Едва Поммеренке вошел в кабинет, как фрау Шредер доложила:
– Вас уже несколько раз спрашивал господин Вайнман. Очень срочное дело.
Поммеренке, который дома опять долго занимался самоврачеванием, сразу встрепенулся. Фамилия Вайнман вмиг вернула его к служебным проблемам. Вайнман побывал вчера на собрании турецких рабочих. Этот молодой толковый сотрудник перешел к ним из полиции. Участвуй он в телевикторине «Угадай-профессию», его внешность ввела бы в заблуждение любого и Вайнман выиграл бы кучу денег. Зрители могли бы предположить что угодно – манекенщик, даже просто экстравагантный бездельник, но уже никак не сотрудник «конторы». А еще Вайнман очень похож на Марка Шпица, просто вылитый. Та же черная шевелюра, аккуратные усики. Что-то в нем было от иностранца. Может, потому и поручили ему это задание? Ведь Поммеренке просил выделить самого сообразительного.
В последнее время они стали тщательней отбирать сотрудников, которых посылали на такие задания. Тут есть и личная заслуга Поммеренке. Он проявил немалую твердость и требовательность. Да, работа у агентов сменная, по нельзя же отправлять человека на ответственную операцию только потому, что она пришлась на его смену. Для конкретного задания следует подбирать соответствующего исполнителя.
Целый ряд провалов и разоблачений подтвердил его правоту. Раньше на студенческие собрания в университет командировали сотрудников, которым не поверили бы, даже если те прикинулись кем попроще, а не студентами. Эти тупицы выкладывали перед собой заготовленные бланки протокола и записывали все подряд, слово в слово. Лишь бы начальство не упрекнуло потом в нерадивости.
Вайнман – специалист совсем другого класса. Он без улова не возвращается. От этой мысли у Поммеренке сразу поднялось настроение. Сейчас от всех его недугов лучшее лекарство – это Феликс Бастиан, попавшийся в сети.
– Алло, говорит Поммеренке. Что новенького?
– А разве вы еще ничего не слышали? Потрясающая история. Даже газеты сегодня написали об этом. Я заканчиваю отчет. Скоро будет готово.
Положив трубку, Поммеренке тотчас открыл папку с газетными вырезками. Ах как жаль, сегодняшний обзор прессы еще не поступил. Гейгер, из отдела прессы, начинал работать в девять. К десяти на стол ложились ксерокопии наиболее интересных статей из всех газет. Но сейчас только девять двадцать.
Поммеренке всегда недоумевал, как Гейгер успевал отравиться с таким объемом работы. Ушлый спец, а вид невзрачный – тщедушный, лысина, очки без оправы, эдакий книжный червяк. И вот – надо же, за один час успевает сделать невозможное: прочитать, вырезать, отксерокопировать, рассортировать и разослать по отделам. Даже для самого беглого просмотра газет необходимо куда больше времени. Вероятно, начинает читать их еще дома, за завтраком.
Счастлив тот, у кого работа и досуг почти неразделимы. Вроде бы развлекаешься, а дело идет. Можно и наоборот – считать, что делаешь сверхурочную работу. Зато с оплатой сверхурочных у Гейгера не выгорит, язвительно подумал Поммеренке, а захочет протестовать – пусть вступает в профсоюз.
Фрау Шредер сообщила из приемной, что пришел Вайнман. У него есть еще одно достоинство, из-за которого Поммеренке намеревается забрать Вайнмана в свой третий отдел. Специалист он классный, а в последней операции, вероятно, превзошел самого себя. Однако он скромен, не выпячивает собственных заслуг. Вайнман положил отчет на стол, улыбнулся марк-шпицевской улыбкой и сказал:
– Если ко мне появятся вопросы, я у себя.
После этого он вышел, оставив отчет. Хорошо, что не пришлось тратить время на комплименты и расшаркивания. Поммеренке сразу же погрузился в чтение. Поразительный материал, у него аж сердце забилось сильнее. Он достаточно долго работает в «конторе», чтобы попять, что попало ему в руки.
Вырисовывалась следующая картина. На собрание пришло довольно много народу (Поммеренке удивился: странно, кому интересны проблемы этих турок?). По подсчетам Вайнмана, около сорока человек. Рюдигеру хорошо знакомы такие собрания, смесь агитпропа и митинга солидарности. Сцена, ораторы сменяют друг друга (здесь их было семь) у микрофона. Вайнман педантично указал их фамилии, описал внешность, дал сжатый пересказ выступлений. Семеро ораторов представляли семь различных общественных организаций. Вайнман записал и их названия. Среди выступавших – четверо немцев и трое турок. Поммеренке слабо ориентируется в делах, связанных с иностранными рабочими, поэтому ему мало что говорит, например, такое название, как «Турецкий рабочий и просветительский союз».
С основным докладом выступил Феликс Бастиан, представлявший «Антифашистское движение», о котором Поммеренке до сих пор ничего не слышал. Объявление в «Шипе» гласило, что инициатором собрания является «Антифашистское движение», которое объединяет ряд общественных организаций.
