В тесном зальчике придорожной харчевни было душно и людно. За окнами, затянутыми мутной плёнкой, истекала нудной сыростью непогода; дождь начался прошлой ночью, размыл дороги, напоил воздух липким холодом и, кажется, вознамерился задержаться надолго. В заведеньице с намалёванным на вывеске пузатым бочонком держало оборону упрямое тепло; за одно это можно было простить ему висящую в воздухе вонь кислой браги и немытых тел, толчею и многоголосый гам. По местным меркам тут даже неплохо кормят. Можно было бы переждать здесь ненастье, но дождь — не повод задерживаться на лишнюю половину суток.
Ира зачерпнула деревянной ложкой густое варево, пахнущее луком и капустой. Харчевня явно не относилась к бурно процветающим; мяса здесь не готовили, но за предложенную Ярославом серебряную монетку принесли овощную похлёбку, ноздреватый серый хлеб и тушёную курятину. Роскошная трапеза; обычно приходилось довольствоваться меньшим. Сидеть на краю длинной лавки было неудобно: теснившиеся в проходах завсегдатаи норовили задеть, толкнуть, а то и опасно пошатнуться на нетвёрдых ногах. Ира вместе с драгоценной плошкой вплотную придвинулась к Ярославу; он не возражал — она ведь не мешала прислушиваться к громогласным разговорам соседей по столу.
— Как есть пустая стоит Ежовка, — мрачно вещал носатый мужик в расшитой дорогими цветными нитками бесформенной хламиде. — Свет-бог мне свидетель и Путничек тоже! Ни одной живой душеньки не осталось, — оратор размашисто очертил в воздухе обережный знак. — Ставенки да двери нараспашку стоят, в дома-то зайти страшно: всё гниль, ровно как ежли бы три зимы без тепла стояло. И никогошеньки, ни старого, ни малого…
Сборище взволнованно загудело — недоверчиво и испуганно. Многие принялись вслед за рассказчиком творить священные знаки.
— Боги гневаются…
— Неживые небось безобразят!
— То Стридар-нечестивец забавляется…
— Ш-ш-ш ты! Услышит!
— Услыхал ужо… Братец надысь из города весточку принёс: говорят, опять по-над Браем крамольцы ходят, как в старые времена…
— Так и пусть бы ходили! Они ить неживых-то умели прищучить, не то что нынешние, тьфу…
— Ты б молчал побольше! Храмовые за такие речи знаешь что с людьми делают?
— А ты мне не кажи, не кажи! Поболе твоего знаю!
Гвалт мало-помалу перерос в безобразную ругань. Гневно застучали по столу кулаки и днища глиняных кружек; выудить отдельные слова из мешанины сердитых голосов стало невозможно. Ярослав, повернув голову, обратился к мирно обедающему соседу; Ира не различила бы его слов, не сиди она так близко.
— Добрый человек, — тихо проговорил Зарецкий, стараясь, как всегда, не привлекать к себе внимания сверх необходимого, — а далеко ли та Ежовка?
Сосед отвлёкся от похлёбки и смерил его оценивающим взглядом.
— А ты не из здешних, что ли, будешь?
— Не из здешних, — легко согласился Ярослав. — Из вихорских.
— А-а-а, — мужик задумался на несколько мгновений, кивнул сам себе и ответил: — До Ежовки три дни пути вниз по Гориславской дороге. От Желновицы свернуть вправо, там и будет близ Лисьего ручья.
Иру пробрала тревога. Ярослав не был бы собой, если бы пропустил подобное обсуждение мимо ушей. Местные не просили его о помощи и, разумеется, никак не относились к юрисдикции московского магконтроля; более того — додумайся кто-нибудь не в меру сообразительный, что перед ним отнюдь не маг-недоучка из местной религиозной братии, публичная казнь Зарецкому обеспечена. И всё равно печётся о них, даже в ущерб себе, даже едва унеся ноги от разгневанных жителей Березны… Просто потому, что больше некому. Это не назовёшь ни повинностью, ни работой, ни долгом — разве что… добротой?
— Всё хорошо? — едва слышно спросил Ярослав. Он говорил, низко склонившись к Ириному уху, так, чтобы чужие не уловили слов; его дыхание обжигало ей кожу.
— Да, — она подняла голову, на миг встретившись с ним взглядом, и тоже понизила голос: — Мы туда пойдём? В эту Ежовку?
