Идти напрямик через луговину оказалось нелегко. Хоть и наметился ощутимый пологий уклон к реке, поблёскивавшей вдали серебристой лентой, земля здесь была рыхлая, сплошь изрытая мелкой полевой живностью, а высокие, почти в человеческий рост, травы норовили царапнуть острыми листьями незащищённую кожу. Ира спрятала ладони в длинные рукава сорочки; в непривычном и не слишком удобном наряде было жарковато, а длинные кисти пояса то и дело цеплялись за какие-нибудь репейники. Она не жаловалась, хотя уставшие ноги уже просили пощады. Солнце стояло ещё слишком высоко.
— Как мы переберёмся через реку? — спросила Ира, пытаясь отвлечься от стремительно ухудшающегося самочувствия.
— К западу отсюда должен быть мост, — откликнулся шедший первым Ярослав и, подумав, добавил: — Хотя мои сведения устарели лет на пятьдесят. Может, его уже нет.
— И как тогда?
— Тогда есть что-нибудь ещё. Людям же как-то надо перебираться на другой берег, — резонно заметил Зарецкий и приостановился на пару мгновений, осматривая местность. — Давай-ка срежем через рощу. Можешь ещё идти?
— Могу, — самоотверженно соврала Ира. — А там, за рекой, надо на юг?
— На юго-запад. Представляешь себе примерно, где Владимир, а где Тула? Вот нам по такому вектору.
Ира понятия не имела, как без компаса определить, где юг, а где запад. Расположение мха на стволах деревьев не вызывало у неё доверия, а с какой стороны должны быть муравейники, она не помнила. В ответ на все её осторожные попытки выведать дальнейший маршрут на случай, если вдруг она вновь останется одна, Зарецкий отвечал уклончиво или вовсе менял тему разговора. Может, строил какие-то хитрые планы, а может, сам не знал.
Над лугом разнёсся переливчатый посвист, похожий на птичий крик. Длинный, за ним два коротких и снова длинный. Ярослав замер и обернулся на звук; выражение его лица Ире категорически не понравилось.
— Когда скажу, — быстро и тихо заговорил Зарецкий, сбрасывая с плеча сумку, — убегай по прямой в лес и забирайся поглубже. Поймёшь, что оторвалась — позовёшь меня, понятно?
— От кого оторвалась?
— От этих вот, — Ярослав указал на стремительно увеличивающиеся тёмные точки среди жёлто-зелёного разнотравья. Ира нервно переступила с ноги на ногу. — Погоди, ещё рано. Надо, чтобы они спешились…
Свист повторился. Ира, прикрыв глаза ладонью от палящего солнца, без труда различила троих всадников, мчащихся к ним во весь опор. Сердце запоздало ёкнуло: их нашли! Давно было понятно, что так будет, и всё равно внутри всё похолодело от страха. Зарецкий поймал её ладонь, крепко сжал в своей; чужая сила горячей волной прокатилась по жилам, смывая мышечную боль.
— Не надо, — буркнула Ира, отбирая руку.
— Ты жить хочешь или как? — раздражённо проворчал Ярослав. — Давай претензии потом, пожалуйста.
Он на миг прикрыл глаза, сосредоточиваясь. Всадник, оказавшийся ближе всех, неловко качнулся в седле; послышалось жалобное лошадиное ржание, затем возмущённая брань. Вояка спрыгнул с коня и побежал дальше пешком.
— Что с ним? — тихо спросила Ира, отступая за спину Зарецкому.
— Несчастливая случайность, — мрачно усмехнулся тот. — Не мне же одному должно не везти.
Следующим не повезло всаднику, приближавшемуся справа; что-то случилось с лошадиной сбруей. Третьего, прибавившего ходу, Зарецкий безыскусно сбил с коня силовым ударом.
— Я думаю, тебе пора, — сказал он, закатывая рукава рубашки.