Поммеренке еще раз просмотрел сжатое изложение речей, чтобы вычленить узловые моменты. Что, собственно, общего у Феликса Бастиана с турками? С какой стати он хлопочет о них? Поммеренке знает, что коммунисты при распределении партийных поручений учитывают личные пожелания. Конечно, бывает, что поручения даются в обязательном порядке, но лишь тогда, когда никто не возьмется за него по собственному желанию. Так в чем же тут интерес Бастиана?
Бастиан говорил в своем выступлении о районной мусульманской школе. В отличие от наших школ, подчеркнул он, обучение там ведется методами принуждения, применяются телесные наказания. «Наши школы». Вот до чего дошло. Прочитав еще несколько строк, Поммеренке невольно рассмеялся. По свидетельству Вайнмана, в достоверности которого сомневаться не приходилось, Феликс Бастиан потребовал усилить государственный контроль за мусульманскими школами. Ну и ну. Это и есть их диалектика. Когда коммунистам нужно, они зовут на помощь даже государство. Хотя обычно не упускают случая изобличить нажим, вмешательство, контроль со стороны государства. Занятия на курсах марксизма не прошли для Поммеренке даром, он вполне представлял себе, какие тут могут быть аргументы.
– Контроль, товарищи, плох не сам по себе. Вопрос в том, чьим интересам он служит.
Поммеренке хорошо помнил подобные рассуждения, хотя не до конца усвоил их суть. Разве может стать хорошим при социализме то, что плохо при капитализме? Тут-то и говорили обычно о классовом подходе.
Ульф приводил тогда в пример даже ведомство по охране конституции. Дескать, все решает, кто охраняет и от кого охраняет. И при социализме нужна организация, которая присматривала бы за врагами социалистического строя, за контрреволюционерами, за всеми теми, кто хочет повернуть вспять колесо истории.
– И у нас, – говорил Ульф, – тоже есть сферы общественной жизни, где действительно нужно защищать конституцию. Пусть, например, государственные органы разберутся в антиконституционных действиях неонацистов и прикроют эту лавочку. Ничего не имею против такой охраны конституции.
Против необходимости особой внутренней службы при социализме никто не возражал, а тут многие запротестовали. Как можно защищать тайную полицию капиталистического государства? Да еще считать, что при некоторых обстоятельствах она способна играть положительную роль? Кто контролирует аппарат тайной полиции?
Все эти словопрения действовали Рюдигеру на нервы. Одно из двух: либо ты за, либо против. И нечего мудрить. Не может тот, кто слывет врагом демократии у нас, быть защитником народа «у них».
Стоп. Все воспоминания о курсах, на которые, Поммеренке ходил по чужому заданию, но не без интереса, вмиг вылетели из головы. Вот решение проблемы! Потрясающе!
А Вайнман хорош. Какова выдержка. Выдает настоящую сенсацию и держится скромником.
Отчет составлен в строгой хронологической последовательности. Никаких журналистских выкрутас, ни малейшей попытки выставить себя, автора отчета, в выгодном свете, хотя неожиданно события приняли весьма драматический оборот. Как сообщал Вайнман, собрание, протекавшее до того вполне обычно, в двадцать часов четырнадцать минут было сорвано.
Двери малого зала ресторанчика «Килертруд» с треском распахнулись, и пятнадцать-двадцать турок ворвались внутрь. На вид они мало чем отличались от большинства участников собрания. Возраст от двадцати до сорока пяти лет, одеты в синие или серые костюмы, без галстуков. Кое-кто в куртке поверх пиджака. Выступал как раз турецкий профсоюзник Мехмет Бурзан, тридцати пяти лет, член производственного совета крупного металлургического предприятия, где занято много иностранных рабочих.
Собрание прервалось, так как никто, в том числе Вайнман, ни секунды не сомневались в злонамеренности ворвавшихся. Бурзан прекратил свое выступление о дискриминации иностранных рабочих, некоторые из слушателей вскочили с мест. Началась перепалка, с обеих сторон кричали, размахивали руками.
Перебранка шла по-турецки, лишь изредка раздавались немецкие слова, чтобы объяснить присутствующим немцам, что происходит, однако и эти выкрики заглушались общим гамом, поэтому Вайнман не сразу, но все-таки сообразил, что ворвались «серые волки» (их обзывали фашистами, это слово звучит похоже и на турецком).
Вайнман затруднялся сказать, с чего именно началась драка. Поммеренке живо представил, как Вайнман старался уберечь свою марк-шпицевскую физиономию. Сам-то Рюдигер и подавно перетрусил бы. В таких случаях главное – спасать свою шкуру. Да и не важно, кто ударил первым. Важнее результат, а результат – многообещающий.
Далее Вайнман привел данные полицейского протокола и сведения, полученные из больницы. Ранены двадцать четыре человека. Из них лишь семеро ворвавшихся на собрание. «Серые волки» основательно подготовились к драке, об этом свидетельствовали спрятанные под пиджаками и куртками ножи, металлические прутья и даже велосипедные цепи.