Ярослав неопределённо качнул головой. Это, конечно, могло означать сомнения или что-то вроде «позже поговорим», но Ира слишком хорошо научилась его понимать, чтобы обманываться. Ближе к ночи её оставят в надёжном укрытии под присмотром Тихона, чтобы не натворила бед; сам же Зарецкий отправится в погибшую Ежовку. Так правильно. Даже если не хочется трястись весь вечер в одиночестве, считая тягучие секунды ожидания, она слова не скажет наперекор. Есть вещи поважнее личных страхов.
За порогом харчевни их ждал вяло накрапывающий дождь и жёлтая от глины размытая дорога, уходящая в серый волглый сумрак. Ира плотнее запахнула на груди шерстяной плащ; берегла драгоценные крупицы тепла, слишком уязвимые перед промозглой сыростью. Недовольно топтавшихся у коновязи лошадей она обошла по широкой дуге; животные казались недобрыми.
— Не бойся, они привязаны, — сказал Ярослав, успокаивающе касаясь её плеча.
— Я и не боюсь, просто осторожничаю, — честно ответила Ира. — На лошади можно было бы двигаться быстрее, да?
— Если только ты умеешь ездить верхом, — Ярослав сдержанно усмехнулся. — Я вот понятия не имею, с какой стороны к лошади подходить.
— Думаешь, сложнее, чем водить машину?
— Машина — железка, — он пожал плечами, выдернул из паза хлипкую задвижку и приоткрыл противно скрипнувшую калитку. — А тут — живое существо со своей волей и характером. Давай это развлечение всё же оставим на крайний случай.
— Мы опять задержимся из-за дождя, — полувопросительно сказала Ира. Крепко сшитые башмаки нет-нет да пропускали холодную грязную жижу; брести по дороге выходило с черепашьей скоростью.
— Думаю, мы пока можем себе это позволить.
К вечеру стало ясно, что расползаться тучи не намерены. В поисках более-менее сухого местечка для ночлега пришлось углубиться в угрюмый придорожный лесок. Ира помогла наломать еловых лап, чтобы устроить лежанку; земля вокруг разведённого на сырых смолистых ветках костра стремительно теплела. Призрачное золотистое пламя грело сильнее обычного огня.
— Я отлучусь ненадолго, — буднично сообщил Ярослав, развязывая сумку. — Поужинай, пожалуйста, и ложись спать. Тихон последит, чтобы тебя не трогали.
— Ты в Ежовку? — безнадёжно спросила Ира. Не говорить же, что она глаз не сомкнёт, пока вновь не увидит его целым и невредимым.
— Да. Попробую разобраться, что там случилось, — Зарецкий невзначай тронул рукоять ножа. — Зови, если что.
Он прикрыл на миг глаза, сосредоточиваясь, и исчез, оставив Иру в мнимом одиночестве. Под густой хвойный полог не проникал ни дождь, ни скудный сумеречный свет; может быть, уже наступила ночь. Ира без вдохновения вынула из сумки фляжку, глотнула холодной воды и убрала назад. Она могла бы занять себя стиркой, найдись поблизости ручей или озерцо, или готовкой, будь в припасах хоть что-то, кроме хлеба и подсохшего сыра. Или сварить себе укрепляющее, если бы хватило духу углубиться в лес в поисках нужных трав. Отыскав в сумке медную плошку, купленную позавчера в деревушке близ переправы, Ира устроила её поближе к щедро расточающему свет костру. Посудина была совсем маленькая, «зеркало» в ней получалось неудобное; Ира едва различила за водной гладью хлопочущую на кухне бабушку. Толстый рыжий кот сидел на подоконнике и помахивал пушистым хвостом; ему вообще-то не позволялись раньше такие вольности.
— Мама, — вслух сказала Ира, голосом помогая себе сосредоточиться.
Мама работала. Хмуря подкрашенные брови, она передавала кому-то аккуратные пачки документов; губы её беспрестанно шевелились — должно быть, мама инструктировала собеседника. Надо позвонить ей, как только выйдет добраться до телефона. Нет, сначала бабушке, она ведь волнуется…
— Папа.
Он вёл машину. Должно быть, в Москве шесть-семь часов вечера, и папа уже едет домой. Хорошо, что они с мамой не знают, куда занесло непутёвую дочку. Папа вообще в молодости вряд ли представлял, в какую головную боль может вылиться для него женитьба на ведьме. А может, представлял — и всё равно женился. В любом случае, это был с его стороны весьма самоотверженный шаг.
