Он лежал в темноте и тишине, потому что другие булыжники перестали просыпаться и разговаривать между собой, и думал о длинной ночи, о травинках, которые почему-то перестали шевелиться даже на обочине мостовой.
"Может, травинки умерли? - думал Старбул. - Умерли так, как они умирают на зиму? Но почему? Ведь еще не холодно!"
Так он думал.
И все вокруг было тихо. Совсем тихо.
И вдруг, когда Старбул уже решил, что ему ничего не понять и поэтому тоже следует заснуть, он что-то услышал.
Это был слабый, едва слышный звук: "Ш-ш-и-х! Ш-ш-орх!"
Потом опять: "Ш-ш-орх! Ш-ш-и-х!"
И каждый раз, когда раздавался этот звук, темнота начинала давить на спину Старбула. Очень слабо давить и совсем ненадолго, но все-таки...
"Это несутся автомобили, - понял Старбул. - Они... они едут! Они едут над нами!"
Он хотел закричать об этом, разбудить все булыжники мостовой, но сдержался и стал слушать и думать дальше.
"Нас чем-то закрыли. Чем-то очень гладким, потому что никогда раньше по нам так быстро и с таким слабым нажимом не проносились машины", - понял Старбул. И еще он понял, что никогда не увидит солнца. Никогда больше дождик не будет мыть ему спину, а ветер сдувать песчинки и гладить его шрамы и конопатинки. Травинки перестали шевелиться потому, что они не могут жить без солнца и воды.
"Мы все больше никогда не увидим солнца, - думал старик булыжник. Но зачем мне говорить об этом другим? Разве им станет легче? Пусть они спят и во сне ждут утра. Так им будет покойнее. Ведь хотя они и не знают правды, но все одно работают, даже во сне. Мы продолжаем делать дело, но нас не видно. Скоро все наверху забудут о том, что здесь лежим мы - старые булыжники - и держим на спинах гладкую темноту".
Так думал Старбул, и ему все больше и больше хотелось спать. Потому что зачем бодрствовать, если ничего не видно вокруг?
И он заснул.
А над ним было светло, и по асфальтовому шоссе мчались машины".