Среди тяжело пострадавших оказались Феликс Бастиан и турецкий профсоюзник. По словам Вайнмана, правые экстремисты первым делом бросились на сцену. Кроме того, они с фанатичной яростью накинулись на стол с книгами и брошюрами. Стол разбит в щепки, книги разбросаны и растоптаны. По предположению врачей, Бастиана ударили по голове стулом. В результате – сотрясение мозга, сломана переносица. С профсоюзником дело обстояло еще хуже. Ему нанесено множество ножевых ранений, сильно задето левое легкое. Полицию вызвал хозяин ресторанчика, та прибыла сравнительно быстро, но уберечь зал от разгрома не сумела. Правда, угрозой применить оружие ей удалось остановить потасовку. Поммеренке отметил, что полиция переписала данные с документов всех присутствовавших и задержала наиболее активных участников драки с обеих сторон, всего семь человек.
Вайнману пришлось предъявить служебное удостоверение. Он доложил об этом в своем отчете, чтобы начальство попросило полицейского, составлявшего протокол, отнестись с пониманием к данному обстоятельству. Картотеки и компьютеры и без того перегружены, не стоит пичкать их сведениями на своих же людей.
В завершение отчета Вайнман указал фамилии врачей, которые занимаются пострадавшими, и фамилию дежурного из полицейского участка, который составлял протокол. Записан и номер протокола. Копия уже затребована.
Поммеренке закрыл отчет. Дополнительных вопросов пока по возникло. Пожалуй, надо попросить Вайнмана, чтобы оп устно еще раз доложил обо всем.
Он закурил, несколько раз глубоко затянулся и попросил фрау Шредер принести кофе. Опять его потянуло на воспоминания. Сам-то оп ни разу в жизни не дрался, тем более против него никогда не пускали в ход оружие. У Рюдигера подкашивались коленки при одном лишь виде большого, остро отточенного ножа, которым соседский мясник отрезал от мяса жир и жилы.
Ну, довольно. Поммеренке взял себя в руки. Сочувствие здесь неуместно. Как известно, революции без насилия не бывает. Ничего не поделаешь. Возьмем, например, вождей революции – Маркса, Энгельса, Ленина, Либкнехта, Кастро. Все они воспитывались в традициях буржуазного гуманизма, в аристократических семьях. Откуда у них тот пролетарский дух, который оправдывает насилие?
Вот что пришло сейчас Рюдигеру в голову, поэтому оп не испытывает к Феликсу никакой жалости. Скорее есть чувство удовлетворения, даже злорадство. Поделом, именно так и кончается любое бессмысленное стремление переиначить мир. Ну зачем Бастиан связался с турками? Ведь они чуть что – сразу за нож. Разве их поймешь? Заводятся с пол-оборота, склонны к фанатизму, религиозному или идейному. Если они убивают друг друга дома, то и здесь никого не пощадят.
Почему люди вроде Бастиана вечно лезут в чужие дела? Обычно, когда речь заходит об иностранных рабочих или внешнеполитических проблемах, коммунисты сразу же твердят о пролетарском интернационализме. А «серые волки» – это что, не пролетарии? Разве они похожи на маменькиных сынков из буржуазных семей? Ведь Феликс и его товарищи неглупые люди. Пора понять, если большинство рабочих не идет за партией, которая провозгласила своей программой освобождение пролетариата, то что-то с этой партией неладно.
Нет, Феликс не способен этого понять. Он работает, из кожи лезет, а какой-то турецкий фанатик разбивает ему башку в захудалой пивнушке рабочего квартала. Что ж, по крайней мере подходящий фон, вполне соответствует идейным принципам. А ведь Феликс мог бы неплохо жить. Человеку с его способностями открыты все пути. Не свяжись он с коммунистами, давно уж стал бы директором школы, обзавелся бы женой, ребенком, а то и двумя, пользовался бы всеобщим уважением, имел бы виллу в пригороде и достаточно свободного времени для любых своих причуд. Например, купил бы яхту или ходил два-три раза в неделю на теннисный корт, мог бы почитывать беллетристику, музицировать. Можно жить богатой духовной жизнью, если не нравится мещанская идиллия. Словом, Феликс сумел бы устроить свою жизнь. А вместо этого дерется с турками. Подумать только!
Поммеренке встал и отправился в туалет. Как ни захватил его отчет Вайнмана и открывающиеся перспективы, но он не совсем еще забыл неприятный визит к врачу. Нужно лечиться. Запершись в кабинке от посторонних глаз – лишь в учреждении, которое за всеми следит, можно спрятаться от слежки, с ухмылкой подумал Рюдигер, – он спустил брюки, достал из пиджака мазь и как следует обработал ранку.
Подтянув брюки, Рюдигер осторожно сделал несколько пробных движений, слегка присел, покачал бедрами, вроде неуклюжего новичка-слаломиста. Затем он тщательно вытер пальцы, вымыл руки, расческой из нагрудного кармана пригладил волосы, поправил усы. Он вошел в приемную, весело насвистывая, но тут же умолк. Штофферс разговаривал с фрау Шредер. При появлении Поммеренке разговор оборвался.
– Приветствую вас! – Штофферс протянул ему руку с приветливой улыбкой.
Поммеренке пожал протянутую руку. Вспыхнувшее было подозрение сразу исчезло, но некоторая настороженность осталась. Они прошли в кабинет и закрыли за собой дверь. Штофферс вынул из-под мышки одну из двух папок, раскрыл ее и с прежней улыбкой сказал:
– Весьма рад, дорогой коллега, что все произошло гораздо скорее, чем я ожидал от наших бюрократов.