— Оля…
Сестра в одиночестве целеустремлённо шагала куда-то мимо роскошных витрин, в которых метались солнечные отблески. Центр Москвы. Что ей там понадобилось? Личико сестры выглядело встревоженным и решительным. Хоть бы не натворила глупостей… У неё ведь ещё даже удостоверения нет…
— Максим. Макс…
Отражение зарябило и растворилось. Из плошки на Иру глянуло её собственное разочарованное лицо. От нетерпеливого прикосновения оно рассыпалось светлыми бликами, потом вновь собралось воедино и не захотело никуда исчезать. Колдовство не работало.
— И-и-и, чего нос повесила, девонька?
Ира взвизгнула. Где-то в вышине сердито захлопали птичьи крылья, в костёр посыпались сухие хвоинки.
— Тихон! Напугал!
— Уж прости мне, то не со зла, — повинилось лихо, усаживаясь поодаль от огня и подбирая под себя ноги. — Гляжу, закручинилась чего-то, дай, думаю, выспрошу…
— Не надо, — буркнула Ира и выплеснула воду в кусты. — Лучше расскажи что-нибудь.
— Про что ж рассказать-то?
— Ну… Про дальние страны и хорошие времена, — она вздохнула и протянула к костру мокрые ладони. — Что-нибудь доброе.
Тихон многозначительно хмыкнул, поскрёб в затылке и завёл напевную, неожиданно складную речь. Он говорил о свободных городах Ильгоды, от века не знавших над собой ничьей воли; о покинутой ныне стране Ястра, где не было места зиме, а великолепные дворцы тонули в зелени фруктовых садов; о своенравных поморянах, мореходах и воинах, привозивших на ярмарки белоснежные медвежьи шкуры и крепкие моржовые клыки. О великих сказителях, чьи песни до сих пор поют от Льдистого моря до Журавлиных степей. О чудовищах, затаившихся среди непролазных болот и буреломных чащ; о сразивших их храбрых волхвах — мужчинах и женщинах, имена которых ничего Ире не говорили. Тихон осмотрительно выбирал истории с хорошим концом и отстранённо щурил единственный глаз на постреливающее искрами пламя. Груда полусырого хвороста понемногу таяла; густела тьма за пределами очерченного пламенем круга. Время плавилось в исходящем от костра ласковом тепле.
Тихон первым услышал негромкие шаги. Прервал рассказ, встрепенулся, улыбнулся лукаво:
— И-эх, девонька, в другой раз доскажу!
Ира обернулась и ойкнула от неожиданной боли в затёкших мышцах. Гибкая тень без страха шагнула в круг света, стремительно обретая знакомые черты. Тихон вскочил на ноги и принялся обираться, стряхивая с рубахи хвоинки.
— Вот, значит, как и велено — сберёг, устерёг да побасенкой развлёк! — молодцевато отрапортовал он. — Могу и ещё, ежли надобно!
— Нет, Тихон, не нужно, — устало отозвался Ярослав. — Отдыхай.
Лихо верноподданически тряхнуло патлами и растаяло в воздухе. Зарецкий красноречиво покосился на предательски торчащую из сумки нетронутую краюху хлеба.
— Не слушаешься меня, — укоризненно сказал он Ире, усаживаясь рядом на прогретую костром землю.
— Да как-то не хотелось есть, — она не покривила душой: кусок и правда в горло не лез. — Тихон так интересно рассказывал…
— Что рассказывал?
— Истории разные, — Ира вытащила из сумки завёрнутый в тряпицу сыр и разломила кусок на две не слишком равные части. — А там как?
Ярослав помрачнел. Он вытащил из ножен нож, прокалил его в пламени, тщательно вытер и принялся сосредоточенно нарезать предназначенный к ужину кусок сыра, словно в мире не было занятия важнее.
— Туманницы, — осторожно сказал наконец Зарецкий. — Много. Голодные.
— Они ещё там? — испуганно ахнула Ира.
— Нет, конечно. Наелись и разбежались, — с отвращением бросил Ярослав. — Идеальное преступление.
— Это опять Ергол?
— Не зови его по имени, пожалуйста. Перенервничаешь — услышит, — Ярослав сложил нарезанный сыр в пустую плошку и занялся хлебом. — Хватит страшных сказок на ночь. Самочувствие как?
— Порядок, — Ира взяла у него всё ещё мягкий ломоть и положила сверху кусочек сыра. — У костра очень тепло.
— Хорошо.
