Концерт начался с того, что Элла куда-то убежала, оставив Максима одного недалеко от сцены. “Я сейчас”. Ладно, есть время осмотреться.
Фойе и круглый зал с невысокой сценой — вот и весь клуб. По краю зала — стойка бара и столики. Ничего особенного, если не считать того, что клуб находился в каком-то огромном подвале, в который вела крутая лестница с высокими, неудобными ступенями, к тому же без перил. Приходилось опираться на стену.
Первая группа уже настраивалась. И совсем не “дети”, как презрительно назвал их Костя, даже не студенты, кажется. Хотя черт их разберет: за длинными волосами и бородами совсем не видно лиц. Да и на эмо не особенно похожи, скорее на металлистов, но только из-за причесок, — одеты вполне нейтрально, только у басиста на футболке какая-то готическая надпись.
Максим глянул на экран КПК. Концерт начнется меньше чем через пять минут. Публики поразительно мало: что-то между двумя и тремя десятками, из них тех самых “эмо”, подростков с черными челками, пирсингом и смешными галстучками, всего треть. Есть еще три-четыре не то гота, не то металлиста, остальные выглядят вполне обычно. Просто молодые люди с девушками, которые пришли отдохнуть. Почему же народу так мало? Слишком дорогие билеты? Пожалуй, действительно дороговаты, хотя и не по меркам Максима. А может, все ушли на “Назарет”? Тоже вероятно. Как бы то ни было, музыкантам можно только посочувствовать. Играть концерт для практически пустого зала — ребята, мне вас жаль…
Среди жиденькой кучки зрителей выделялся молодой человек с оранжевыми взбитыми волосами. На нем была кожаная куртка со стоячим воротником, не “косуха”, но явно рокерская вещь. Эх, небось, и душно в ней! Джинсы обычные, светлые. Из-под широких штанин выглядывают здоровенные армейские ботинки. На руках — плотно облегающие, словно намертво прилипшие к рукам беспалые перчатки.
Почему-то Максиму очень понравился этот имидж. Когда апельсиноголовый двинулся от сцены к стойке бара, Максим даже попытался, топчась на месте, сымитировать его наглую, расхлябанную походку.
Вскоре он отыскал взглядом Эллу: сидит на диванчике у выхода из зала с какими-то девчонками, одетыми почти так же, как она. С подружками, значит, решила пообщаться. Ну, и то дело. И все равно, Эллочка, так не надо. Взяла и бросила одного. Могла бы и с подружками познакомить. Или ты чего-то стесняешься?
Первая же песня первого коллектива (кажется, он назывался “Коллайдер”) вогнала Максима в уныние. Группа резала угрюмый тяжеляк, будто консервную банку ножом, в реве вокалиста нельзя было разобрать ни единого слова. Что самое отвратительное, Максим понятия не имел, как двигаться под такую музыку, а ведь он уже собрался оторваться как следует. Это не панк-рок, под который хочется прыгать и беситься, — музыка прибивала к земле, грузила по самое не могу. У Максима даже не получалось качать головой в такт: ритм был изломанным, в него трудно было попасть. Оставалось лишь стоять, скрестив руки на груди, и слушать… нет, слушать было тоже нечего. Никакой мелодии за всей этой какофонией не прощупывалось. Так что приходилось просто находиться здесь, перед сценой, в грязном болоте звука, и смотреть на музыкантов. Парни, надо отдать им должное, работали славно, с остервенением терзая гитары, а вокалист так азартно скакал и изгибался, будто перед ним был не Максим (и еще человек восемь, вставшие возле сцены), а, по меньшей мере, целый стадион фанатов.
Вторая песня группы “Коллайдер” мало чем отличалась от первой, то же самое — третья и четвертая. Максим чувствовал себя все хуже. Можно сходить в бар и взять какого-нибудь энергетика… Он развернулся: теперь Элла стояла с каким-то молодым человеком, как раз возле стойки бара, и о чем-то разговаривала.
Это еще кто? Конкурент? Не похоже. Стоят очень близко, но только потому, что иначе не удалось бы поговорить в этом шуме. Даже не обнимаются — это хорошо. Парню на вид лет двадцать. Здоровый такой, лицо широкое. Волосы длинные, вьющиеся. На черной футболке без рукавов какой-то сатанинский рисунок.