Поммеренке недоуменно поднял брови, однако промолчал. Штофферс вновь пожал ему руку и передал папку с приказом, от первых же слов которого сердце у Рюдигера восторженно замерло «…назначить Рюдигера А. Поммеренке начальником отдела…».
С особенным удовольствием он отмечает после своего имени инициал «А.».
– В ближайшие дни вы получите чин регирунгсдиректора и соответствующий оклад.
Поммеренке скромно отмахивается – мол, чины и деньги не так важны.
Вот он желанный успех, достигнута значительная высота, а кроме того, можно отбросить подозрения, будто шеф плетет против тебя интриги. Глядя на сияющего Штофферса, воплощение доброжелательности, Поммеренке даже устыдился того, что мог заподозрить шефа в злых умыслах.
Раскаяние исполнило Рюдигера еще большей благодарностью, желанием загладить свою вину, сделать все, что шеф ни потребует.
Собственно, для этого есть прекрасная возможность.
Чтобы не усугублять смущение ошалевшего от радости Поммеренке, Штофферс открыл вторую папку. В ней ксерокопии газетных вырезок.
– Уже читали? По-моему, тут есть материал, который поможет решить нашу задачу.
Они сели.
Поммеренке быстро пробежал глазами вырезки. Основой для всех заметок послужило сообщение ДПА, поэтому они были похожи.
«Вчера вечером в А. завязалась драка между левыми и правыми турецкими экстремистами. Дело дошло до поножовщины. Имеются тяжелораненые, состояние их крайне серьезно. Девять пострадавших помещены в больницу. Полиция задержала шестнадцать коммунистов. Среди пострадавших – коммунист Феликс Бастиан (37 лет), учитель. Он выступал на собрании с речью непосредственно перед стычкой».
Во всех заметках имя и фамилия Феликса Бастиана были подчеркнуты красным.
Поммеренке не успел дочитать заметки, как Штофферс заметил:
– На сей раз, кажется, один из наших клиентов попался с поличным.
Поммеренке подошел к столу и вручил удивленному Штофферсу толстое дело с надписью на обложке – «Феликс Бастиан». В деле подшиты отчет Вайнмана, множество материалов, собранных на Бастиана, кое-какие вещественные доказательства: подписанные им листовки, его статьи.
Поммеренке вернул Штофферсу и список, с которого все началось, только очередность фамилий в нем теперь поменялась – на первом листе значится Феликс Бастиан, взятый в жирную рамку. Поммеренке отдал все это шефу без единого слова. Но его молчание лишь усилило эффект. Удивленно сморщившийся лоб Штофферса постепенно разгладился; шеф читал, и его лицо опять засияло.
– Грандиозно! – воскликнул Штофферс, не скрывая своего восхищения. Пролистав материалы, он вернул Рюдигеру папку, после чего резюмировал: – Я вижу, вы мастер своего дела. Бели бы понадобилось последнее доказательство вашей пригодности для новой должности, то вот оно.
Новый прилив радости заставил Рюдигера покраснеть. Штофферс ушел.
Несколько минут спустя Поммеренке развернул бурную деятельность. Прежних сомнений, колебаний как не бывало. Кризис позади. Теперь главное – четко провести операцию.
Поммеренке договорился о встрече с депутатом Фридолином Оксером, с которым надо срочно побеседовать, обязательно до заседания ландтага. Рюдигер знал, что там обсуждается сегодня вопрос о бюджете для культурно-просветительских учреждений. Оксер, один из лидеров оппозиции, мог бы затронуть дело Бастиана в своем выступлении; его речей кое-кто побаивается, а газетчики любят их цитировать. Придется посвятить Оксера в суть дела, но только в общих чертах, тут нужна осторожность. Оксер темпераментен, однако глуповат. Его нередко заносило, поэтому информация должна носить лишь общий характер.
Затем надо повидаться с журналистом Бальзеиом и передать ему кое-какие материалы.
– Пресса у нас порой гораздо действеннее правительства, – сказал однажды Штофферс.
А еще Поммеренке условился поужинать с Вайпмами. Он хотел прощупать Вайнмана, нельзя ли перетащить его к себе в отдел.
К концу рабочего дня Рюдигер позвонил домой. Барбара и Конни еще не вернулись. Тем лучше. Значит, вечером он свободен.
После каникул Рюдигер вернулся к своей новой работе безо всякой охоты. Тем не менее он составил для Антона список руководителей, избранных в различных общественных организациях. С той памятной вечеринки у Рюдигера пропало желание ходить на собрания. Однако новое руководство партгруппы не забывало о нем. Рюдигеру предложили составить план индивидуальной работы па будущий семестр. Потом план будет обсужден и утвержден. Это необходимо для того, чтобы разумно распределить поручения. Не взялся ли бы он, например, за книжный прилавок? Рюдигер махнул бы на все это рукой, но тысяча, которую он получал каждый месяц, па дороге не валяется.
А тут еще участились ссоры с Барбарой. Она дулась, говорила, что Рюдигер невнимателен к ней, не заботится о сыне. Пробыв за летние каникулы дома целых три месяца, Рюдигер понял, насколько мало времени уделял прежде семье. От проблем, которые занимали Барбару, он был далек. Когда она рассказывала о них, Рюдигер слушал вполуха. Он делал участливый вид, а думал совсем о другом.