Резко пахнущий сыр казался лучшим в мире деликатесом. Ярослав как-то раз пошутил, что к их изысканной ежевечерней трапезе не хватает только белого вина. Воздух пах влажной землёй, хвоей и дымом; под шатром мохнатых еловых ветвей было почти уютно. Ира покладисто сгрызла свою порцию, завернулась в высохший у костра тёплый плащ и уселась на сооружённой из лапника лежанке. Теперь, когда отпустила тревога, её понемногу начинало клонить в сон.
— На рассвете подъём, — сообщил Ярослав. Он ополоснул из фляги опустевшую плошку, убрал в сумку остатки припасов и опустился на колени рядом с Ирой; горячие пальцы коснулись её виска, скользнули вдоль щеки к бьющейся на шее жилке. — Ночью будет холодно. Ложись поближе к огню.
Она не сразу поняла смысл слов. Спохватилась, подгребла еловые лапы, придвинулась к костру. В этих его прикосновениях не больше нежности, чем в медицинской инъекции. Пройдут последние симптомы, оставшиеся после общения с тенью — и нужда в них вовсе отпадёт… Ира поплотнее стянула у горла плащ и закрыла глаза. Надо попытаться выспаться. Может быть, уже завтра всё кончится. Или послезавтра. Ну, в крайнем случае, через два дня…
…Среди еловых ветвей клубится мрак. Тяжёлые лапы сонно покачиваются безо всякого сквозняка, цепляются за волосы, преграждают путь. Босые ноги тонут в мёртвой рыжей хвое. Стылый воздух лишь зря царапает лёгкие; дышать им — всё равно что пить кислоту. Серые стволы нехотя расступаются, чтобы смениться точно такими же. Ни лучика света, естественного или рукотворного. Крик о помощи застревает в горле. Нельзя кричать. Нельзя подавать голос. Всё равно никого рядом нет.
Пытаться бежать — самоубийственно, шагать спокойно никак не выходит. Нижние ветви елей колышутся над самой головой, иногда хлещут в лицо смолистыми иголками. Исполинские, в несколько обхватов стволы подступают с обеих сторон; узловатые корни бугрятся под палой хвоей, как вены под кожей. Чаща равнодушна; она не жаждет убить — ей попросту всё равно.
Изогнутые жерди, похожие не то на рыбьи кости, не то на длинные тонкие клыки, торчат из земли меж еловых стволов. Тусклые ленты безжизненно свисают с заострённых верхушек. Столбы такие же непомерно высокие, как и деревья; растрёпанные кончики лент виднеются далеко над головой — не дотянуться. Это и не нужно. Сама изгородь означает спасение. Кто-то обязательно придёт на помощь. Надо остановиться и подождать. Просто подождать…
Ничего не меняется. Сколько часов, дней, лет так прошло — чёрт его знает. Всё так же лениво покачивают лапами ели, безучастно висят выцветшие ленты, никуда не отступает ночной мрак. Только дышать становится всё труднее, а холод пробирается всё глубже под лёгкое платьице. Нужно позвать на помощь, срочно; так, как учили… Из горла вырывается только невнятный хрип, тоненький, будто детский. Это ничего, есть другой способ, надёжный… Пальцы вслепую шарят у шеи, под цветастым воротничком. Там ничего нет.
Слёзы стынут в глазах, горькие и бессильные. Крохотные шаги не приближают к виднеющимся вдали еловым стволам, словно поляна зачарована, словно вся она — морок посреди морока. Прошло уже много часов. Никто не спасёт. Никто не найдёт. Сесть и ждать, пока холод возьмёт своё? Нет, так слишком страшно…
Тёплая вспышка в груди разгоняет кровь в жилах. Света не видно, нет на шее серебряной цепочки, но там, где она должна быть, поселилась невесть откуда взявшаяся огненная искра, беспокойная, зовущая. Нужно бежать туда, куда она манит — вот только как? Шаг вперёд, шаг вправо — всё не то. Серый морок вокруг только мешает, но стоит закрыть глаза, и голубые искры ослепительно вспыхивают во тьме. Одна — на груди, и ещё одна — неимоверно далеко, а может быть, совсем рядом. На несколько мгновений показалось, будто весь мир вокруг охвачен пламенем — нет, залит ослепительным солнечным светом, в котором стремительно тают жалкие ошмётки недобрых чар. Идти теперь легко; гигантских елей больше нет, они не могут преградить путь. Нет и холода. Совсем нет. Он ушёл без следа, побеждённый силой небывало могущественной, много большей, чем те бледные её отголоски, что люди зовут волшбой…
Пахнущий дымом воздух наполнил лёгкие — так, что закружилась голова и запершило в горле. Ира приоткрыла слезящиеся глаза; остро сверкающие синие искры никуда не пропали. Одна, неистово разбрызгивающая свет, источающая тревожное тепло — на груди. Вторая — близко, почти перед глазами; её сияние сочится сквозь пальцы, судорожно сжимающие крохотный амулет. Сердце всё ещё колотится, как сумасшедшее. Всего лишь очередной кошмар. Всего лишь кошмар…
— Слышишь меня?