Ира, промешкав пару секунд, подхватила сумку, развернулась и побежала. Приходилось всё время смотреть вниз, чтобы не подвернуть ногу в какой-нибудь мышиной норе; и хорошо, иначе она не смогла бы не оглядываться через плечо на каждом шагу. Что будет с ней, если Зарецкого убьют? Он даже не сказал, что ей тогда делать… Позади послышался торжествующий хриплый рык; Ира замерла и в ужасе обернулась, готовая к худшему. Остро сверкнул на солнце длинный клинок; Ярослав проворно пригнулся, уходя от гибельного удара. Ещё один воин, поджарый и быстрый, едва не настиг врага со спины; ещё миг — и медные от солнца пальцы вцепились бы Зарецкому в волосы, но случай рассудил иначе. Разогнавшийся клинок рассёк воздух над головой Ярослава и с размаху чиркнул по незащищённой шее его преследователя; в дневном свете маслянисто блеснула кровь. Человек, мгновение назад живой, рухнул на колени в сухую траву. Борясь с подступившей дурнотой, Ира неуклюже попятилась, чуть не упала. Опомнилась, отвернулась и что было сил помчалась к лесу.
Остановилась она, когда путь преградил непролазный бурелом. Кровь стучала в ушах, перекрывая все другие звуки. Опасно здесь или нет?.. Да тут везде опасно, и хуже всего — там, на лугу, где остался Ярослав, один против двоих вооружённых вояк! Ира дрожащими пальцами выудила из-под рубашки амулет и отчаянно сжала его в ладони. Долой мысль о том, что откликаться уже может быть некому… Если так, то всё — она пропала… Одной ей здесь не выжить…
— Отпусти, — устало попросил Зарецкий.
Прерывисто дыша, он прислонился к берёзовому стволу и прикрыл глаза. В правой руке он всё ещё сжимал испятнанный багровым нож; в том месте, где он оперся ладонью о дерево, на светлой коре остался кровавый след.
— Ты ранен? — через силу спросила Ира, не решаясь приблизиться.
— Нет. Дай мне… пару минут…
Ира поспешно отвернулась и принялась дрожащими руками развязывать сумку. Кровь, чужую кровь, кажется, вовек теперь не смыть со смугловатой кожи, пусть даже в пальцах у Зарецкого вместо хищного ножа вновь окажется серебряный «паркер». Выдолбленная из куска дерева фляжка с водой нашлась на самом дне холщовой торбы; Ира кое-как выдернула пробку, расплескав драгоценную влагу.
— Пей сама, — Зарецкий отвёл её протянутую руку, вновь заставив поёжиться. Он всё ещё был бледен и, кажется, с трудом удерживал равновесие.
— С тобой точно всё хорошо? — пересохшими губами выговорила Ира, бестолково сжимая фляжку в дрожащих пальцах.
— Будет, — Ярослав тяжело опустился на колени и пучком травы вытер лезвие ножа. От неосторожного движения на ладони выступила кровь, ярко-алая против подсыхающих бурых пятен. — Ещё минуту… Сейчас пойдём…
— Я не тороплю.
— Я тороплю, — Зарецкий с силой прижал пальцы к вискам, словно злясь на себя за слабость. — Эти… двое… скоро что-нибудь… сообразят.
Двое. Двое остались живы. По крайней мере, он не убийца; не винить же его за случайную смерть… Случайную?..
— Это ведь чары сработали? — зачем-то спросила Ира, даже не надеясь услышать отрицательный ответ.
— Может, да, может, нет, — хватаясь за древесный ствол, Ярослав поднялся на ноги. — Такого я не хотел. Вечно с этими вероятностями… что-нибудь не так…
Он отбросил со лба влажные от пота тёмные пряди, оставив на коже красный след. Утомлённо выругался сквозь зубы, провёл пальцем вдоль рассекающего ладонь пореза. Края ранки мгновенно закрылись; последние алые капли Зарецкий небрежно стряхнул в траву.
— Что, тоже плохо? — спросил он, внимательно всматриваясь Ире в лицо. Немедленно захотелось отвести взгляд.
— Я никогда не видела, как умирают люди, — глухо сказала она.
— Я видел, — Зарецкий, нагнувшись, подхватил сумку, кое-как взгромоздил себе на плечо. — И вот так — каждый раз. Чем лучше владеешь волшбой, тем паршивее.
— Зачем тогда тебе… — Ира кивнула на нож у его бедра.
Ярослав привычно уже смерил её снисходительным взглядом.
— Потому что запрещено вредить человеческому разуму и телу при помощи дара, — он всё ещё нетвёрдо, но решительно шагнул в сторону густеющей чащи. — А отстаивать здесь свои интересы как-то надо.
— Что ещё тебе запрещено? — Ира, подобрав длинный подол, осторожно переступила поваленное бревно. В беззаботном птичьем щебете ей всё ещё чудился свист рассекающего воздух клинка.