Сын тоже казался ему чужим. Тот привык к матери, а отца даже дичился. Например, выбегая со спущенными штанишками из туалета, он семенил к Барбаре и не давался Рюдигеру.
– Нет, пускай мама застегнет.
Пока шла учеба, это было даже удобно. Но теперь раздражало.
Рюдигер впервые задумался о том, как бы успокоить Барбару, да и самому избавиться от чувства, что он здесь посторонний. Он затеял в двух комнатах ремонт, а у Конки в детской соорудил шведскую стенку.
Потом они поехали на месяц к сестре Барбары, на побережье Северного моря. Мир в семье был восстановлен.
Вернувшись с каникул, Рюдигер первым делом встретился с Антоном. О вечеринке он все-таки умолчал, зато начал канючить, и Антон почуял недоброе.
– Пойми, Рюдигер, нам здесь без тебя не обойтись. Ты же наш лучший кадр. В конторе тоже так считают.
– Не оставаться же мне тут навеки. Я ведь до университета уже работал. Пора подыскивать серьезное дело.
– Есть что-нибудь на примете?
– В том-то и беда, что нет. Поневоле забеспокоишься.
Антон пообещал раскинуть мозгами и намекнул, что у него есть связи с влиятельными людьми.
При следующей встрече Антон самодовольно улыбнулся:
– Кое-что подыскал. Приходи в четверг к двум часом в контору.
Сообщить подробности он не захотел или не мог.
В четверг Рюдигер дождался, чтобы Барбара и Конни ушли на игровую площадку, и достал из шкафа костюм, который носил на работу в страховом агентстве. Галстук, однако, не повязал. Пусть не думают, будто он хочет кому-то понравиться.
Что, интересно, ему предложат? Если что-нибудь малоперспективное, он сразу откажется. В любом случае – прочь из университета. Долго эту игру в прятки не выдержать, слишком трудно постоянно контролировать себя, быть все время настороже.
Антон дал адрес земельного ведомства по охране конституции. Это оказалось старое солидное здание неподалеку от главного вокзала. Рюдигер пришел туда до назначенного времени. Без четверти два. Слишком рано. Он побродил вокруг, поглазел на витрины, ничего толком не замечая.
Без пяти два Рюдигер вновь подошел к зданию. Открыл тяжелую стеклянную дверь. Внизу висела табличка – «Земельное ведомство по охране конституции». Совершенно открыто. У второй двери в конце холла стоял мужчина лет сорока, который, вероятно, должен был отваживать непрошеных гостей.
Рюдигер сказал, что ему назначена встреча с заместителем директора господином Бернштейном. Его впустили. Он пошел наверх пешком. Здание ему понравилось. Солидное, немного мрачноватое, какими были многие старые учреждения. Не то что новомодная стерильная архитектура университетских строений. Рюдигеру припомнилось страховое агентство. По сравнению с ним тут было безлюдно, темновато, зато гораздо респектабельней. Все вызывало у посетителя невольную робость. На каждом этаже стоял двойник того охранника, который впустил Рюдигера внизу. Его почти не задерживали. Видно, охранники сообщали о нем друг другу.
Перед кабинетом Бернштейна была приемная. Рюдигер тихо постучался и вошел с почтительной, едва ли не подобострастной миной на лице. Секретарша тут же препроводила его в кабинет:
– Господин Бернштейн ждет вас.
Бернштейн сидел за большим письменным столом в кожаном кресле с высокой спинкой. Сзади виднелась стенка, полки которой были заставлены книгами и папками. Рюдигер разглядел, что книги представляли собою в основном юридическую литературу. Кабинет был просторен, застелен плотными коврами; в одном углу стояли кресла для посетителей. Бернштейн жестом пригласил туда.
– Приветствую вас, господин Поммеренке.
Заместитель директора отложил бумаги в сторону, встал, подошел к Рюдигеру, подал руку, усадил в кресло, потом сел сам. Бернштейн свободно откинулся назад, положил руки на подлокотники и скрестил ноги. Он производил впечатление человека, уверенного в себе.
Рюдигер чувствовал себя неловко; сел он как-то неудобно, согнувшись вперед, расположиться повальяжнее не решился.
– Хотите кофе? Сигарету?
Рюдигер кивнул.
Заместителю директора на вид лет сорок пять. Одет со вкусом, модно, волосы уложены волной. Он захватил со стола маленький блокнот, который лежал теперь на коленях раскрытым, но так, чтобы Рюдигер не мог в него заглянуть.
– Давайте-ка сразу к делу, господин Поммеренке. Вы один из наших лучших сотрудников в университете. Так сказать, на форпосте левых радикалов. Вы беспокоитесь о своем будущем. Это весьма разумно, в университете предостаточно перестарков.
Бернштейн закурил сигарету и мельком глянул в блокнот.
– Вы уже работали в государственном учреждении. Кроме того, вы женаты, у вас есть сын. Отсюда вытекают известные обязанности, о которых обычный студент порой не задумывается.
Информация у них налажена, подумал Рюдигер.