Совсем рядом — встревоженное, побледневшее лицо. Кивнуть не выйдет, только медленно закрыть и открыть глаза. Ярослав выдохнул и отпустил амулет; синие искры тут же погасли. Их стало немного жаль. Осторожное прикосновение к виску — дольше, чем обычно; значит, дело плохо… Он придержал её за плечи, словно больного, которому нельзя позволять ложиться. К губам настойчиво прижалось деревянное горлышко фляжки.
— Пей. Нужно.
Ира послушно глотнула пахнущей железом прохладной воды. Рядом весело плясало пламя; его тепла не хватило, чтобы прогнать убийственный сон. Ночью холодно… Даже возле огня…
— Не засыпай, пожалуйста, — в тихом голосе сквозит беспокойство. — До полуночи. Пока нельзя.
Да и не тянет. Там, за тонкой вуалью сна — медленно растворяющийся в небытии жуткий морок. Здесь — согретый костром воздух, спасительный свет и человек, без которого она уже была бы мертва. Пару десятков раз. Ярослав осторожно привлёк её к себе, согревая теплом своего тела. Ира опустила тяжёлую голову ему на плечо. Завтра пусть будет, что будет. Сейчас можно…
— Не засыпай!
«Не нарушайте процедуру!..» Воспоминание, кажется, из прошлой жизни, такое теперь далёкое и странно счастливое. Со второй попытки получается выдавить из пересохшего горла что-то осмысленное; голос слушается нехотя, звучит хрипло и незнакомо.
— Не… не буду, — этого мало. Ещё одно усилие над собой; на сей раз выходит проще: — Спасибо…
— Береги силы, — его пальцы рассеянно поглаживают её висок; жаркие искры жизненной силы уже почти не вспыхивают на тёплой коже. — Теперь всё в порядке. Только сейчас не засни…
Он отвёл с её взмокшего лба влажные прядки волос, пристально вгляделся ей в лицо. Месяц тому назад она несказанно удивилась бы, что он умеет смотреть вот так, участливо, ласково… Месяц назад он и не позволил бы себе подобного.
— Слава, — прошептала она, не в силах сладить с голосом, — ты…
— Я люблю тебя, — просто сказал он и усмехнулся: — До сих пор думал, что безнадёжно.
Сердце пропустило удар. Ярослав улыбался; в тёплых карих глазах отблёскивало неугомонное призрачное пламя. Ира протянула руку, несмело коснулась его щеки, заросшей колючей тёмной щетиной. Движение дорого ей далось; Ярослав поймал её ослабевшую ладонь, мягко сжал в своей. Склонившись к ней, он бережно коснулся губами её губ; сперва осторожно, словно боясь навредить, затем — уверенно и властно. Кажется, и он, и она позволили себе забыться; ослепительные, обжигающие мгновения вспыхивали и таяли, как искры над костром, и они совершенно точно не были сном.
— Ты опять меня спас, — прошептала Ира, прислушиваясь к торопливому стуку чужого сердца. — Ты только и делаешь, что меня спасаешь.
— Иногда отвлекаюсь на кого-нибудь другого, — Ярослав улыбнулся и поцеловал её в лоб. — Работа, знаешь ли…
— Врёшь, — она обвила руками его шею и твёрдо взглянула в смеющиеся карие глаза. — Работа тут ни при чём. Просто ты по-другому не можешь, вот и всё.
— Может, и не могу.
Откуда-то из неведомой промозглой дали донёсся тоскливый протяжный вой. Ира невольно поёжилась; Ярослав крепче прижал её к себе.
— Нежить, — заметил он, прислушиваясь к полной отзвуков тишине. — Уже полночь. Ещё немножко потерпи, и можно будет поспать.
— Уснёшь тут теперь…
Зарецкий рассмеялся негромко и как-то виновато.
— Уснёшь. Нам обоим отдых не помешает.
— Ты все силы на меня потратил…
— Впервой, что ли?
