Только сквозные телячьи эшелоны осужденных миновали Москву по окружной до роге, как раз рядышком с Пресней, может быть, салютуя ей гудками.
Так было раньше. Наш эшелон прогнали по кругу большего диаметра. Не пока зывают теперь набитых людьми телячьих вагонов на Москве. Подмосковье - именно отсюда великие армии, ведомые талантливыми полководцами, откатывались на за пад. Нам же дали полководцев не столь одаренных, но они по северной железно дорожной дуге пробились в Александров. Ночью темноту вагона осветили факела Ярославля, а эшелон полз все дальше на север.
Пробуждение - мы стоим в тупике. Андрус, глядя в окно, стал напевать:
- Вологда ты моя, Вологда! "Потому, что я с севера, что ли, Я готов расс казать тебе поле, Про волнистую рожь при луне". В Вологде, в Вологде, в Во логде.
- Андрус, ты все перепутал, - начали поправлять эстонца. Прижавшись ближе к окну, сквозь утренний туман, я едва рассмотрел плакат: "Водитель! Въезд в город Вологду на грязных автомобилях запрещен!" Этим плакатом нас встретило местное население, вертолеты сопровождения не наблюдались. Офицеры и солдаты вывалились из вагонов с радостным возбуждением, оглядывая окрестности. Лягу шачий хор приветствовал первых строителей, которых в свою очередь построил комбат в две шеренги.
- Становись! Я вас посчитаю по головам, - раздалась первая команда на бо лоте. Полковник Чук бегал вдоль вагонов и лично пересчитывал каждую голову. Вторая уставная заповедь: "Учет прежде всего". С учета начинается день в ла гере и учетом заканчивается. Расход личного состава - вот alma mater лагерной жизни. Расход - великое слово великих дней. Живо оно и ныне в своем страшном смысле.
- Это царство болот и низин, Станет родиной нашей счастливой,
напевал Андрус на краю болота. За железной дорогой туман накрывал землю. Сле ва, из его густой пелены пробивались гордые кресты Спасо-Прилуцкого монасты ря, а справа - вышки охранников. Вечные соседи были рядом и на Вологодчине. Колокольни и башни монастыря были в строительных лесах, черные полусгнившие вышки наклонились к земле и не ждали своих реставраторов. Среди офицеров на чали ходить слухи, что наш батальон разбивает лагерь на территории старого аэродрома, а другой - за забором бывшей зоны, потому как сохранившиеся бараки легко переоборудовать под казармы. Скажите вышки дождались? Нет! Кому пришла такая чудовищная мысль в голову, история умалчивает, но этому великому плану не суждено было осуществиться. Первую ночь группа захвата провела в казармах местной строительной части. Выручило людей солдатское братство. Дежурный офи цер пропустил в расположение части в ночное время почти двести посторонних лиц. Солдаты спали на полу, прижавшись друг к другу. Ранний подъем и колонна на марше. "Вверху" приняли решение, что жить мы будем у озера. "Озером" ока зался заброшенный карьер, где раньше добывали глину для кирпичного завода. Были поставлены у "озера" десятки палаток, солдаты и смельчаки из офицерского состава открыли купальный сезон. Всеобщая стирка говорила об успешно прове денной операции, - захват был произведен.
Огромное гороховое поле приняло на постоянное место жительства два баталь она и управление бригады. Должно быть, не случайно поле чудес по весне засеял заботливый колхозник горохом. Славный был снят урожай личным составом, но сначала цветочки.
Два других батальона пропихнули дальше на север. Одному достался Харовск, другому - Вожега. Бригада изначально была задумана, как показательная, поэто му прижали ее к железной дороге и аэродрому.
"В России две беды - дороги и дураки", а клин, как водится, клином вышиба ют, и засадили клин в Великий Устюг, Вытегру, Тотьму - не путайте с Потьмой, Тарногский городок. Паучьи лапки лагерей попали в Никольский городок, Нюксе ницу, Бабушкино. Певуч русский язык, но порой трагична его песня. Каргополь, Няндома, Шарья возводили свои лагеря. Все это накрыл собой Вологодский кор пус, который в свою очередь тоже был не единственный. Трудно претендовать на единственность и неповторимость в глупости. Корпуса Кирова, Рязани, да прос тят не упомянутые. Корпуса накрывала папаха центрального управления. Раньше все лагеря подчинялись Главному Управлению Лагерей, теперь же строительные лагеря подчинялись ЦДСУ (Центральное Дорожно-Строительное Управление). Глав ные централизовались - эта перестройка началась в восемьдесят восьмом году. Сын идет в армию, а попадает в строительный лагерь.
"A la guerre comme a la guerre". - "А ля гер ком а ля гер".
Георгий Михайлович Осоргин, потомки вас никогда не забудут.
-2
В шесть часов утра оживает лагерь. Утренняя поверка выгоняет из палаток всех солдат и офицеров на переднюю линейку.