– Таковы ваши личные обстоятельства. С другой стороны, на данный момент вы для нас незаменимы. Вам прекрасно известно, что университеты превратились в рассадник левого радикализма. А наш университет стал прямо-таки кузницей кадров для коммунистов. Куда ни глянь, всюду их люди. Сейчас они внедрились даже в преподавательский состав. Задумано с дальним прицелом – марш-бросок по ступенькам иерархии. Поэтому нам необходимо иметь там таких сотрудников, как вы.
К чему он клонит? – заволновался Рюдигер.
– Ваша оценка моей работы очень лестна для меня, но в университете я не останусь.
– Из этого следует, что наши интересы могут прийти в столкновение, – живо откликнулся Бернштейн. – Но мы обдумали этот вопрос. Видите ли, недавно принято решение расширить наш третий отдел, который занимается левыми радикалами. Вот там-то и понадобятся сведущие люди. Эксперты вроде вас, которые знают проблематику не только понаслышке, но и имеют опыт работы с коммунистами. У нас не хватает кадров с хорошей подготовкой; есть, конечно, и такие, кто изучал марксизм-ленинизм в ГДР, а потом ушел на Запад. Но им недостает знания здешних условий, практических навыков. Вы будете первым из сотрудников, который работал информантом, а затем взят в штат. Что вы на это скажете?
Еще не зная, что ответить, Рюдигер осторожно проговорил:
– Предложение небезынтересное. Но нельзя ли рассказать поконкретнее, о чем идет речь?
– Само собой. Мы представляем себе это так. В следующем семестре вы продолжите вашу прежнюю работу. Затем подадите заявку на диплом по политологии. Мы вам поможем. – Бернштейн ободряюще улыбнулся. – Даже среди социологов и политологов есть кое-кто, с кем можно поладить. Словом, с дипломом у вас сложностей не будет. Даже останется время на помощь нам. Получив диплом, поступите в наш штат. Отдел борьбы с левым радикализмом будет действительно идеальным местом для вас. Ах, да! Чуть не забыл… Вам ведь знакома тарификация окладов у государственных служащих. Начнете с должности регирунгерата.
Слово «регирунгерат» все и решило. Тут уж Рюдигер не мог устоять. Впрочем, помощь с дипломом была тоже заманчивой.
– Все это выглядит многообещающе. Думаю, с вашим предложением можно согласиться.
– Вот и превосходно.
Они поговорили еще с полчаса. Бернштейна интересовали подробности университетской жизни. Уже чувствуя себя будущим сотрудником «конторы», Рюдигер не стеснялся в выражениях. Он возмущался подрывной деятельностью коммунистов, сетовал на то, что их группы засасывают студентов как трясина. Чтобы произвести впечатление на Бернштейна, Рюдигер подкреплял свои выводы цифрами:
– Из двухсот членов объединенного студенческого совета четверо – коммунисты. В университетском сенате они занимают семнадцать из сорока студенческих мест.
Рюдигер неожиданно быстро подстроился под образ мыслей своих будущих коллег.
На следующий день они встретились с Антоном и выпили за то, что так быстро удалось решить проблему с трудоустройством. Потом разработали план на ближайший семестр. Уколы совести, донимавшие Рюдигера после памятной вечеринки, забылись окончательно.
– На этот семестр важны две вещи. Нужно выудить побольше информации об их организации. Списки и картотека – вот что нас интересует. Хорошо бы заполучить записи бесед с представителями других общественных организаций, с которыми сотрудничают коммунисты. И еще один вопрос. Есть сведения, что в этом году снова планируется поездка в ГДР. Разузнай, что к чему. Попробуй пристроиться к делегации. Достань ее список, фамилии руководителей, разнюхай, кто собирается выступать и о чем говорить.
Недели две назад Рюдигер только развел бы руками. Теперь же требовалось доказать пригодность к будущей работе. Он добудет нужные сведения. Нужно проявить себя, это пригодится. Рюдигер пообещал Антону приложить максимум усилий для выполнения задания.
Партгруппа вновь поручила ему канцелярскую работу. Рюдигер гораздо лучше остальных печатал на машинке. Да и мало кто любит возиться с бумажками; поэтому старанию Рюдигера все были только рады.
К сожалению, желаемые сведения раздобыть не удалось. Рюдигер часами задерживался в партбюро один, так что возможностей представлялось достаточно. Но списки хранились в каком-то другом месте. Может, у кого-то из руководства, а может, дома у главного кассира.
Зато ему в руки попался список партгрупоргов, причем не только из университета, но и из других институтов. Рюдигер быстро перепечатал его.
Потом в столе у партсекретаря университетской организации Рюдигер нашел еще один список, который тоже перепечатал. Это был перечень присутствовавших на первом заседании «Инициативной группы по проблемам образования». Преподаватели, студенты, школьники, их родители, профсоюзные активисты.
– Тут, собственно, представлены почти все слои, с которыми сотрудничают коммунисты, – отчитался Рюдигер Антону.
Через неделю новый успех. Рюдигер сообщил Антону, что включен в делегацию, которая поедет в ГДР. Времени на подготовку мало, кто-то не смог поехать, и место освободилось.
– Знаешь, кто возглавляет делегацию? Феликс Бастиан. Он сам мне сказал об этом, – похвастал Рюдигер.