— Не так уж и много, — Зарецкий оглянулся через плечо, всматриваясь в безмолвные заросли. — Убивать. Ценить свою жизнь выше чужой. Отказывать в помощи и брать плату за помощь. Называться чужим именем… Это, как видишь, обойти проще всего, — он мрачновато усмехнулся в усы.
— Это всё клятвы? — недоверчиво спросила Ира. Ярослав равнодушно кивнул. — Но… это же очень жестоко! Как ты вообще так живёшь?
— Как и все нелегалы, в лакунах между законами, — хмыкнул Зарецкий. — Клятвы — штука буквальная. Иначе никакой Магсвод был бы не нужен…
— Мне тоже надо их приносить? — поёжившись, спросила Ира. Нельзя ценить свою жизнь выше чужой… Попробуй соблюдай такое!
— Если только соберёшься податься в волхвы, — насмешливо отозвался её спутник. — Не рекомендую. Собачья работа.
— Прямо как в магконтроле?
— Абсолютно точно.
Прошло, должно быть, не меньше часа, пока они выбирались к реке. Не дожидаясь разрешения, Ира сбежала по илистому берегу к кромке воды и плеснула холодной, пахнущей водорослями влагой себе в лицо. Ярослав тоже умылся и без особого успеха попытался оттереть с рубашки багряные брызги. Мнительные местные жители, наверное, без восторга воспримут подобные отметины… Хотя им не в диковинку кровавые развлечения. Там, на городской площади, целая толпа собиралась поглазеть на то, как людей бьют плетьми. В этом страшном мире кругом жестокость и варварство; здесь не выжить без ножа на поясе и без умения отбросить жалость и сострадание. И помнить, помнить при этом каждую секунду о немыслимо строгих клятвах… В который раз за последние дни Иру пробрала крупная дрожь.
— Ты когда перестанешь терпеть до последнего? — проворчал Зарецкий, бесцеремонно хватая её за запястье. — Тень — это тебе не русалка в новолуние!
— Мне бы укрепляющее сварить, — пробормотала Ира, глядя в сторону. — Очень помогает.
Ярослав насмешливо фыркнул.
— Сваришь обязательно. У ближайшей газовой плиты. Всё-таки электричество сюда вряд ли провели…
— Прекрати, пожалуйста, — тихо попросила Ира. И без подначек тошно.
— Хорошо, — Зарецкий, мигом оставив ядовитый тон, отпустил её руку. — А ты пообещай не молчать, если станет хуже.
— Не буду, — кивнула Ира. Не слишком искренне.
До переправы пришлось идти дальше, чем рассчитывал Ярослав. От моста, о котором он знал, остались лишь торчащие из земли обугленные брёвна на противоположном обрывистом берегу. Новый, возведённый взамен, похоже, уже пережил не одну зиму; доски, из которых он был сложен, успели потемнеть и рассохнуться. К вершинам высоких столбов, невесть зачем поставленных у переправы, привязаны были яркие цветные ленты.
— Что это? — Ира зачем-то протянула руку и тронула грубоватую крашеную материю, безжизненно свисавшую вдоль тёсаного дерева.
— Обереги от злых сил, — Зарецкий задрал голову, щурясь против солнца. — Суеверие.
Он пригляделся к мелким насечкам, опоясывающим правый столб. Ире показалось сперва, что это просто незатейливый узор, но заострённые чёрточки определённо складывались в осмысленные закономерности. Надпись обвивала сероватое дерево в восемь колец, разделённых глубоко прорезанными сплошными линиями.
— Раньше так не делали, — хмурясь, заметил Ярослав. — Впрочем, неудивительно…
— Почему? — Ира тоже присмотрелась к вырезанным в дереве знакам. — Разве они не пишут нашими буквами?
— Не переняли, — Зарецкий качнул головой и первым ступил на тихо скрипнувшие доски. — От языка мало что осталось, а письменность вот сохранилась. Наверное, в те времена и по другую сторону с грамотностью было сложно.
— В те времена, — повторила Ира. Сквозь щели в рассохшемся дереве далеко внизу сверкала солнечными искрами свинцово-синяя вода. — Раньше про этот мир знали?
— Знало больше народу, — поправил Ярослав. — Потом забыли за ненадобностью. Сюда, как видишь, трудно добраться: надо либо иметь под рукой человека с соответствующим даром, либо дожидаться подходящего дня. Пару сотен лет.
