневшая, особенно в районе бюста.
Все детские вещи она отдала по объявлению в Интернете — встретилась у метро с не очень молодой женщиной, у которой на руках был маленький ребенок.
Женщина сурово сказала «спасибо» и ушла. Видно, ей было неудобно за свою нищету.
И девушка Оля вернулась домой одна.
Мать только ахнула, увидев свою дочь, и сразу же ее спросила: ты с ума сошла, ты беременная? Грудь как расползлась!
— Нет-нет, мамочка, что ты!
— Смотри у меня!— сурово сказала мать.— Из дома выгоню!
Девушка очень любила маму, но и боялась ее с детства.
Теперь возникла сложность в том, что надо было сдаиваться. В семь утра девушка Оля ехала кормить мальчика в дом ребенка, днем, после учебы, она сдаивалась дома и оставляла бутылочку в холодильнике, а вечером ехала опять же туда кормить свое дитя и оставляла молочко для других детей.
В доме ребенка к ней относились очень хорошо, даже поили чаем.
Беда была в том, что наша девушка Оля настолько полюбила своего мальчика, что с трудом уезжала от него. Стиснув зубы и стараясь не выть. Он очень похудел и выглядел жалко.
Но надо было продолжать учебу, впереди было еще три года.
Девушка никому не выдавала своей тайны, а так как и раньше она была как монашенка, никуда не ходила, все время проводила в библиотеке и в институте, то никто ничего не заметил.
Молчаливая, сосредоточенная, аккуратная, не особенно общительная, она жила как-то в стороне от своих сверстников и бывших друзей, пока однажды на улице не столкнулась с тем парнем, отцом ее сына.
Он остановил девушку и ее радостно стал спрашивать, как она живет, взял ее телефон, проводил до метро.
Еле живая, она поехала в дом ребенка кормить своего мальчика и долго его рассматривала: похож — не похож. Пока сказать было трудно. Детеныш у нее рос и менялся, уже улыбался вовсю, когда видел свою маму, волосики у него побелели, он был не очень толстый, но развивался хорошо. Хотя, конечно, выглядел горестно.
Но тот парень, отец ее ребенка, вдруг начал ей настойчиво звонить.
Он откровенно говорил ей, как подруге своей жены, о том, что все у них плохо, что в квартире дым коромыслом, буквально не отдохнешь после работы, жена злится, кричит.
Он это рассказывал, чтобы подруга жены как-то повлияла на эту жену, а то совсем не стало житья. И мать жены ругается, теща, а он еще молодой, хочется погулять.
— И давай сходим в клуб,— вдруг однажды сказал он.
Они поздно вечером встретились, потанцевали, поели — пить наша девушка отказалась. Потом парень проводил ее до дому, вошел в ее подъезд и хотел идти к ней.
Но получил поворот от ворот.
Девушка сказала:
— Я хочу тебе признаться, чтобы ты больше ко мне не приходил и остался с женой.
— Почему? Ты же мне нравишься, Оля!
— Вот почему. Ты помнишь, что сделал меня женщиной?
— Тебя?
— Да. Не помнишь? Когда вы с Таней поругались, мы были с тобой на дне рождения у Лены, помнишь? И ты повел меня в маленькую комнату, и там все произошло.
— Ой, пьяный был, прости. Не помню.
— Ну ничего. Я сама виновата. А три месяца назад я родила.
— Ты?
— Да. Так что можешь спокойно идти и обо мне забыть. Я родила от тебя.
— От меня?
— Да. У меня никого нет и не было.
— Все вы так говорите.
— Да ты не беспокойся. Я ведь тебя не держу. Пока!
И она села в лифт.
Больше он ей не проявлялся.
А через два месяца ей в неурочное время позвонили из дома ребенка и сказали срочно приезжать, мальчик заболел.
Оля поехала и осталась с сыном, не отходила от него, потом вызвали «скорую», и маму с ребенком положили в больницу.
Его удалось спасти.
Все это время Оля не могла заплатить за мобильник, а маме позвонила с больничного телефона и сказала, что попала по «скорой помощи» в отделение, но сюда не пускают, карантин. И не беспокойся обо мне, всё. И она положила трубку.
Через месяц их выпустили, но Оля уже не могла оставить сына в доме ребенка, он был слишком еще слаб. И она поехала с ним домой.
В квартире, слава богу, никого не было. Но ничего не было и для малыша.
Она завернула его в какие-то полотенца и простыни и положила его на свою тахту.
Поздно вечером она проснулась от стука в прихожей.
Мальчик затревожился и заплакал. Оля прислонила его к груди. Он стал сосредоточенно сосать.
Мама вошла в комнату, зажгла свет. Увидела дочь и ребенка во всей их красе, побледнела и прислонилась к притолоке:
— Ты что, все же родила? Я так и знала.
— Да,— ответила Оля.
Мать стояла не двигаясь.
— От кого?— наконец спросила она.
— Ну, от друга. Но он потом женился.
— Он знает?
— Да, я ему сказала.
— Я его убью.
— Не надо, у него дочка на пять месяцев старше моего Павлика.
— Убью, убью,— застонала мать и зарыдала, топая ногами и дергая себя за волосы.
Потом она кричала:
— Я чувствовала, я все больницы и морги обзвонила, а родильные дома не подумала! Дрянь ты, дрянь, что ты наделала! Всю нашу жизнь исковеркала теперь, я уже тебя схоронила, места найти не могла, тварь ты гулящая!