Он опасался, не будет ли проблем с Барбарой. Ведь придется уехать на целых четыре дня. В разгар семестра. Надо найти какое-то убедительное объяснение. В конце концов, он сказал, что его посылают в учебную командировку. И ведь почти не соврал, ухмыльнулся он про себя.
В этом же разговоре Рюдигер сообщил Барбаре, что после текущего семестра собирается сдавать преддипломные экзамены. Барбара просто не могла его не поддержать.
Делегация из пятнадцати человек выехала в Росток в четверг утром. Они распределились по трем машинам, образовавшим маленький караван. Делегация состояла из членов партии и сочувствующих. Первым и ехал один из сочувствующих, который вел «форд-универсал». Туда погрузили большинство чемоданов и сумок. На пограничном контрольно-пропускном пункте делегацию изрядно помытарили. Западногерманские пограничники заставили их долго ждать. Они собрали паспорта, сложили их аккуратной стопкой и унесли в служебное помещение.
– Началась оргия с фотокопированием, – усмехнулся Фриц, хозяин «фольксвагена», в котором ехал и Рюдигер.
Наконец паспорта им вернули. На другой стороне, у пограничников ГДР, Рюдигер пережил первое разочарование. Въезд в социалистическое государство он представлял себе примерно так:
– Добро пожаловать, дорогие товарищи! Проходите, проходите. Вы же гости ГДР. Да здравствует пролетарский интернационализм! Счастливого пути!
Все было иначе, прозаично, буднично. Они встали в очередь, сдали паспорта. Их никак не выделили среди других, никаких привилегий, дружеских улыбок. Это опять разочаровало Рюдигера. От маленьких привилегии, поблажек он бы не отказался. Конечно, он никому ничего не сказал. Впрочем, оформление закончилось быстро.
По дороге попутчики объясняли Рюдигеру, на что ему стоит обратить внимание. Например, у переходов через автобан стоял знак ограничения до двадцати километров. У переездов ему показали спрятанный радар.
– Это еще что, – засмеялся Герберт. – На транзитной трассе в Западный Берлин и не то увидишь. Там чуть что, западную машину останавливают. «Превышение скорости. Раскошеливайтесь, господа». Им нужна валюта.
Рюдигер не находил тут ничего смешного. Не понравилось ему и то, что в ГДР абсолютно запрещено употреблять алкоголь тому, кто за рулем.
– Даже пива нельзя глотнуть, если садишься за баранку, – вздохнул Герберт.
Это явный перегиб, решил Рюдигер. Конечно, нельзя вести машину пьяным. Но кружка-другая пива, да еще в течение вечера… Что тут такого? Все-таки это ущемление личной свободы государством. Конечно, он и здесь промолчал. Не хотелось рисковать до конца поездки.
В Ростоке их разместили в молодежном доме отдыха. Сопровождал делегацию пожилой партиец, спокойный и приветливый. А чего ему беспокоиться, почему-то язвительно подумал Рюдигер. Номенклатурный кадр, работка непыльная. Теперь вот сопровождает западные делегации. Такое не поручат дураку или оголтелому догматику. Если он пообщался с разными группами из капиталистических стран лет десять, то наизусть выучил и вопросы и ответы.
Программа проходила именно так, как Рюдигер этого ожидал. Им показывали социализм с его лучшей стороны: учебные заведения, детские сады. Они беседовали с учителями политехнической общеобразовательной школы, потом с двумя врачами из городской поликлиники. Делегацию возили в один из городов-спутников Ростока.
Антон просил Рюдигера обратить особое внимание на то, о чем члены делегации будут разговаривать с гражданами ГДР, и на обмен впечатлениями внутри самой группы, на реакцию ребят и Феликса. Рюдигер относился теперь к своему заданию хладнокровно и деловито, ибо действовал уже как будущий штатный сотрудник «конторы».
К счастью, члены делегации часто задавали те самые вопросы, которые интересовали самого Рюдигера, однако он их задать не решался, так как боялся выдать себя, считал эти вопросы слишком острыми. Они и были острыми, но ребята не боялись спрашивать, потому что хотели узнать, уяснить для себя действительное положение дел.
Все началось в первый же вечер. Ребята взяли в оборот товарища Карла, секретаря районного комитета СЕПГ, которому и адресовались все идеологические вопросы.
– В одном нашем журнале сейчас публикуется серия статей о привилегиях для партработников в соцстранах. Конечно, все это пропаганда. Но встречаются ли такие факты? Хотя бы единичные?
Рюдигер навострил уши. Он бы никогда не осмелился спросить об этом прямо. Даже если бы просто был студентом и не имел никакого секретного задания.
Карл за словом в карман не лез.
– Такие статьи говорят лишь о том, что заправилам у вас стало трудней. Они всячески стараются сбить с толку людей, которые не довольны капиталистической системой. Реальный социализм не должен стать реальной альтернативой – вот цель таких статей.
Отговорки, подумал Рюдигер. Уклоняется от ответа.
– Возьмем, к примеру, меня, – продолжал Карл. – Я секретарь местного райкома. Сейчас почти одиннадцать, мне еще надо поспеть на последний автобус. И поеду я не в райский уголок для партработников, а в обычную трехкомнатную квартиру, где живем мы с женой. Денег я получаю меньше, чем хороший квалифицированный рабочий. Поэтому у нас в ГДР ощущается нехватка партийных кадров. Работы хоть отбавляй, а зарплата небольшая. Словом, вы глубоко заблуждаетесь, если думаете, что наши партработники живут в собственных виллах на берегу молочной реки с кисельными берегами.