Настала Ирина очередь смущаться. Сколько хлопот от неё! Должно быть, Ярослав попросту привык о ней заботиться. Она снова поцеловала его, счастливая, что может теперь вот так запросто это делать. Здесь, с ним рядом, в его тёплых объятиях, нет места ни страху, ни холоду. Вдалеке опять раздался монотонный вой, рассыпался тявканьем, оборвался; костёр вспыхнул ярче, вытягиваясь к низко нависшим еловым лапам, и тут же, присмиревший, опал, повинуясь короткому жесту. Зловещий полуночный час миновал.
— Вот теперь попробуй уснуть, — мягко попросил Ярослав, касаясь губами её волос. — Кошмаров больше не будет. Ручаюсь.
— Откуда ты знаешь?
— Давай про специальные области волшбы как-нибудь потом…
Сон не шёл ещё долго. В далёком невидимом небе уже забрезжил ранний рассвет, когда дрёма наконец пересилила поутихшее волнение. Казалось, веки сомкнулись всего на миг под тяжестью навалившейся усталости, и тут же слух царапнул Тихонов скрипучий голос:
— Слышь, Яр! Просыпайся! Напасть тут у нас!
— Что такое? — сонно спросил Ярослав. — Огонь гаснет?
— И-и-и, огонь-то целёхонек… Его-то, небось, и приметили.
Ира вздрогнула и проворно, хоть и без охоты, отползла в сторону, освобождая Зарецкому место для манёвра. Вокруг посветлело; между еловыми стволами висел клочковатый утренний туман. Теперь он не казался страшным — может быть, потому, что наяву Ира была не одна.
— Вона там, — Тихон, не утруждавший себя условностями вроде человеческого облика, подхватил из кучи хвороста длинный сук и ткнул куда-то в белую дымку. — Дюжина их, а то и поболе будет. Ежли прикажешь, так я их…
— Не надо, — Ярослав закатал рукава рубашки и проверил, хорошо ли ходит в ножнах нож. — Люди?
— Они самые.
— Не высовывайся тогда. Охраняй.
Ира кое-как поднялась на ноги и стряхнула налипшие на подол хвоинки. Слабость всё ещё давала о себе знать. Невдалеке валялась брошенная Тихоном крепкая ветка; Ира подобрала её, мигом перепачкав руки в смоле и влажноватой грязи. Пламя истаяло в воздухе, оставив после себя ало тлеющие угли и быстро погибший призрак тепла. Туман медленно затягивал крохотную полянку.
— Уходим? — прошептала Ира. Сумка с припасами и снаряжением лежала, развязанная, в паре шагов правее потухшего костра.
— Пока нет. Хочу посмотреть, кто там, — тихо отозвался Ярослав. — Запахнет жареным — беги.
Он едва успел договорить, когда где-то впереди отчётливо послышались шаги. Мощный порыв ветра прорезал туман, обнажив серые стволы и движущиеся средь сумрака фигуры; Ира не различила бы их, стой они неподвижно. Камуфляжная форма превращала людей в невидимок. Кто это? Управа исхитрилась снарядить сюда поисковой отряд? Или, что вероятнее, лже-Георгий Иванович нашёл себе курьера на замену Ире? Тогда он вполне мог притащить сюда что-нибудь пострашнее армейских курток…
— У них оружие, — прошептала Ира.
— Знаю. Не отвлекай.
Люди приближались, не считая более нужным держать в тайне своё присутствие. Двое или трое отделились от отряда и нырнули в туман — очевидно, обойти по дуге и окружить загнанную в угол добычу. Меж еловых стволов прокатился отрывистый приказ:
— Не стрелять!
— Отлично, — вполголоса процедил Ярослав. Не скрывая намерений, он вскинул левую руку, правой взялся за рукоять ножа. — Эй, там! Ещё шаг — и стрелять буду я!
Случайный сквозняк мазнул Иру по щеке. Пришлые замерли, где стояли — в паре десятков шагов от полянки. От сплошной серо-зелёной массы отделился человек, немолодой, широкоплечий и коренастый, похожий на отставного военного. В его опущенной руке маслянисто блестела чёрная сталь. Пистолет? Нет, пистолеты намного меньше…
— Погоди, — человек примирительно поднял свободную ладонь. — Мы с миром пришли. Понимаешь меня?
Их приняли за местных. Конечно; кто ожидает встретить в лесной глуши посреди чужого мира сотрудников московского магконтроля?
— Понимаю, — Ярослав смотрел не на главаря, а куда-то ему за спину. Искал что-то в бесстрастных лицах, мужских и женских. — Что вам нужно?