Так, энергетик отменяется. Иначе придется пройти возле этих двух и напомнить о себе, тогда Элле, должно быть, будет неловко. Если ей хочется поговорить с этим парнем — пусть говорит. Посмотрим, что будет дальше.
Следующая группа, названия которой Максим не разобрал (что-то по-английски), играла в точности то же самое, что и “Коллайдер”. Теперь понятна истинная причина, почему публики так мало. Надо думать, половина из них — друзья музыкантов, которых пропустили на халяву.
Если у Эллы с этим парнем что-то серьезное — может, лучше уйти? Новую девочку найти не проблема.
Максим заставил себя смотреть на сцену и более не поворачиваться в сторону бара. Его хватило минут на пятнадцать, но это было не зря: когда он снова посмотрел в сторону Эллы, та стояла совсем одна, с баночкой коктейля в руке. Судя по лицу, ей было не очень весело, хотя поди разбери.
Подойти, спросить? Надо. Пора напомнить, кто ее сюда привел и за вход заплатил.
Максим подошел. Элла смотрела в сторону.
Он достал КПК, написал: “Хочешь побыть одна?” Поднес к ее лицу.
Элла посмотрела ему в глаза и вяло пожала плечами.
Он написал: “Все нормально?”
Она достала свой мобильник и набрала без знаков препинания: “Да наверно я не знаю”.
Максим уже писал новое сообщение, но Элла опередила:
“Пойдем поближе там сейчас “пластика””.
Максим не очень понял эту мысль, но просьбу девушки выполнил.
Он встал на прежнем месте, недалеко от сцены, прижавшись к Элле сзади и сложив руки на ее животе. Она не возражала — и сама теснее прижималась к нему, будто надеялась спрятаться в нем.
Группа “Пластика” оказалась настоящим гвоздем концерта. Во-первых, у микрофона очень милая девочка с волосами серебристого цвета, отлично владеющая стройным телом и мощным голосом, во-вторых, название отсылает и к группе Elastica, и к изящным танцевальным движениям грациозной вокалистки, и к пластиковой, искусственной жизни современных городов. И в-третьих, сама музыка. В отличие от остальных групп, “Пластика” сделала ставку не на тяжеляк, а на баллады. Никаких квинт, только переборы, поверх которых прекрасно слышно каждое слово:
Иглы ржавые обиды
Я из сердца извлекала.
В глубине своей квартиры
Молча кровью истекала.
Сжата бритва в пальцах тонких,
Как ответ на все вопросы.
Перестала быть ребенком,
Но уже не стану взрослой.
Никогда не стану взрослой...
Таким был припев песни, что вызвала у Максима самый настоящий транс. А вернее сказать, провал в какую-то черную дыру. Все это — музыка, вокалистка в черных чулках в крупную сетку, ее музыканты с длинными косыми челками, публика, зал с белыми колоннами — не окружало теперь Максима, а оказалось внутри него, вместе с ощущением непередаваемой, ни с чем не сравнимой печали. И он больше не сердился на Эллу за то, что она его оставила надолго.
Песня “Не стану взрослой” оказалась последней в сет-листе. Новая пауза в концерте: группа сматывает шнуры и зачехляет инструменты, их место занимает другой ансамбль. Публика отползает от сцены обратно к столикам, пиву, орешкам и пепельницам.
— Ты плачешь? — удивленно спросила Элла, повернувшись к парню. Она тоже плакала.
— Отличная группа, — прошептал он, хотя плакал вовсе не из-за музыки.
— Да, ничего. Я их всех знаю. Классные ребята. — Она помолчала и призналась вдруг: — Я пришла только ради них. Больше тут некого слушать.
— Так может, повалим отсюда?
— Ну… не знаю… ты же деньги заплатил.
— Не надо жалеть моих денег. Пойдем.
В фойе Максим снова увидел их, тех самых девчонок и того самого парня. Элла помахала им рукой на ходу. Ее спутник встретился глазами с парнем в черной футболке. Тот глядел с любопытством. Максим отсалютовал ему ладонью. Парень усмехнулся.