Ответ произвел на ребят впечатление. Рюдигер счел его пропагандистской уловкой. Хотя выглядел Карл вроде бы убедительно. Но ведь он сам же и сказал:
– Те, кто наделен привилегиями, будет защищать их любыми средствами.
Он говорил про капиталистов, но и при социализме это вряд ли иначе.
В последующие дни хозяева продолжали свою пропагандистскую линию. А то, что не вполне удавалось им во время экскурсии, вечером довершали Бастиан и его друзья-агитаторы. Рюдигер наловчился делать записи в блокнотике, не вынимая его из кармана.
Записи были такими:
Г. У. сказал: Я и раньше знал, что в ГДР для развития народного образования и социального обеспечения делается гораздо больше, чем у нас.
Ф. Б. поддержал его: Это верно. Но нужно смотреть еще шире. В чем центральный вопрос? Расходуются ли богатства, созданные общественным трудом, на благо каждого через систему народного образования, здравоохранения, социального обеспечения или эти богатства в виде прибыли идут в частный карман?
Рюдигера злило, что у Феликса, как и у товарища Карла, есть ответ на любой вопрос. Для них, вероятно, вовсе не существует вопросов, одни ответы. А еще больше его злило, что у него самого не находилось контраргументов.
Феликс умел убеждать собеседника. Вероятно, он научился этому у себя, на педагогическом факультете. А может, даже прошел специальную агитационную подготовку. Он предлагал обсуждать проблему, распределившись как бы по ролям. Причем тому, кто критиковал, в конце концов выпадала роль человека, ответственного за решение обсуждаемой проблемы, и тогда решение он принимал именно такое, с которым недавно спорил.
Например, вечером после поездки в город-спутник в группе разгорелась дискуссия. Многим не понравились там жилые кварталы. Рюдигера это даже удивило, так как ему дома показались вполне приличными, а тема спора не столь уж важной. Тем не менее он внимательно прислушивался к разговору.
– До чего же тоскливо. Кругом однообразие, шаблон. Где же подлинная культура жилища? Точно такой же район есть в Западном Берлине. Ужас.
К удивлению Рюдигера, Феликс согласился:
– Мне тоже не нравится.
Кто-то возмутился:
– Но зачем же тогда это делается?
И вот тут Феликс прибег к испытанному приему.
– Давайте попробуем представить себе всю ситуацию. Допустим, тебе нужно жилье. Вот ты какую бы хотел квартиру?
– Только не такую бетонную клетушку. Лучше всего в старом доме. Для меня и моей девушки хватило бы двух-трех комнат. Квартплата здесь низкая. Сто двадцать марок платят за четыре комнаты. Даже по сравнению с их зарплатой это совсем немного.
– Отлично, – сказал Феликс. – Но есть проблема. Несмотря на все усилия, не удается ликвидировать нехватку жилья. В старом доме квартиру не получишь. Хотя старые дома и ремонтируются, но не для новых жильцов.
– И все равно. Пускай будет меньше типовых коробок.
– Правильно. Хорошо бы поменьше. Только представь себе, что тебе нужно выбрать. Либо ты получишь квартиру быстро, но не совсем по твоему вкусу, и заживешь там со своей девушкой. Либо будешь ждать еще года четыре, а пока жить у родителей. Ну так как же строить?
– Это не выбор.
– Но выбирать приходится именно из этих двух возможностей. Такова реальность.
– Ну, ладно. Тогда надо поскорее настроить квартир для всех. А когда потребность в жилье будет удовлетворена, хотя бы количественно, придется сносить типовые дома и все строить заново. Надеюсь, эти курятники не навеки?
– Вот за этим и должны проследить люди вроде тебя.
Домой Рюдигер привез много информации. Он напечатал отчет на машинке. Устный же комментарий для Антона получился немногословным. Конечно, Рюдигер не стал говорить, что в нем ожило старое чувство соперничества, уязвленного честолюбия. Отношения с Феликсом – это его личное дело.
– Бастиан был и остался всезнайкой, – все-таки не удержался Рюдигер от колкости. – А эти поездки в ГДР очень опасны. Люди там отлично вышколены и ловко обрабатывают наших, мы в дискуссиях толком не могли возразить.
– Надеюсь, тебя не обработали?
– Наоборот, – отрезал Рюдигер.
Сдав отчет, Рюдигер начал готовить свой отход. Политика ему порядком поднадоела. В партгруппе он объяснил, что из-за экзаменов и диплома вынужден сложить с себя все поручения.
– Но ведь у нас есть специальные группы дипломников, там помогут…
– Нет, слишком многое нужно нагнать. Я ведь занимался больше политикой, чем учебой.
– Понятно. У всех у нас та же проблема.
Рюдигер остался доволен собой. Выход из игры удалось провести неплохо. Похоже, это не привлекло к себе особого внимания. Экзамены – причина вполне уважительная.
Другие дела тоже продвигались. Рюдигер напомнил Антону об обещании Бернштейна и вскоре получил фамилию профессора, к которому должен обратиться за помощью. Профессор Хенневег.