— Ты храму служишь? — вопросом на вопрос ответил предводитель. — Или сам себе?
Что-то тихо зашуршало слева, в густом тумане. Ира оглянулась на шум, но ничего не увидела. Человек с автоматом свёл к переносице кустистые брови; его тоже потревожил этот неясный звук.
— Ну, допустим, ни то, ни другое, — громко сказал Ярослав, отвлекая его внимание. Зарецкий, очевидно, тянул время; что он задумал? — А ты?
Вопрос почему-то обескуражил вояку. Несколько мгновений он молча буравил Ярослава подозрительным взглядом, а потом вдруг вскинул автомат. Ира взвизгнула и бросилась наземь; где-то над головой загалдела и захлопала крыльями птичья стая. В утренней тишине отчётливо послышался бессильный глухой щелчок.
— Взять! — испуганно крикнул незнакомый высокий голос. — Убить!
Автоматная очередь с дробным стрёкотом прошила воздух там, где мгновение назад стоял Зарецкий. Где-то справа послышались торопливые шаги — и тут же рядом с Ирой рухнул на колени кто-то большой и грузный. Пахнущий маслом пистолетный ствол примял разбросанные на земле еловые лапы.
— А ну не балуй, — грозно гаркнул невидимый Тихон. Его пленник едва слышно всхлипнул, хватая губами воздух.
Снова сердито гавкнул автомат. Ира подползла к брошенному пистолету, с трудом его подняла. Она понятия не имела, как с ним обращаться. Дрожащими руками направила на оказавшегося неподалёку долговязого мужчину:
— Не подходи!
Человек замер в нерешительности, оглянулся назад. Застыло всё пришедшее было в движение воинство. Слышно стало, как неподалёку кто-то жалобно и тонко скулит.
— Оружие на землю, — рявкнул Ярослав откуда-то из неплотного тумана. — Приказывай! Ну!
— О-о-оружие… на землю… — покорно пискнул тонкий голос.
Его послушались. Люди в камуфляже один за другим осторожно опускали к ногам автоматы и пистолеты.
— Все по два шага назад, живо!
— Два-а-а… шага… назад…
Словно идеально вымуштрованные солдаты, люди синхронно отодвинулись от брошенного оружия; кто-то налетел спиной на дерево, но приказа ослушаться не посмел. Ира с облегчением отбросила пистолет, словно он был измазан в нечистотах, и поднялась на ноги. Никто не обратил на неё внимания.
— Теперь спать.
— Спать…
Все, кто до сих пор не попал под горячую руку Тихону, мешками рухнули наземь. Ира осторожно обошла лежащую ничком благообразную даму в возрасте. Как она в это ввязалась? Или вот этот молодой паренёк, наверняка ещё студент… Или тщедушный мужчина с сединой у коротко стриженных висков… Ещё шаг — и Ира увидела единственного оставшегося на ногах чужака. Круглощёкий белобрысый тип жалобно кривил глуповатое, почти детское лицо; Зарецкий стоял за его сутулой спиной и держал у нервно вздрагивающего горла острие ножа. Блефовал, разумеется, но парнишка всё принимал за чистую монету.
— Московский магконтроль, — зло бросил Ярослав, без деликатности встряхнув пленника за плечо. — Старший офицер Зарецкий. Имя, род способностей, категория?
Парнишка судорожно втянул ноздрями прохладный воздух.
— И-илья Витальевич Осляков… Н-н-нету категории…
— Вот как, — ядовито протянул Зарецкий. — Присягу, значит, не принимал? А клятвы с тебя брал кто-нибудь?
Осляков попытался было мотнуть головой, наткнулся на нож и испуганно ойкнул. На Иру он смотрел отчаянно, словно умолял спасти.
— Ты в курсе, что полностью подчинять себе людей строжайше запрещено? — вкрадчиво поинтересовался Ярослав. — Кто твой наставник?
— Н-н-никто… Я просто делал, что г-говорили…
— Понятно. Левую руку, пожалуйста. Ир, прими у него клятву.
Ира вздрогнула, услышав своё имя. Осляков, всхлипывая, поднял дрожащую руку; закатывать рукав куртки пришлось самой. Бледное запястье было липким от пота и дрожало мелкой дрожью. Хотелось отпустить и вытереть ладонь; Ира нахмурилась и крепче сжала непослушные пальцы.