- Равняйсь! Смирно! Не шевелись, - "комбриг-полковник на плацу,форма новая к лицу". - Это какая-то вахканалия! Вахканалия у нас в части, товарищи офице ры. Умывальники и туалеты не строятся. Палатки поставлены как попало. Чтобы сегодня было построено три умывальника, два туалета. Палатки поставить по ви зирке. Командиры частей и отдельных рот ко мне, - ринулись вперед верные усы...
- Последний, что такое вахканалия? - спросил Андрус. - Вахканалия - это крайняя степень беспорядка в армии, неистового разгула. Солдат в грязи стоит в нечищенных сапогах, офицер вышел на развод небритым. Небрит - это вахкана лия, воды нет трое суток - это нормально.
- Какое редкое слово! Надо будет запомнить, - так началось для Андруса изучение великого русского языка.
После проверки полевая кухня балует личный состав кашкой. Кашка из котелка у "озера". У кого котелок, а у кого и картонная коробка из-под сахара. Неко торые солдаты умудрялись есть прямо с рук. Съел пайку и в строй. Развод на работу. Кому лопата, кому лом, кому баранка! Взревели моторы машин и глотки командиров. И только одно обращение, одна погонка, одна присказка: "Давай!.. Давай!.. Давай!.."
Вологодская грязь приняла дорожное воинство. Туалет - яма, накрытая маски ровочной сеткой - два штуки. Умывальник - труба с кранами позывчиками - три штуки. Зови, солдат, не зови. Не видать тебе воды. Иди, солдатик, к "озеру". Будет тебе там и умывальник, и ванная, и прачечная.
Затихает шум в лагере к обеду. Прапорщик Цветной - главный у котла. Дежур ный по столовой - большой человек. Видит солдат, кусок мяса плавает в черпа ке, который сейчас ему достанется, поет у него душа. Видит и другой солдат кусок мяса, все видят, а мясо леской привязано к черпаку и плавает в нем до последнего солдата. Я раньше думал, что быстрее всех мясо ест ротвейлер, ока зывается, нет, быстрее всех мясо ест солдат. Компот неизменно на третье. Пос леобеденная дрема была заменена послеобеденным разводом, а потом опять: "Да вай!.. Давай!.. Давай!.."
Инженеров сажали за графики. На каждый километр дороги было вычерчено пять километров графиков. График - это специалист в области искусства без красок. Красок и специалистов у нас не наблюдалось, потому графики стали самым расп ространенным жанром строительства.
Как-то в палатку ворвался капитан Деловани. Измученный ветеран присел на кровать и начал каждому раздавать по должности. Рихарда озадачил материальной ответственностью за весь батальон, меня нагрузил техникой безопасности, Анд руса сделал консультантом по вопросам строительства, после чего откинулся на подушку и сказал:
- Хорошо! Кулебяку съел. Капитан был наверху блаженства, но шум, подняв шийся на улице, оторвал наше внимание от начальника, и мы втроем вышли на улицу. Перед Ромасом прыгал маленький комбатик, который дергал его за волосы. Удивлению моему не было предела. Рост полковника таял на глазах.
- Я тебя посажу, я тебя посажу! - орал и прыгал полковник Чук. - Товарищ полковник, не надо пугать, если вы не пугало, - спокойно ответил лейтенант, убирая ручки комбата. - Закройте рот, товарищ лейтенант. Закройте рот! - про должал орать Чук. Происходящее вызвало интерес у окружающих офицеров и сол дат. Все с удивлением наблюдали.
- Зайдите ко мне, товарищ лейтенант, - сказал полковник Чук и направился к своей палатке.
- Что случилось? - бросились с вопросами к Ромасу. - Козлы, даже самые вы сокопоставленные, должны знать, что они козлы, - обрубил Ромас и пошел к Чу ку. Представление окончилось, и все разошлись. Впоследствии выяснилось, что при производстве сварных работ Ромас прожег емкость для воды. Комбат отловил государственного вредителя. Лагерь! В один миг трещат и ломаются все привычки людского общения, с которыми ты прожил жизнь. Совещание! Ты смотришь на сосе дей, на товарищей, давайте же или сопротивляться или заявим протест. В ответ только молчание.
- Какие будут вопросы? - спросил комбат. Многие при этом сжимались в без рогий комочек, только ротный Степанов задал вопрос:
- Товарищ полковник, когда будем отдыхать? Человек не может только рабо тать и есть, он не машина. Нам же и город хочется посмотреть, да и в баню по ра. - В городе нечего делать. Все бабы в Вологде трипперные, трипперные, трипперные, - кулаком вбивал в нестроганую доску свои слова полковник Чук.
- Товарищ полковник, есть предложение... - Давай, инженер... - Предлагаю израсходовать фонд командира на приобретение презервативов. Залп хохота всех офицеров и прапорщиков был ответом на мою мулю. Расходясь с очередного "со вестьчаяния", инженеры увидели, что лишение простейших свобод - явление не временное, а наследственное.