— Зачем сюда добираться? — буркнула Ира себе под нос. — Здесь ужасно.
— Нет канализации и центрального отопления, — фыркнул Зарецкий, но тут же, вспомнив, что обещал не ёрничать, сменил тон. — Над тем, за каким интересом типы вроде твоего Георгия Ивановича сюда рвутся, я уже месяц мучаюсь. Честно говоря, думал, они на меня выйдут, но наш дорогой паразит так некстати к тебе прицепился… А я, идиот, выкинул его из расчётов.
— Я до сих пор не понимаю, что тут к чему, — уныло призналась Ира, сходя на твёрдую землю. Убегающая вперёд тропинка шла под уклон и ныряла в залитое солнцем редколесье. — Не сходится.
— Очень даже сходится, — возразил Зарецкий. — Есть ещё силы идти или до тенька — и привал?
— Есть, — проворчала Ира. — Объясни про паразита.
— Всё до обидного просто, — Ярослав досадливо поморщился; не любил признавать поражения. — Наш охотник до чужих сил хлебнул через край, и ему понравилось. Судя по сводкам безопасности, метался потом по всей Москве, бросался на всех, кто хоть отдалённо тебя напоминал. Будь он в здравом уме, залёг бы на дно и сидел бы тихо, но что с него взять? Там зависимость похуже героиновой…
Ира закусила губу. Знай она тогда, во что всё это выльется — и близко не подошла бы к заходящемуся в кашле невзрачному мужичку… И вообще, наверное, к Управе.
— Вот здесь я ошибся, — безжалостно отметил Зарецкий. — Даже когда понял, что он ищет именно тебя, всё равно был уверен, что никому в голову не придёт этим воспользоваться. Но сводки, похоже, не один Мишка изучал…
— А кто ещё? — тихо спросила Ира. — Безопасность?
— Я грешил на Викентьева, — Ярослав горько вздохнул. — Он далеко не дурак, все твои данные в его распоряжении. Вполне мог сообразить, если бы что-нибудь знал. И потом, он меня достал своими подозрениями. Когда пришлось ещё и от тебя его отгонять, я почти уверился, что он замешан.
— А он замешан?
— Вряд ли. Иначе с Георгием Ивановичем ты познакомилась бы куда раньше, — хмыкнул Зарецкий. — Выслеживать паразита Викентьеву без надобности — он знает, где ты живёшь и работаешь. Выводы на твой счёт он мог сделать сразу же, в день аттестации. Это мне нужен был допуск, а ему тесты посмотреть — раз плюнуть…
— Да что там, в этих тестах-то? — проворчала Ира, нервно одёргивая длиннополую накидку. Подумать только, были в её жизни счастливые времена, когда страшнее Зарецкого казался только Чернов…
— Вопросы с подвохом, само собой. Ты верно ответила на все, какие тебе попались, — контролёр усмехнулся, будто находил этот факт донельзя забавным. — Если учесть диаграмму, зачатки способностей к классической магии, стремительное твоё трудоустройство — сложно было предположить, что ты не при делах. Я был уверен, что ты всё про себя знаешь и работаешь на наших оппонентов, пока не увидел, как ты пасуешь перед явным неадекватом вместо того, чтобы просто приказать ему убраться к чертям.
— Бедный Славик, — пробормотала Ира. Выходит, если бы не несчастный влюблённый Свириденко, дело кончилось бы где-нибудь в пыточной в подвалах Управы? И непонятно ещё, чем именно…
— Кто-кто бедный? — недоумённо переспросил Зарецкий, и Ира смущённо прикусила язык.
— Я про Свириденко, — поспешно уточнила она. — Он Вячеслав. Борисович.
— Н-да, точно.
Жара начинала спадать. Редкий, совсем не страшный лесок они быстро прошли насквозь; на дальней его опушке, в тени рябиновых зарослей, прятался большой шалаш. Здесь могли жить, наверное, четверо или пятеро, но сейчас у потухшего кострища сидела лишь молодая женщина, баюкавшая на руках младенца. При виде показавшихся из леса незваных гостей она насторожилась, крепче прижала к себе дитя. Ярослав в ответ на её взгляд левой рукой быстро коснулся по очереди лба, губ и груди; женщину это успокоило, и Ира поспешила повторить жест.