С наступлением темноты стало ощутимо свежее, но не прохладнее. Можно было шагать, не торопясь, и наслаждаться каждым шагом. Впрочем, Элла шла медленно вовсе не поэтому: ее сморило от выпитых за день слабоалкогольных коктейлей. Максим и сам чувствовал себя утомленным.
— Элла, ты устала. Ты, наверное, далеко живешь. А я — тут поблизости. Пошли ко мне.
— Угу, — ответила она. — Макс…
— Да?
— Извини, что… — она запнулась, подбирая слова.
— Нет, не надо ничего объяснять. Ты не обязана. Один вопрос: тот, здоровый, волосатый, — это кто?
— Мой бывший парень. Пашка.
— И что ему было надо? Качал права?
— Нет… просто поговорили.
И поэтому ты была такая грустная? Что-то ты темнишь, подумал Максим.
— Он точно тебя не обидел?
— Ему это не надо. Он сейчас с другой.
Тогда все ясно.
— Макс…
— А?
— Прости.
— За что?
— Я сказала Пашке, что ты мой парень. Чтобы он оставил меня в покое со своими разговорами.
Максим поцеловал ее. Элла благодарно улыбнулась.
Навстречу бежал какой-то юноша в спортивных шортах и белых кедах. Вот это да! Максим первый раз в жизни видел, чтобы кто-то занимался бегом так поздно. Он успел разглядеть приятное лицо бегуна с татуировкой в виде четырехлистного клевера на щеке и улыбнуться ему, а парень улыбнулся в ответ.
Я люблю этот город, понял Максим. Люблю Эллу, Костю, Вадима Мельникова, старика предсказателя, длинноволосых школьников, сердитую девушку с длинной косой, бегуна, кинотеатр “Люмьер”, фонтан, площади, широкие бело-зеленые улицы… А Алена прыгнула в окно, но это было давно, совсем не вчера, а где-то месяц назад. А может, и вовсе не было. Ни ее, ни человека в серой куртке. Плод измученного воображения Максима, как и весь этот город.
Костя молодец, дал Максиму дубликат ключа от двери. В квартире темно: то ли все спят, хотя время еще детское, то ли никого нет дома. Как бы то ни было, лучше не шуметь и не включать свет.
Он уселся на пол, на ощупь расшнуровал огромные ботинки Эллы, стащил их, разулся сам, взял девушку за руку и проводил в свою комнату.
— Макс, прости… — прошептала Элла, но тот оборвал:
— Извиняться будешь завтра, а сейчас спать, спать, спать. Устраивайся.
— Угу, — ответила она и осторожно опустилась на кровать. Максим включил ночник, стащил с Эллы драные джинсы и смешные розовые носочки в черную полоску, уложил девушку на подушку, накрыл одеялом, быстро разделся до трусов, аккуратно развесив свою одежду и вещи Эллы на стуле, после чего нырнул под одеяло.
Свежее постельное белье источало аромат. А девичье тело пахло так, как и положено пахнуть телу человека, весь день проведшего на жаре, выпившего изрядное количество алкоголя и для полного комплекта побывавшего на рок-концерте в душном клубе. Запах не отталкивал Максима — от него самого тащило потом и чужим куревом. Но сквозь все это безобразие пробивался запах Эллочкиного необычного парфюма. Если бы запахи имели цвета, то этот парфюм распространял бы аромат черного цвета. Максиму так показалось, а как объяснить это, он не знал. И не собирался. Было не до того. Хотелось трогать, гладить это аппетитное тело, лежащее рядом, но пуще того хотелось спать. Максим поцеловал намертво отрубившуюся Эллу в животик, прижался к девушке, запустив руку под ее топик, закрыл глаза и довольно быстро отчалил вслед за ней. Снился, как всегда, полный хаос, на сей раз вдохновленный фильмом “Мир с двойным дном”: какие-то люди бегали по развалинам, паля друг в друга из автоматов. Вылезали студнеобразные мутанты, боевые вертолеты обрушивали с неба свинцовый дождь… Максим искал выход из этой кровавой мешанины, пытался стрелять, но заклинившее оружие не работало, — приходилось убегать прочь, по лабиринту полутемных коридоров.