Мать села на пол, потом легла, громко и как-то распущенно рыдая. Она как будто плакала обо всем.
Ребеночек закряхтел, тяжело задышал. Оля потеребила его за носик, он опять стал сосать.
Наступило молчание.
Наконец мама поднялась и, покачиваясь, ушла.
Утром она убежала на работу, а Оля вышла в кухню, обнаружила в холодильнике молоко, сварила себе кашу, поела и задумалась. Мама, скорее всего, не будет ей давать денег. Мама ее возненавидела. Прожить не удастся. Придется нести сына снова в дом ребенка.
Она взяла маленького на руки и сидела с ним так до темноты.
Поздно вечером пришла мать и, не заходя к Оле, стала возиться на кухне.
Судя по всему, еще и ее сожитель исчез, Виктор Сергеевич, отставной полковник. Поэтому мать была такой откровенной в своих криках. При нем она бы не стала так себя вести.
Виктор Сергеевич был солидный, любил порядок, тишину, уют. Он имел семью в Белоруссии, но работал водителем в Москве, чтобы содержать жену, свою мать и двух детей в Гомеле. Жил он в Москве, слава богу, бесплатно, у мамы Оли, и она его кормила и покупала ему всякие вещи, куртку, сапоги, шапку. Свои денежки он экономил и посылал. Приносил только еду в дом.
Оля сидела, раздумывая о том, сколько она сможет продержаться вот так, без денег, без детских вещей, без подгузников, например, и без коляски. Да и за мобильник не плачено.
Назавтра она обзвонила своих прежних подруг, мамочек из того сквера, где летом гуляла с животом. Все им — трем — рассказала.
И через несколько дней ей привезли буквально мешки детских вещей и даже старую коляску.
Видимо, эти молодушки бросили клич, и заработал фонтан человеческого сочувствия. Да и детские вещи ведь все отдают и принимают, так заведено. Оля получила от них и дар — два больших пакета подгузников, и снова кенгурушку.
Они ввалились в квартиру веселые, с детьми наперевес. Сидели на кухне, пили пустой чай с сахаром. Всё поняли. Расстроенные ушли.
Мать к ней в комнату не заходила, и Оля сама не появлялась на кухне, пока мама там стучала и бренчала.
Но утром все стояло на плите, суп и второе, овощное рагу, компот, и в холодильнике было молоко и творог.
Вдруг начали звонить старые подруги, и из института, и школьные.
Оля всем говорила, что родила, что сидит с ребенком.
В институте не могли поверить, как это так? Была же не беременная, и вдруг ребенок.
Позвонила и та подруга Таня, жена, смешно сказать, отца Олиного ребенка. Она, видимо, почуяла неладное, долго спрашивала, от кого мальчик. Оля отвечала, что не говорила никому про своего бойфренда, но сейчас, когда она родила, этот человек ее бросил, и она не хочет его вспоминать.
Все думали, что у Оли новорожденный, а ему было уже больше трех месяцев. Но Оля никого не звала к себе и отказывала, если кто-то хотел прийти.
С мамой все продолжалось так как было, то есть она не видела ребенка и не хотела его знать.
Но однажды Оля попросила ее купить памперсы.
Мать молча принесла на следующий день ей памперсы на возраст от месяца до трех. Оля вышла на кухню, сказала «спасибо» и объяснила, что Павлику скоро будет уже четыре месяца.
— Как — четыре?— медленно произнесла мать.
— Да. Я родила в августе.
— Ты? Где, на Украине?
— Нет. Я жила тут, снимала комнату.
— Ты не ездила в Турцию?
— Нет.
— Обманывала меня, честная доченька,— тяжело сказала мать и ушла к себе.
Но жизнь иногда заставляет людей становиться ближе. Мама Оли заболела.
Утром она никуда не пошла, тяжело протопала на кухню, потом обратно и затихла. Только кашляла. Приехала «скорая». Оля открыла на звонок и после ухода врачей заглянула к матери. Потом она отнесла ей чашку чая с молоком. Потом убрала посуду, протерла пол в маминой комнате влажной тряпкой, сменила на матери ночную рубашку, обтерла ее водкой (после Виктора Сергеевича пол бутылки осталось в холодильнике).
Оля постирала материно белье, повесила, покормила ее геркулесовой кашей. Опять поменяла ей мокрую рубашку и все белье на постели. Все время поила ее горячим молоком с медом.
Мать лежала, как выяснилось, с воспалением легких, и Оля стала делать ей уколы, ее научила пришедшая медсестра, которая сказала, что не может ходить больше двух раз в день, а надо делать четыре укола, и посоветовала ей практиковаться на апельсине.
Через месяц мама уже пошла на работу.
Но Оля сама теперь заболела. Заразилась, видимо.
Поздно вечером, когда мама пришла домой, Оля не вышла к ней на кухню.
Ночью она сильно кашляла.
Мама походила-походила мимо двери, а потом зашла и сказала:
— Так. Я тебя заразила.
Оля молча лежала и кашляла то и дело. Ребенок спал в коляске.
— Ну ладно,— сказала мать.— Ты еще Павлика заразишь. Иди ко мне, я там тебе постелю. Я буду тут.
Утром мама принесла ей кормить Павлика и велела замотать полотенцем лицо.
— Парень так похож на тебя,— сказала она наконец,— просто вылитая ты. Как ты была маленькая. Ну, кто у нас красавец? Кто? Ну, кто?
И она заплакала, стояла и плакала, глядя, как дочь кормит ребеночка.