— Что это значит? — спросила она, когда шалаш остался в паре десятков шагов позади.
— Обычная вежливость, — Зарецкий пожал плечами. — Что-то вроде «я не желаю тебе зла».
— Я не видела, чтобы кто-нибудь так делал…
— А кто должен был? — контролёр выразительно поднял брови. — Паразит? Или, может, эти вот красавцы?
Он кивнул куда-то назад; Ира испуганно оглянулась, прежде чем поняла, что он имеет в виду. Зарецкий прав, ничего не скажешь: по-настоящему добрых людей по эту сторону границы она ещё не встречала. Если подумать, так их и в родном мире не слишком много…
Сумерки застигли их в дороге, меж невысоких поросших березняком холмов. Мышцы пока не болели; дарёных сил наверняка ещё хватило бы, чтобы идти дальше, но страх и здравомыслие всё решительнее сдавали позиции перед колоссальной усталостью. Хотелось, пусть и ненадолго, провалиться в спасительный сон и надеяться, что наутро прояснеет в сумбурных мыслях. Может, Ярослав угадал Ирино состояние, а может, у него были какие-то свои резоны. От дороги отошли на пару десятков метров, под сень призрачно белеющих берёз. Ира понятия не имела, как устраиваться на ночлег посреди непокорённой природы; будь она одна, наверняка попросту замёрзла бы за ночь — если бы не успела к тому времени умереть от страха или с голоду. Сидя на устроенной из веток лежанке, жуя вяленое мясо с пресной лепёшкой и глядя, как тают в прохладном воздухе взмывающие над костром искры, она неожиданно для самой себя решила, что ей всё-таки несказанно везёт. Правда, в том числе и на потрясающе заковыристые неприятности.
— Будем дежурить по очереди? — предложила она. Не хотелось быть совсем уж бесполезной.
— Нет, — Зарецкий вытащил из сумки флягу, глотнул воды и протянул Ире. — Ещё на сутки-другие меня хватит. Отдыхай.
Она не слишком охотно поспорила, скорее с собой, чем с ним, и под вялые угрызения совести устроилась на подстилке, пахнущей листвой и древесной влагой. Ярослав сидел поодаль, бездумно шевелил длинной веткой стремительно прогорающий хворост и, похоже, мыслями блуждал где-то далеко отсюда. Пламя ярким призраком отражалось в его тёмных глазах.
…Берёзовые стволы высились повсюду, словно колонны, подпирающие сплошной непрозрачный полог — то ли листвы, то ли низкого, непроглядно-чёрного неба. Мёртвая трава негромко шелестела, рассыпаясь в прах под ногами. Где-то должен гореть костёр; а может, он уже потух, проглотив всё, что было назначено ему в пищу. Зачем вовсе было уходить от огня? Как теперь вернуться?
Призрачно-бледные стволы уходят в бесконечность неровными рядами, будто бы пойманные меж глядящихся друг в друга зеркал. Здесь нет верной дороги, но оставаться на месте значит сдаться без боя. Шаги отдаются оглушительным эхом в гулкой тишине; кажется, будто мир вокруг куда-то движется, но на самом деле это не так. Сколько ни трать силы, отсюда не уйти, не убежать, не вырваться. Остаётся только шагать, чтобы не лишать смысла остаток жизни…
Резкая, пронзительная горечь сдавила вдруг горло. Она была… настоящей, живой, в сотни раз реальнее зачарованной чащи и глухой безысходной тоски. Сомкнутые веки опалил ослепительный свет; Ира открыла глаза и надсадно закашлялась, прижимая ладонь к ноющей груди. Вокруг костра танцевали ломкие тени. Снова вспыхнуло; бледное пламя распласталось в воздухе сияющей дугой. Послышался негромкий трескучий смех.
— Пошёл вон! — рявкнул Зарецкий куда-то в стремительно зализывающую раны ночную тьму.