Между совещанием и наступлением ночи был у офицеров час личного времени. Через месяц службы у нас появился адрес. В нем не было ни улицы, ни дома все это заменил номер лагеря, номер квартиры не догадались заменить номером палатки. С момента появления номерного адреса мы могли писать письма с надеж дой на ответ. Андрус закончил свое письмо и лег в постель. Засыпал он всегда с одними словами (они были у него как молитва):
- Солнце ушло к врагам! Друзья, спокойной ночи, - говорил Андрус. После странной молитвы странного лейтенанта засыпали в палатке двадцать офицеров и прапорщиков, а вместе с ними засыпал весь лагерь.
-3
С основной частью батальона прибыл майор Гек. Из доклада начштаба все уз нали, что происшествий не случилось, если не считать маленького конфуза. На одной из стоянок оставили солдата в кустах. Не обучают наших воинов бегу со спущенными штанами по пересеченной местности. Солдат был на грани преступле ния, но после совершенного акта он вспомнил о данной присяге. Семь километров бежал солдат по шпалам и догнал свой эшелон. Честь и хвала министерству путей сообщения.
- Где бы был наш солдат, повстречай он стрелку на бегу? - спросил Рихард стоящего рядом зампотеха, которого потом очень долго пришлось успокаивать.
Развод на работу в тот день плавно перешел в графики, а графики уперлись в очередное совещание офицеров и прапорщиков. На нем была поставлена арлекиниа да. Полковник Чук в своей роли достигал апогея.
Солдаты ходят в самоволку. Вам нет дела до личного состава, товарищ лейте нант. Какой вы командир роты? Полями ваши солдаты, полями ходят к "телкам", кричал комбат на ротного Иванушку.
- Солдаты на полях уже телок доят! - с удивлением воскликнул Андрус.
- Доят, доят, - успокаивали его рядом сидящие. Месяц службы в армии требо вал соответствующего оформления, а совещанию не было конца. Спасла наглость великий кляп.
- Что вы намерены предпринять, товарищ ротный командир? - давил Чук на Иванушку.
- Товарищ полковник... - Давай, инженер... - Предлагаю в целях повышения дисциплины в батальоне и укрепления боеспособности части кастрировать личный состав. Тогда прекратятся самоволки и "телки". Кастрацию надо проводить в день принятия присяги - это будет торжественно и своевременно.
Крику было много, но кляп сработал. Совещание закончилось много раньше обычного. Вечером два офицера оставили лагерь. За неделю землю на территории лагеря превратили в липкий кисель, выбраться из которого сухим, практически, было невозможно. Растительный слой был полностью уничтожен тысячами сапог и колесами сотен автомобилей. Глина килограммами налипала на хромовые сапоги. С хлюпанием по болоту лагеря, к зеленеющим вдали берегам свободы пробивались два офицера.
- Рихард, впереди еще семьсот дней. Меня вряд ли хватит на половину этого пути. Больше всего бесит молчание в общем-то порядочных людей. Когда человека хотят превратить в послушное животное, молчать нельзя. Бороться мы не можем согласен, но бросить им в лицо то, что думаем - обязаны. За слово правды те перь не расстреляют. Как удивительно сшито, начиная с роты! Командиров рот превращают в кулак, замполиты - глаза и уши, двухгодичник - мозги на трассе, старшина - тряпичный быт, техник - болты да гайки. Есть все, чтобы едва теп лилась жизнь в роте и чтобы она была способна работать. Бестолковщина беско нечных разводов, изо дня в день баланда, тупость совещаний. Еще бы суровую зиму к нашим палаткам, а она не за горами. Уже сейчас нервы на пределе.
- Последний, не надо выть, - сказал Рихард. - Подвывая, терпеть легче.
Лучше не думай обо всем этом. Я решил работать. Заметят, дадут отпуск. Рихард, отпуска имеют свойство кончаться. - Работая, время летит быстрее. Хо рошо, что меня нагрузили материальной ответственностью. Буду делать свое де ло, не замечу, как буду дома.
- Рихард, сколько тебе лет? - Скоро тридцать, Последний. - Меня пригласили поиграть в солдатиков в двадцать пять. Дорога становилась лучше. Лагерь все больше и больше удалялся. Высокая зеленая трава очищала сапоги от липкой гли ны. Идти становилось легче. Вместо грохота моторов воздух наполнился пением птиц. Исчезла вонь выхлопных газов, и только штаны с "ушами" да "селедка" на шее все ставили на свое место.
- Спокойно работать не дадут. В системе "давай, давай" работать опасно. Мы попали в театр полного абсурда. Специалистами руководят Чуки и Геки - апофеоз в театре военных действий.
- Последний, что будешь делать ты? - Ничего! - Сгоришь! Семьсот дней и но чей борьбы не выдержать, - сказал Рихард. - Нас пригласили не дороги строить. Боюсь, что мы их не увидим. Будем мы строить лагерь - мельницу по перемалыва нию человеческих душ на тысячи мест.
Последний отрезок пути шли молча. Приближался город, в котором царила пол ная вахканалия. Люди не ходили строем, а каждый шел по своим делам, и, что удивительно, при этом никто не пел песен. У мужчин воротнички не были застег нуты, так и хотелось кричать с рыком каждому встречному: "Застегнись!"