Она исповедовала свою философию. Считать каждодневность не символом утомления и снисхождения, а символом совершенствования и восхождения. В каждодневности она закаляла свой дух и видела источник бесконечного творчества. Чувствовала в ней себя вне пошлой обыденности и приобщалась духом к красоте, разлитой во всех сферах окружающей ее реальной жизни. Даже сама кухня, где чаще всего проходили трапезы, представляла собой не кухню в обычном понимании, а, скорее, музей под названием "приятного аппетита". Раковина, плита, тесно примостившись в уголке, не мешали общему интерьеру, состоявшему из разрисованных лубочными картинками стен, огромной коллекции деревянных ложек, свисавших с потолка, цветочному садику на подоконнике и вьющимся растениям по красной раме широкого окна. Все это дело рук той же Ольги Сергеевны, хозяйки дома, бабушки Оли...
Многие знали, что есть дом, где каждый день пекут пироги, всегда вкусно кормят всех, кто бы ни пришел, прежде всего, прежде даже самого маленького дела. Некоторые из знающих, привыкнув к этому, не видели в этом ничего особенного. Может быть, традиция, считали они, может быть, оригинальность хозяйки, им, этим некоторым знающим, так было удобнее - не задумываться. Приходишь, и все, как в старой сказке про скатерть-самобранку, к твоим услугам. Эти знающие - доброжелатели.
Но среди знающих были, наверное, и скептики. Те, должно быть, не верили, что все это просто так. С чего бы это - каждого встречного кормить, да еще пирогами? "Тут что-то есть... Просто так ничего не бывает", наверное, думали они. И будто в подтверждение этому я услышал:
- А вы как думаете? Бывает? - это обратился к моему соседу, физику из Ленинграда, сидевший рядом с ним грузный человек с квадратным подбородком в квадратных роговых очках. Сосед не успел ответить, а может быть, не хотел. Квадратный продолжал:
- В этом доме - культ еды. Даже не еды, а кормления... Здесь каждый день гости, - заявил он, смачно обсасывая перепелиную косточку.
А когда хозяйка вышла, заговорил внятно, даже на торжественный тон перешел, комментируя свое действо:
- Это даже не столько обед, сколько обет. Она перенесла голод в Ленинграде.
Все ее родные покоятся на Пискаревском. Она поклялась себе в сорок втором, что если останется живой, то всю оставшуюся жизнь каждый день будет кормить, угощать, радовать. Вкусная клятва, не правда ли? - Он широко и добродушно улыбнулся и нацелился на очередной кусок румяного пирога под грибным соусом.
Из дома вышли втроем. На проспекте квадратный, увидев приближавшийся троллейбус, едва кивнул, поспешил. А новый знакомый предложил пройтись пешком. Шли по проспекту до гостиницы, что высится на площади. Спутник оказался старым ленинградским другом дома. Когда прощались, спросил:
- А вам, судя по всему, неизвестен конец истории?
- Какой конец? Какой истории? - не понял я.
- Ну как же? Она же выжила тогда, в блокаду!..
Честно говоря, мне не хотелось ничего знать. Я видел перед собой жизнерадостную, талантливую, скорее юную, чем пожилую женщину. Я не циник и поэтому думаю, что ей помогла ее клятва.
- Нет... Клятва ни при чем. Дело в том, что тогда, во время войны, когда появились "буржуйки" - временные печки, они - мать и Оленька, наша хозяйка, сожгли все, что было возможно, и шарили всюду в поисках топлива. В узкой щели между стеной и голландкой нашли несколько кусков высохшего хлеба. Маленькая Оля не любила хлеб, а чтобы родители не ругали ее за недоеденные куски, прятала его в узкую щель за изразцовую печь...
ПАПА (а пока книги выходят - и дедушка) НОВОГО РУССКОГО СПИТ. И ПРАВИЛЬНО. НЕЛЬЗЯ ЕМУ БОДРСТВОВАТЬ, А ТО ЕЩЕ СОВЕСТЬ ПРОБУДИТ - ВТОРУЮ ВЕСТЬ ДУШИ.