— Повторяй за мной, слово в слово. Ошибёшься хоть раз — приму меры на своё усмотрение, — зловеще предупредил Зарецкий и заговорил медленно и чётко, то и дело прерываясь, чтобы выслушать бормотание Ослякова: — Клянусь не отнимать человеческую жизнь. Клянусь не причинять вреда человеческому разуму и телу при помощи дара. Клянусь беспрекословно выполнять приказы уполномоченных лиц, кроме случаев, когда от исполнения указаний зависят мои жизнь и здоровье… Хватит пока с тебя.
Ира с облегчением выпустила чужое запястье. Парнишка трясся так, что Ярослав счёл за благо убрать лезвие от его шеи.
— Отвечай правдиво. Это приказ, — лениво бросил Зарецкий, убирая нож в ножны. — На кого ты работаешь?
— Н-н-на «Восход»…
— Имя Ергол тебе о чём-нибудь говорит?
— Нет…
— Тогда Георгий Иванович?
— Ельцов. Георгий Иванович Ельцов. Он… меня… учил.
— Прекрасно. С какой целью привёл сюда людей?
Осляков замялся. Его взгляд заметался между лиц лежащих без сознания чужаков.
— П-п-помощь… к-к-князю…
— В чём помощь?
— В войне… против… угнетателей…
Зарецкий зло выругался. Слова пленника его не удивили — лишь подтвердили опасения. Ира смотрела на Ослякова, напуганного и жалкого, и пыталась вообразить, что бы стала делать на его месте. Она ведь вполне могла там оказаться… Нет, не могла бы. Не сумела бы на такое согласиться. Лучше уж позволить присяге сработать.
— Имена, — потребовал Зарецкий. — Все, кто связан с «Восходом». Организаторы, владельцы, заинтересованные.
Осляков побледнел.
— Не-не-не могу… Не знаю… То-то-только Ельцов… И Кузнецов ещё, он тоже… Помогает…
— Ожидаемо, — сердито процедил Ярослав. — Много ты сюда народу привёл?
— Их, — пленник обвёл нервным жестом лежащих на земле людей. — И ещё часть… у леса. Ждут…
— Здесь кого-нибудь завербовал уже?
— Н-н-нет… Только… вас вот… пытался…
— Понятно, — Ярослав на миг прикрыл глаза, сосредоточиваясь. — Значит, поступим так. Ты сейчас собираешь своих людей, немедленно ведёшь к Ясногорскому разлому и всех до одного переводишь через границу. Чтобы никто не умер, понял меня?
Осляков покорно дёрнул вихрастой головой.
— Далее, — Зарецкий скрестил на груди руки. — Идёшь до ближайшей наблюдательной точки магбезопасности и сдаёшься. Вместе с людьми. Снимаешь чары, убираешь лишние воспоминания. Дальнейшее — на усмотрение моих коллег. Это приказ. Всё понятно?
Ещё один кивок, на сей раз — обречённый. Ира встревоженно взглянула на Ярослава.
— Они же… могут… — она замялась, не в силах высказать вслух тайный страх, с недавних пор поселившийся в глубине души.
— На их усмотрение, — с нажимом повторил Ярослав. Осляков хлюпнул носом, совсем как наказанный ребёнок. — Требуй присутствия Верховского на допросе. Ему назови мою фамилию, этого будет достаточно. Всё уяснил? Тогда вперёд.
Он демонстративно отступил на несколько шагов, предоставляя едва не плачущему Ослякову поле деятельности. Осторожно приблизившись, Ира робко коснулась его плеча; Ярослав в ответ едва заметно качнул головой. Стало стыдно за свою неуместную жалость к поскуливающему от страха волхву-недоучке. Личико у него, может, и наивное, но привёл же он сюда людей с оружием, способным играючи уничтожить всё местное население… Может, и туманниц в погибшую Ежовку тоже он пригнал… Ира с трудом дождалась, пока отряд скроется в стелющемся меж елей тумане, и уткнулась лбом в плечо Ярославу.
— Что ж за люди такие… Вот так просто… Взять и притащить сюда…
Слова окончательно потерялись, сметённые запоздало навалившимся страхом. Ярослав мягко обнял её, успокаивая, погладил по спине.
— С какой только дрянью не приходится работать, — невесело усмехнулся он. — Не переживай, за этим путешественником Александр Михайлович присмотрит.
— А он знает?..
— Он знает достаточно, — уверенно сказал Ярослав. — Пойдём, Ириш. Нам тоже давно пора отсюда выбираться.
Она только вздохнула в ответ. Мучивший её вопрос так и остался невысказанным.