Как всегда в таких снах, он был совершенно один. И ему было страшно, как никогда не бывало страшно наяву.
Те люди в антирадиационных костюмах, что бежали за ним… Максим знал их. Угадывал под дыхательными масками ненавистные лица.
Удирать бесполезно. Максим знал это, хотя и продолжал работать ногами. Все равно догонят.
Его загнали в тупик. Стрелять не торопятся, хохочут. Какое же он жалкое создание…
В их руках — какие-то предметы. Кажется, пустые бутылки. В этих развалинах полно разного хлама.
Когда в лицо ему полетела первая бутылка, Максим бросил ненужное оружие, упал на колени, закрыл руками голову. Раздался звон стекла о стену, осколки посыпались на Максима сверху.
Раздался взрыв гогота. Максим, как смог, зажал уши, но отвратительный смех нельзя было заглушить, потому что он звучал внутри его головы. Еще несколько бутылок разлетелось вдребезги над его головой. Град осколков и новые порции издевательского смеха.
Ему хотелось выть от бессилия, и он выл.
Потом вдруг стихли и смех, и звон бутылок. Тишина.
Сейчас будут стрелять, понял Максим. Измочалят в упор. А может…
По шороху шагов стало ясно, что к нему подступают вплотную.
Ножами, понял он. Поднял голову и увидел людей в серых куртках. Людей без лиц.
В одном фильме про виртуальную реальность был такой эпизод: главная героиня бежит по игровому миру и видит стремительно несущиеся к ней ракеты. Спрятаться некуда, погибать нельзя. И девушка, чтобы не погибнуть, кричит: “Сброс!” — и возвращается в настоящий мир. Из-за внезапного резкого перехода из одной реальности в другую у нее случается плохое самочувствие, тошнота, кровь из носа, но главное — она спаслась от шока насильственной смерти, пусть и ненастоящего.
Именно так и происходит во сне. За секунду до гибели кто-то нажимает reset, и человек просыпается, разбитый, испуганный, но страх уходит через секунду, остается только чувство счастливого облегчения.
Таким и было пробуждение Максима. Он даже подскочил и дернул рукой, тотчас же наткнувшись на что-то большое и мягкое.
Да это же Элла. Ну да, он же спит не один.
Максим отыскал КПК: три часа ночи. Или утра — как правильно? Если за окном темно, значит, все-таки ночи.
Короткий отходняк от кошмара. Легкое злорадство. Хе! Гады, не сожрали меня? И не сожрете, я вне радиуса поражения.
Почему-то он ощутил себя выспавшимся. Да и Элла, наверное, успела более-менее набраться сил. Итак: он лежит в одной кровати с девушкой, до рассвета далеко, и сна ни в одном глазу… Похоже, его организм решил сыграть в пользу хозяина и сам разбудил его: ты чего, мол, дрыхнешь, когда тут такое?!
Максим стащил с Эллы одеяло, стал целовать ее живот, руки, бедра и быстро распалился по самое некуда. Рванул ее топик, задрав до самой шеи, стал обминать ее грудь, впился губами в губы.
Элла зашевелилась под парнем и обняла его. Громко задышала.
Спустя две-три минуты запрыгала кровать, да так громко принялась бить в пол своими резиновыми копытами на металлических ногах, что в соседней комнате проснулся Вадим Мельников.
Что-то бурча под нос, он отправился на кухню. Там горел свет, и мятый Константин в огромных трусах-парашютах пил горячий чай.
Он посмотрел в лицо Вадима, кивнул в сторону комнаты Максима и наставительно потряс указательным пальцем.
Мельников показал дорогому соседу средний палец, кургузый и волосатый, взял с подоконника пачку сигарет и угрюмо отправился на балкон. Курил он редко, и только в те минуты, когда на душе у него было особенно погано.
Текст: “Хронология” (из категории “Основы”). Малькольм Смехов, 20 лет. Источник: young4ever.org
Рождение.
1—7 лет — детство.
8—12 лет — юность.
13—17 — зрелость.
17—19 лет — старость.
19—20 лет — глубокая старость.
21 год — конец жизни.