То, что пряталось под её покровом, не спешило подходить ближе. То ли хохот, то ли плач прокатился вдоль зыбкой границы рыжеватого света. Ира закашлялась: что-то болезненно сжалось в груди, мешая дышать; на глаза навернулись без причины горячие слёзы. Ярослав сорвался с места и без тени сомнения нырнул в темноту — туда, где насмехался над ним неведомый ночной гость. Кое-как скатившись с лежанки, Ира подползла ближе к костру. Огонь — единственная надёжная защита от нежити, от холода, от подступающей тьмы…
— Охолони, волхв! — испуганно взвизгнула пустота. Вспыхнувший среди деревьев яркий свет очертил притиснутую к широкому стволу тщедушную фигурку; левой рукой Зарецкий сжимал воротник потрёпанной алой рубахи, правую, над которой реяло золотистое пламя, занёс, как для удара. — Я ж не со зла! Не признал, дурачина, э-э-эх… Хошь — век тебе служить буду, отпусти только! Пощади!
Ярослав выругался сквозь зубы и нехотя разжал руку. Существо, обманчиво похожее на тощего мужичонку, мешком рухнуло к древесным корням и изумлённо закашлялось. Не ожидало отделаться так легко.
— Твоё счастье, — глухо проговорил Зарецкий, заступая ему дорогу к костру, — что твоя товарка о тебе позаботилась. Пошёл вон.
Ночная тварь склонила набок лохматую голову, с интересом его разглядывая. Ира запоздало припомнила неживую четырёхпалую ладонь на смуглом запястье, спокойный голос и скупые слова, недобро теперь аукнувшиеся. Стало холодно, несмотря на горевший совсем рядом огонь.
— Куда ж я пойду-то? — хитровато спросила нежить, щуря единственный глаз. Вторая глазница зияла тьмой. — Я ить тебе служить обещался. Не слыхал, что ли?
— Нужен ты мне, — огрызнулся Ярослав и брезгливо отступил на шаг. — Ну-ка хватит тут свою вонь распускать!
— Как мудрый господин прикажет, — елейно отозвалось существо.
Давившая на грудь тяжесть исчезла, будто и не было. Ира поспешно вдохнула перемешанный с дымом воздух; в лёгких защекотало, словно от восторга. Лица Зарецкого она не видела; навряд ли он рад власти, обретённой над опасной нежитью. Но и уничтожить скорчившуюся на земле тварь теперь нельзя — иначе сработает клятва. Клятва, данная в обмен на её, Ирину, жизнь…
— А если мудрый господин прикажет сгинуть и не мозолить глаза? — ядовито поинтересовался Ярослав и, заметив, как приободрился одноглазый, торопливо сдал назад: — Нет, погоди-ка, так не пойдёт. Нечего тут гулять без надзора.
Нежить мелко затряслась от беззвучного смеха; зубы у существа были белые, крепкие, заострённые. Жёлтый, обведённый алой нитью глаз зыркнул в Ирину сторону. От Ярослава это не укрылось.
— Так, — рявкнул он, вновь всецело завладев вниманием пленника, — любая попытка тронуть живого — и отправишься в небытие, даже если это будет стоить мне дара. Ясно выражаюсь?
— Да где уж яснее-то, — обиженно буркнул одноглазый. — А ежли вдруг ты сам попросишь?
— Не попрошу, — заверил Ярослав. — Значит, так: дальше полутора вёрст не отходить, на людей не нападать, чары применять только с моего разрешения. Сунешься к нам без предупреждения — я за себя не отвечаю. Уразумел?
— Тю, чего ж тут разуметь-то, — существо издевательски хихикнуло. — Коли вдруг понадоблюсь, так меня Тихоном кличут. А мне тебя, волхв, как звать?
— Зови Яром, — отмахнулся Зарецкий. — Брысь отсюда.
Сутуловатый мужичок мигом растаял в воздухе; волна затхлого воздуха прокатилась над землёй, заставив Иру закашляться. Ярослав раздражённо вздохнул и, приблизившись, сел рядом на землю; Ира безропотно протянула ему руку.
— Кто это? — спросила она, прислушиваясь к самочувствию. Холод понемногу отступал. Выдержала бы она, доберись до неё незваный гость?
— Лихо, — зло бросил Зарецкий, и Ира невольно поёжилась. О таких тварях она только в учебниках и читала; приводимые там рекомендации советовали при встрече едва ли не завернуться в саван и ползти на кладбище. — Свалилось, блин, на мою голову…
— Ты его н-не боишься? — шёпотом спросила Ира и боязливо огляделась. Вдруг лихо где-то тут, слушает, потешается, готовится ринуться из тьмы…
— Чего его бояться, — Ярослав выпустил её ладонь и устало отбросил со лба волосы. — Всего лишь нежить. Бояться надо людей.